Неизбежность лжи

– Помнит, значит, – многозначительно сказал он.

– Это хорошо, – не возражал Юрий Петрович, – когда большие люди о тебе помнят и привет передают – это очень хорошо. А вот Дмитрий Анатольевич, наверное, привет не передает, правда?

– Не понимаю я его, – с пол-оборота завелся Юрик, но Юрий Петрович сразу закрыл дискуссию, – а может, и не надо?

– Что не надо?

– Все понимать не надо, а вот если бы приветы передавал, спокойнее было бы, да?

– Говори, что надо, – первым перешел к делу Юрик, поняв, что плохих новостей от визита ожидать не следует.

Юрий Петрович просто и понятно объяснил. Надо, чтобы Юрик, используя свое безусловное влияние в армянском мире в качестве признанного героя и заступника карабахского народа, до сих пор, несмотря на все договоренности и обязательства продолжающий снабжать никем не признанную республику деньгами и оружием, убедил определенных людей в том, что не надо больше защищать одну очень известную армянскую вдову, несмотря на величину ее наследства, потому что в ближайшие годы из-за судебных процессов этим наследством все равно воспользоваться не удастся, а, учитывая характер нашей героини, может, и вообще не удастся и придется брать грех на душу, составляя поддельное завещание, а все это время народ Карабаха останется без столь необходимой ему поддержки.

– Да она и не армянка вовсе, – неожиданно быстро обозначил свою позицию Юрик, – она на четверть только армянка.

– Тем более, – радостно согласился Юрий Петрович, – а дальше мы делаем вот что. Среди богатого этого наследства есть вилла в Монако.

– Знаю, – сказал Юрик, – тридцать миллионов стоит.

– Все-то ты знаешь, может, и дальше не надо рассказывать?

– Не надо. Я получаю эту виллу и дарю, кому надо, так?

– Ну, не ты и не кому надо, все будет сложнее, но в целом так.

– И что дальше, – почуяв запах удачи, Юрик преображался на глазах.

– Дальше о тебе вспомнят те, кто сегодня не помнит.

– Баба – сволочь, – это означало согласие, – люди, которые ей помогают, совсем страх потеряли, только о деньгах и думают.

– И мы с тобой поможем восстановить справедливость. Так?

– Да. Я с тобой свяжусь через пару дней. Извини, что на скорую руку, но дела у меня, – Юрик поднялся с дивана и будто стал выше ростом.

– Помню. Спасибо, что время нашел, – Юрий Петрович, улыбаясь, вышел в коридор и направился к лифту.

Человек, который час назад на морозе готов был стоять, чтобы дождаться встречи с ним, вдруг стал изображать чрезвычайную занятость. Вот, что дает ощущение, что ты снова в большой игре. Сколько важности он будет напускать на себя в ближайшие недели, сколько многозначительных намеков услышат те, кто кормится с его стола. Уже за одну только эту доставленную Юрику радость операцию можно было считать успешной. Если бы они жили в другом мире, и перед ними стояли другие цели.

Юрик проявил невероятную активность. Уже через месяц по-хорошему удивленный Чарльз сообщил своему русскому коллеге, что получаемые им сигналы говорят, что вдова забилась в панике и решила резко сменить адвокатов, в результате чего следующее слушание откладывается на полгода.

– Хороший знак, не правда ли? – прокомментировал полученную информацию Юрий Петрович.

– Indeed [26] , – согласился с ним Чарльз и в очередной раз порадовался тому, что судьба свела его с таким профессиональным и влиятельным партнером.

Официально позиционируя свою деятельность как лоббистскую, Чарльз прекрасно понимал, что к классическому лоббизму она не имеет никакого отношения. «Старший консультант по решению сложных вопросов» – так он однажды шутливо представился на одном совещании – как нельзя лучше характеризовало то, чем они занимались. «Они» – это люди, подобные ему и Юрию Петровичу, расчищающие узкие проходы для тех, кто думал, что управляет миром. Эти люди, власть которых держалась на финансовом, энергетическом или криминальном могуществе, имели в своем распоряжении банки с сотнями и тысячами аналитиков, министерства с тысячами чиновников и армии с миллионами солдат. Но даже самые лучшие банкиры, дипломаты, генералы и руководители спецслужб всегда находились под гнетом ими же самими зачастую созданных традиций, регламентов, уставов и процедур. Их информационное поле было перенасыщено информацией, полезной для того, чтобы ответить на неожиданный вопрос президента страны – отчего зачастую и зависела их дальнейшая карьера, и совершенно бесполезной не только для предотвращения очередного природного или финансового цунами, но и для осознания необходимых действий в тот момент, когда первая волна приступит к разрушению десятилетиями складывавшегося образа жизни, чтобы превратить его в кучу ненужного хлама. «Никто не ждал испанской инквизиции» – эта фраза то ли из песни, то ли из юмористической передачи оказывалась на сегодняшний день куда более актуальной, чем во времена инквизиции.

26

В самом деле, действительно; конечно, несомненно (англ.).

