Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Проверяющий из Москвы – судя по всему, их уже было двое – постучал карандашиком по столу. Темноволосый человек в военной форме, который сидел рядом, ему ободряюще кивнул:

– Боюсь, вы не понимаете всей серьезности ситуации, – тихо начал

он. – Дело не только в телевизорах и просмотрах. Хотя это, конечно, очень серьезно. Дело в последовательном и изощренном развращении. Вчера у них оказались журнальчики с картинками буржуазной жизни – кстати, наверняка американского производства. Сегодня они смотрят стриптиз, завтра они у неизвестных торговцев покупают ананасы…

– И я покупал, – признался милиционер. – Я думал, через торговую сеть…

– Какая политическая близорукость! – воскликнули проверяющие хором.

– Вкусные, – оправдывался милиционер.

– Вкусные! – передразнил его Проверяющий. – И что у нас получается? Сегодня он ананасы вкусные поел, а завтра что?

– А что завтра? – не понял Первый.

– А завтра ему снова захочется ананасов! – трагически воскликнул Проверяющий. – Пойдет в магазин и что он там увидит? Ананасов наша страна не импортирует! Вот и начнет у него недовольство советской властью развиваться. А там еще журналы, рисующие будто бы беззаботную буржуазную жизнь. Откуда вчера в парке на танцплощадке взялся джаз? – вдруг спросил он Первого. Тот развел руками.

– Надеюсь, вы все понимаете, – поднял палец Проверяющий. – Сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст! Это подрывная работа. И мы должны пресечь ее, пока не поздно. Иначе…

– Иначе, – очень спокойно сказал человек в военной форме, – вы не просто положите партбилеты на стол. Тут все гораздо серьезнее.

Первый занервничал и встал.

– При первом же очередном проявлении антисоветской пропаганды, – сказал он голосом Левитана, объявляющего об очередном поражении советских войск, – стрелять на месте! Под мою ответственность.

– Но… мирное население, – начал начальник милиции.

– Стрелять! – срывая голос на фальцет, крикнул Первый. – И не разводить мне тут… либеральность, понимаешь! Это мирное население бы тоже все пострелять, – сказал он, немного успокоившись. – И Бахметьева – первого. Чувствую я, что это его рук дело.

Председатель КГБ достал свой блокнот.

– Очень хорошо, – сказал он. – Значит, его расстреляем. Надо будет только его грамотно взять.

Валера выключил телевизор.

– Погодите, погодите, – растеряно сказал Сергей. – Это меня расстреляют?

– Сначала суд будет, – успокаивающе сказал Саша.

Против расстрела Сергей категорически возражал. И против суда тоже.

– Вы тут развлекайтесь, – предложил он, – а я, пока меня еще не взяли, – на дачу!

Против этого Барсов не возражал. В городе очередное представление иллюзиона подготовят Валера с Сашей. А Сергей сейчас пусть контактирует с сельским населением.

Сергей все ждал, когда сельское население его подожжет. Черная зависть должна была вложить в руки селян спички и тряпку с бензином, спалить к чертовой матери залетного белоручку, бездельника, который оскорбительно сорил деньгами. Но поджигать его никто, к его удивлению, не собирался. Сергей знал, что Андрей с Митей даже заключили пари: Митя спорил, что соседи сожгут дом еще до того, как он будет достроен, а Андрей утверждал, что он с месяц простоит.

Похоже, Андрей выигрывал. Дом пока стоял, вызывая возмущение районных партийных властей. Власти насылали бесчисленные проверки, присылали повестки с предложениями перестроить дом, поскольку он превышал установленные размеры. Сергей кивал головой, но предлагал проверяющим перестроить дом самим. Проверяющие дом перестраивать почему-то не соглашались. Попадая внутрь и видя проведенный из скважины водопровод, душ, кухню с электрической плитой, проверяющие свирепели.

– Откуда? – тыкали они пальцем в водопроводные краны.

Сергей пожимал плечами, объяснял им про такое изобретение человечества, как электрический насос, придуманный лет сто с лишним назад, и предлагал им сделать в своих домах то же самое. Проверяющие почему-то обижались и начинали тыкать пальцем в плиту. Тут Сергей напускал туману и говорил, что достал по случаю. Нет, не здесь, конечно, и не в Средневолжске. Электроплитки же существуют, почему бы не сделать большую плиту? Вот и сделали ее на таинственном экспериментальном заводе. Штучный экземпляр.

Комиссии докладывали об этом в комиссию партийного контроля и последовательно всем секретарям обкома. Секретари недоумевали. Штучный товар полагалось в первую очередь поставлять беззаветным служителям коммунизма. Первый даже сгоряча предложил было послать бульдозер и дом разрушить. Потом, подумав о том, что, судя по электрической плите, за месяц с небольшим построенному из непонятных строительных материалов дому и мебели, Сергей может оказаться птицей более высокого полета, чем он сам. Выполняющим секретную миссию. И сразу догадался, что дом для бульдозера слишком крепок, поэтому распоряжение пока отменил.

Они гуляли с Мариной по берегу реки, даже рыбачили по вечерам. Сергей ограничивался нежными поцелуями под луной, помня наставления Андрея.

– Смотри там, – предупреждал он, – будь осторожен. А то оглянуться не успеешь, как появится тут какой-нибудь дедуля, который прижмет тебя к сердцу и назовет папой, пролив слезу.

В один из августовских вечеров Сергей с Мариной возвращались домой. Они уже подходили к дому, когда услышали догоняющий их громкий топот и знакомое подвывание Потаповны:

– Помира-а-и-ит!

Она пронеслась мимо них, как скорый поезд, и голос ее затих вдали.

– Что у нее там опять случилось? – спросила Марина. – Опять нафантазировала чего-нибудь.

Топот раздался уже с другой стороны, и Потаповна, гудя, как паровоз, теперь мчалась им навстречу.

– Помирает! – заявила она, уткнувшись прямо в Сергея.

– Кто помирает?

– Петька мой! Помира-а-и-и-т! – опять заголосила она.

Сергей всерьез перепугался.

– Да что случилось-то?

Потаповна схватила его за руку и поволокла:

– Скорее! Помирает Петька-то!

Петьку было жаль. Поэтому они с Мариной помчались вслед за Потаповной без дальнейших разговоров. Запыхавшись, они вбежали в избу.

Петька совсем не выглядел умирающим. Наоборот, он был жизнерадостен и весел, как никогда. Он сидел на табуретке и улыбался. На его голове красовался плотно надетый по самые брови горшок. Потаповна протянула к нему дрожащую руку.

– Вот, полюбуйтесь, люди добрые!