Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
По старой памяти Сергея беспрепятственно пропустили в кабинет Селиванова.
– Ну что вам опять надо? – тяжело вздохнул он. Подполковник справедливо предполагал, что внезапное сумасшествие Скворцова после его загадочного путешествия в Египет произошло единственно по причине гнева Бахметьева, и теперь опасался.
Сергей был краток. Он потребовал, чтобы всех обитателей камеры двадцать шесть немедленно освободили.
Селиванов прижал руки к груди.
– Честное слово! – сказал он, вытаращив для убедительности глаза. – Иванов не даст. Сейчас пока он тут хозяйничает. Я, со своей стороны, – торопливо добавил он, – всей душой. Но – бессилен.
– Хорошо, –
Ночью в правительственном номере гостиницы московский полковник Иванов спал тяжелым похмельным сном. Ему снилась всякая гадость – будто он гуляет ночью один на кладбище и ему там ужасно холодно и страшно. Он почувствовал, как с него сползает одеяло и он мерзнет уже наяву. Не открывая глаз, он потянул одеяло на себя и скорее почувствовал, чем услышал рядом с собой какой-то шорох. Сон слетел с него в одно мгновение, потому что с некоторых пор полковник Иванов стал несколько нервозен. Он осторожно открыл один глаз. Рядом с ним колыхалась какая-то белая фигура. Иванов зажмурился и попытался залезть под одеяло. Оно тут же снова с него поползло.
– Молчи и слушай! – раздался тихий гнусавый голос.
– Привидений не бывает! – счел своим долгом шепотом заявить Иванов.
Фигура тут же засветилась призрачным светом и двинулась на Иванова, пройдя сквозь стол.
– Я пришел за тобой! – прогнусавило привидение. – Слишком много невинных душ ты погубил!
Иванов в ужасе молчал, глядя перед собой.
Андрей, который управлял в лаборатории иллюзионом, заворчал:
– Ну, чего он не торгуется? Мол, все сделаю, только не губи? Тупой какой-то!
Иванов не мог торговаться, потому что все его мыслительные способности были парализованы от страха. В общем-то, это было понятно: трудно было полковнику КГБ торговаться с привидением в период тотального атеизма. Поэтому он молча готовился быть перенесенным в преисподнюю или на кладбище – он не совсем хорошо знал, куда уносят призраки полковников НКВД.
– Тебе осталось только одно земное дело, – нараспев произнес призрак, не дождавшись, пока Иванов сам начнет торговаться. – И от того, как хорошо ты его сделаешь, зависит срок твоего пребывания на этом свете. Ты слышишь меня? – осведомилось привидение уже несколько раздраженно, потому что Иванов продолжал молчать.
– Какое дело? – разомкнул наконец уста Иванов. Ему удалось нащупать пистолет под подушкой, и он сразу почувствовал себя увереннее.
– Утром… – начал было призрак, но Иванов прервал его весьма невежливым образом. Он выхватил пистолет и стал палить прямо в него.
– Получай, получай, – торжествовал полковник, выпуская всю обойму.
– Ты глуп, – с сожалением сказало привидение и приблизилось к нему вплотную.
Иванов обнаружил, что он весь уже находится в белой светящейся субстанции и, очевидно, приближается к преисподней.
– Нет! – наконец запротестовал он. – Ты сказал, что у меня тут еще есть дело. Скажи, какое!
– Слушай! – прогнусавило привидение и поведало ему, что утром первым делом полковник должен освободить всех из камеры двадцать шесть. На всякий случай привидение перечислило всех поименно. Полковник немедленно поклялся всех освободить и даже предложил расписаться на чем-нибудь кровью.
– И помни! – напутствовало его привидение. – Ты будешь жив лишь до тех пор, пока кто-нибудь не окажется расстрелянным по твоей вине.
На следующее утро полковник Иванов примчался в НКВД с самого утра.
–
Что с вами? – ужаснулся Селиванов, взглянув на него. Его мундир был застегнут не на ту пуговицу, и волосы стояли дыбом.Селиванов нисколько не удивился, когда московский начальник приказал освободить…
– Заключенных из камеры двадцать шесть, – закончил он за Иванова.
– Откуда вы знаете? – поразился он.
Селиванов поник головой.
– Товарищ полковник! – сказал он грустно. – Я тут до вас уже такого навидался…
Иванов почему-то не пожелал уточнять, чего именно навидался подполковник Селиванов. Через час счастливые сокамерники Сергея покинули здание тюрьмы, вежливо провожаемые сотрудниками НКВД.
Следующие два месяца слились для Сергея в сплошную беготню с одной работы на другую, из прошлого – в настоящее. Его беда была в том, что он был ответственным человеком и, работая в институте, готовился к занятиям очень тщательно. Дело осложнялось тем, что он не должен был допустить на занятиях слишком очевидной утечки информации. Занятия в пединституте заканчивались в час, и он мчался в банк к Артемьеву, выручать Валеру, даже не замечая, что переходит из одного времени в другое. Когда он сидел в банке, ему казалось, что Панина с Тростниковой сейчас сидят в облупленном общежитии в двух кварталах от банка за дощатым столом, накрытым скатертью с бахромой, и листают толстые тетради в клеенчатой обложке. Их средние пальцы всегда запачканы чернилами, потому что авторучки всегда «текут».
Он пробовал возмущаться, доказывая Барсову, что у него все равно нет времени полностью включиться в эксперимент – ходить на танцы, в рестораны, провоцировать коллег. Анатолий Васильевич снисходительно улыбался, предлагая Сергею предоставить другим людям заботу о концептуальной стороне эксперимента.
– Это вы мне так вежливо говорите, чтобы я знал свое место? – возмущался Сергей.
Барсов опять улыбался и кивал головой, приводя Сергея в бешенство. Еще он любил беседовать с Сергеем в лаборатории перед тем, как он стартовал в прошлое, и выслушивать его рассуждения о жизни. Сергей, чувствуя, что Барсов его внимательно слушает, разливался соловьем.
– Разучились люди писать друг другу письма, – философствовал он. – Электронные писульки – это не письма, а так – обмен информацией. Вы можете себе представить, чтобы Алексей Толстой написал такие письма, например, Жемчужникову по электронной почте? Да ничего подобного. Вот послушайте.
Он очень увлекся письмами Толстого в последнее время, потому что использовал их на уроках по стилистике и помнил некоторые из них почти наизусть.
– Вот как он описывает село Погорельцы, где когда-то отдыхал: «Здесь есть мебели из карельской березы, семеро детей мал мала меньше, баня, павлины, индейки, знахари, старухи, слывущие ведьмами, старый истопник Павел, бывший прежде молодым человеком, Андрейка и чернослив, Тополевка с Заикевичем, пасмурные дни, изморось, иней на деревьях, игра в кольцо, которое повешено на палочке, сушеные караси, клюква, преждевременно рождающиеся младенцы, к неимоверному удивлению их отцов…»
Сергей приоткрыл глаза и посмотрел, какое впечатление это произвело на Барсова. Судя по всему, Барсов был потрясен.
– Шедевры могут появляться только на бумаге! – заключил Сергей.
– Гусиным пером, – вставлял Барсов, и Сергей подозрительно смотрел на него. Но Барсов был вполне серьезен.
– Написание писем – это целый обряд, – вполне серьезно пояснял Анатолий Васильевич. – А обряды надо как следует обставлять. Красивая бумага с вензелем, конвертик какой-нибудь необычный, ручка удобная.