Волновали ли его моральные аспекты их деятельности. Скорее да, чем нет. Чарльз играл по своим собственным правилам, главное из которых: разрешено все, кроме того, что приносит вред здоровью конкретного человека или группы людей, но и эта ситуация допускает исключения, если данный человек или группа людей наносят внешнему миру вред больший, чем будет причинен им. Убивать людей можно, но только для самозащиты (то же, впрочем, относилось и к животным). Иногда ему казалось, что аналогичного или очень сходного кодекса придерживаются и другие его коллеги. Иногда в их мире выжить было нельзя. Мир, в котором они жили, построенный на всеобщем обмане, коррупции, ханжестве и лицемерии, удивительным образом оберегал подобных Чарльзу. Потому что цунами, большие и малые, случались все чаще, а людей, способных справиться с их последствиями, больше не становилось.

Глава 8

Еще со студенческих лет Костю мучил один и тот же кошмарный сон. Хотя, по правде сказать, он был не один и тот же, и не самый кошмарный, и для объяснения его, наверное, не нужно было заглядывать в сонник или идти на прием к психоаналитику. Во сне Костя оказывался в ситуации, когда ему нужно было куда-то попасть в определенное время, и окружающие обстоятельства, иногда немножко страшные, иногда комичные, иногда просто бытовые, мешали ему попасть в нужное время в нужное место. Странное дело, он никогда не испытывал во сне чувства страха, только досаду на себя, на свою неловкость или несообразительность. Дверь в квартире неожиданно захлопывалась, и он не мог найти ключа, ломался замок в чемодане, и вещи из него комком вываливались на пол, очередь на регистрацию билетов переставала двигаться, и какие-то непонятные люди оказывались впереди него, а он сам, такой решительный и находчивый в реальной жизни, вяло топтался на месте, глядя на очередь, закрытую дверь, разбросанную одежду, все пытался кому-то позвонить и что-то объяснить, но телефон глючил и отказывался соединять, может быть, и потому, что не знал, с кем соединять…

Однажды в начале осени, проснувшись в спальне Лизиного дома ранним утром (девочка была у отца и поэтому никакие правила не нарушались) от волны холодного влажного воздуха, ворвавшегося в комнату через распахнутое окно, Костя первым делом закрыл окно и в этот же момент вдруг осознал, что уже несколько месяцев, как ночной кошмар его больше не тревожит. Он лег под одеяло, успев замерзнуть за те несколько шагов от кровати до окна и обратно, и решил сначала согреться, а уже потом подвинуться и обнять Лизу, по-детски посапывающую во сне, обхватив руками подушку как плюшевого медвежонка. И, согреваясь, неожиданно проснулся, вместо того чтобы снова заснуть. Исчез ли кошмар навсегда или просто спрятался в темных тайниках подсознания? Может Костя перестал бояться опоздать, не успеть закончить, не туда попасть? И произошло это в результате расставания с прежней жизнью. А новая жизнь – это не только отсутствие старой, новая жизнь – это еще Лиза и новая работа, и осознание своих новых сил и возможностей. Декорации кругом старые, а действующие лица разом все поменялись и нельзя сказать, что были они лучше, человечнее, образованнее, если мерить среднюю температуру по больнице, но теперь они сильнее, энергичнее и умели держать удар. Год назад всего Костя и предположить не мог, что среди этих людей будет ему не проще, но комфортнее, потому что, в общем, с этими людьми прирастала его сила, его энергия, его собственное умение держать удар.

И еще этим ранним утром он почувствовал пронзительную нежность к Лизе, которая стала частью его новой уверенности в себе, его гидом по этой новой жизни и новым людям, его насыщенной новыми впечатлениями личной жизнью.

Костя подвинулся к ней и нежно поцеловал в плечо, неприкрытое одеялом. Потом еще раз, потом прижался к ней, погладил правой рукой округлые ягодицы, вытащил руку из-под одеяла, прислонил ее ко рту и снова пустил скользить вдоль ее тела, пока влажные пальцы не нащупали полураскрытые во сне пухлые гладкие губы, еще сонные, еще сдерживающие сочную влагу ее желания. Костины пальцы неподвижно замерли в предвкушении сладкого момента пробуждения и движения навстречу… Несколько секунд, ноги чуть раздвинулись, он услышал выдох пробуждения, Лиза еще некоторое время не шевелилась, пребывая между сном и реальностью, и потом повернулась со сладострастным вздохом, не открывая глаз, взяла его в руку и еле слышно, не шевеля губами, но прижимаясь к нему всем своим окончательно пробудившимся сильным жаждущим ласки телом: «Да, я хочу…»

Они заснули, обнявшись, но перед этим сходили в ванную и потом снова занимались любовью, пока Лиза, наконец, не отстранилась от него обессиленная…

– Как я все это люблю, стыдно признаться, но я очень это люблю, – сказала она ему уже поздним утром, когда завтракали, перед тем как расстаться, потому что через час водитель должен был привезти Лизину дочь, и они собирались отправиться на какой-то детский день рождения.

– Что это? – улыбнулся Костя. Он знал ответ, но не знал, в какую форму этот ответ будет облечен.