Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

– А чего? – удивлялись рабочие, легонько оттесняя его со своего пути.

– Где хозяин? – метался секретарь. – Вы что себе позволяете? Колонны в частном доме!

Сергей вежливо просил показать закон, запрещающий ставить колонны в частном доме.

– Усадьбу себе строите, да? – наскакивал первый.

Сергей вздыхал, объяснял, что все дома в деревне называются крестьянскими усадьбами и колонны ставит себе любой, кто захочет.

– Что вы мне голову морочите! – возмущался секретарь.

Тут Катюша, спокойно улыбаясь, – за одну эту улыбку Первый был готов ее расстрелять, – брала его под руку и вела по деревне. В каждом третьем дворе торчали белые колонны. Они были сделаны из легкого, но прочного пластика и практически ничего не стоили. Поэтому Андрей посылал их Сергею в неограниченном количестве, и они с Барсовым с любопытством наблюдали, как колхозники водружали их у входа в старые разваливающиеся избы, иногда веревкой приматывая к крыльцу. Колонны вздымались выше крыш их домов, выглядели совершенно нелепо, но наполняли бесхитростные крестьянские сердца невероятной гордостью.

Секретарь был вынужден заткнуться и уехал, пребывая в полном убеждении, что колонны – мраморные. Уже через два часа вместо него примчались два проверяющих лица по поводу незаконной торговли мраморными изделиями. Они перещупали все колонны, одну из них потребовали распилить, увидели, что она пустая внутри, и уехали, совершенно неудовлетворенные тем, что никого не смогли арестовать или хотя бы привлечь к ответственности.

– А что я сделаю? – объяснял следователь, вызванный в обком. – Они там чуть ли не из картона дом строят. За это к ответственности не привлечешь. И стены из камня какого-то дурацкого – на свалке, наверное, нашли. Да он развалится у них через неделю.

«Через неделю» Первого не устраивало. Этот возмутительно огромный и роскошный дворец не имеет права на существование в частном секторе. Он не должен существовать ни одного дня. Первый так и сказал следователю. Но тот впервые его не поддержал.

– Я просчитал его стоимость. Он одним рабочим платит столько, сколько… – он немного пошевелил губами, потом махнул рукой и выложил перед секретарем цифры.

Они долго вместе щелкали на счетах, и через двадцать минут Первый посмотрел на следователя безумными глазами. Получалось, что только зарплата рабочим приблизительно была равна годовому бюджету их города. А если прибавить еще стоимость стройматериалов, экскаватора и отделки…

– Не может быть! – потрясенно произнесли они хором. Эти цифры не просто поражали воображение. Они внушали страх. Потому что ни один советский чиновник, как ни воруй, не мог заработать столько.

– Хоть с работы меня снимайте, – хрипло сказал следователь, – я на него дела заводить не буду! Кто его знает, кто он такой. А у меня жена и дети.

Первый немного подумал.

– А версия со шпионом?

Следователь нервно моргнул.

– Никаких шансов.

Секретарю не хотелось расставаться с этой мыслью.

– Он распространяет политические слухи. Про арест Лаврентия Павловича Берия, и можно еще материал пособирать…

– Во-первых, это время уже прошло. Во-вторых, какой шпион будет так явно сам себя сдавать? Нет, здесь что-то посерьезней. Послушайте моего совета, – сказал следователь как можно убедительней. – Оставьте вы его в покое. Тут так все странно… мы проверим, конечно. Запросы пошлем и прочее. Но он нас раздавит, как мух. С его возможностями… сами понимаете.

Первый понимал. Если в машине правосудия что-то сработает не

так, – а предугадать, как сработает советская машина правосудия, было в принципе невозможно, – то она обрушится всей своей мощью на самого секретаря. А мощь у советского правосудия была что надо! Единственным ее недостатком было то, что она была не совсем управляема. Вернее, управление этой мощью не имело практически ничего общего с правосудием. Поэтому, на радость руководителям эксперимента, высокое начальства оставило Бахметьева в покое. На данный момент их гораздо больше интересовали события в городе.

А в городе Средневолжске на следующий день после шоу целый день вещал на площади громкоговоритель. На этот раз громкоговоритель был хриплый и невнятный, и голос был какой-то нудный. Голос неразборчиво бубнил что-то о зловредном разлагающем влиянии Запада, который завидует замечательному социалистическому соревнованию и перевыполнению норм труда на заводах и стройках. И злостно отвлекает от созидательного труда сомнительными шоу. Но наши советские граждане должны быть выше этого. Они не должны поддаваться на провокации Запада и не должны собираться на площади. А должны, наоборот, укреплять свои семьи по вечерам, а днем перевыполнять нормы труда на рабочих местах.

На площади дежурили наряды милиции. Средневолжцы, возвращаясь по вечерам с работы, норовили обходить площадь стороной и старались не слушать призывы к социалистической бдительности. Громкоговоритель бубнил все дни напролет и замолкал только к ночи, чтобы утром включиться опять.

На четвертый день после шоу немного сонное население отправилось на работу. Громкоговоритель наконец-то молчал: видимо, весь набор призывов к бдительности был исчерпан.

Зато вдруг заговорил совсем другой голос:

«При абсурдной однопартийной системе осуществление принципов демократического справедливого государства становится таким же обманом народа, как пресловутые коммунистические идеалы…»

Жители Средневолжска вдруг поняли, что путь на их рабочие места, независимо от того, где они находятся, лежит через площадь. Их присутствие на площади совершенно необходимо, хотя бы для того, чтобы выразить свое единогласное осуждение.

Но на этот раз помост был каким-то образом укреплен между театральными колоннами почти под крышей, на уровне высоких окон второго этажа. Собственно, помостом это назвать было трудно. Скорее, это была сцена, на которой стоял седоватый человек в костюме и говорил в микрофон. Он говорил очень спокойно и неторопливо, как бы размышляя вслух и приглашая слушателей порассуждать вместе с ним.

На площади метались работники обкома партии. С окрестных улиц туда стекались работники городской милиции и выстраивались в живое оцепление, сдерживая людей. Тех, кто пытался пройти на работу через площадь, отправляли в обход. Возражения о том, что люди могут опоздать на работу, не принимались.

Первый секретарь обкома охрип, отдавая распоряжения. Правда, от его распоряжений было не очень много практической пользы. Начальник городской милиции и сам понимал, что надо любыми способами снять со сцены непрошеного оратора. Но для того, чтобы забраться на такую высоту, нужно было специальное оборудование. Зато от криков Первого было, с его точки зрения, много пользы теоретической: московский проверяющий должен был убедиться в его стремлении ликвидировать антигосударственные проявления и оценить его лояльность к советской власти в сложной ситуации.