Неизданные записки Великого князя

Командир рабочего батальона Макеев как-то решил разогнать дезертиров на маленькой станции, где два таких эшелона с дезертирами не могли решить, кому ехать первым (паровоз был всего один). Увещевания комиссара Семенова о революционной сознательности и о том, что они едут защищать власть трудящихся от тех, кто хочет этим трудящимся опять посадить на шею царя и генералов, ни какого отклика в душах дезертиров не нашли.

— Хватит базарить, вояка штатский! Ты с наше вшей в окопах покорми, а то винтовки взяли и думаете, что вы солдаты. Ха-ха, дерьмо вы штатское, а не солдаты.

Видя такое отношение, комиссар Семенов согласился с предложением командира применить оружие для наведения революционного порядка. Раздалась команда и перед стихийным митингом появился станковый пулемет Максим с заправленной лентой и готовым к бою расчетом, рабочие Железного батальона взяли оружие на-изготовку.

Макеев вышел вперед и крикнул:

— Приказываю очистить станцию, всем вылезти из вагонов и не мешать железнодорожникам освободить главный путь для литерного!

В ответ его послали матом, и из теплушек как горох посыпались дезертиры-фронтовики. Только вовсе не для того, чтобы их теплушки оттащил маневровый паровозик и очистил путь воинскому эшелону. Фронтовики были вооружены, сноровисто залегли между путями, разбежались и заняли позиции за импровизированными укрытиями из станционных строений. Поверх голов рабочего батальона просвистела пулеметная очередь, еще один пулемет ударил с водокачки (и когда они его туда затащили?).

— А не хотите ли нашего фронтового свинцу отведать, работяги? Забирайтесь к себе в теплушки и сидите тихо, пока ваша очередь ехать не настанет.

Несолоно хлебавши, Макеев и Семенов отвели рабочий батальон к своим теплушкам. Так они просидели на станции 5 дней, за это время кончилось взятое еще в Питере пшено и сухари, несмотря на строгую экономию в пути. Комиссар договорился с местным путейцем, у которого была лошадь и подвода и они поехали по ближайшим деревням на заготовки. Вернулись злые. Крестьяне не хотели брать деньги Временного правительства, а других пока не было. Царских бумажек почти не было и на них удалось купить полмешка ржаной муки грубого помола. Зато за винтовки и патроны крестьяне готовы были поделиться продуктами. Это и понятно, деревня тоже вооружалась против тех, кто просто приходил грабить крестьян. Мужики хотели винтовок, неохотно, но все же брали одежду (рабочий батальон был в гражданском, только с красными повязками на рукаве и красной лентой на шапке), выворачивая ее наизнанку, отчаянно торгуясь и сбивая цену даже на сравнительно новые вещи.

Макеев и Семенов созвали Совет батальона. Решено было пойти на этот обмен, иначе, неизвестно сколько еще ехать до Харькова, где их обещали пополнить продуктами и боеприпасами. В конце концов, объясним товарищам сложившуюся обстановку. Все же оружие решили отдать по минимуму — было несколько лишних винтовок, взятых в запас. Объявили по вагонам, кто какую лишнюю и не очень ношеную одежду может дать. Алеша принес свое пальто, мол, все равно из-за шинельного сукна его за юнкера принимают. Семен покачал головой

— Алеша, а как же ты, ведь зима же!.

— Ничего, я закаленный, свитер у меня и шарф есть, мама связала, они теплые. А потом я в лазаретном вагоне еду, там натоплено хорошо и я хожу в белом халате поверх свитера.

— Нет, давай мы тебе что-нибудь подберем из того, что принесли. Оно, конечно, похуже будет чем твоя шинелька, она у тебя знатная, на атласной подкладке и теплая, на вате, я знаю. За нее точно хорошо продуктов дадут.

Так ему подобрали бекешу, конечно, далеко не новую: потертую и замасленную, многократно заплатанную, но все же достаточно теплую, а если носить ее на свитер, то и мороз не страшен!

Алеша уже давно перебрался в вагон-лазарет, где ехал старый фельдшер Никодим Мефодиевич и были сложены медицинские припасы — ящики с медикаментами, носилки, несколько санитарных сумок. На нары планировалось укладывать тех, кто требует медицинской помощи и наблюдения, но пока таких не было, все легкие болячки лечились амбулаторно и пострадавшие ехали вместе со своими товарищами.

В вагоне-лазарете остро пахло карболкой, здоровенная бутыль которой хоть и была плотно закрыта, но пробка не была притертой и пропускала запах, чрезвычайно въедливый. Алеша к нему быстро привык, а Мефодиевич, пожалуй считал его лучшим из запахов, свидетельствующим о санитарии и гигиене. Зато все окружающие сразу чувствовали, что рядом — "медицинский товарищ". Алеша знал, что карболовая кислота применяется в медицине с середины 19 века и даже на этот момент не устарела и подходит для проведения мероприятий по асептике — то есть уничтожения болезнетворных микробов в ране, обработке рук хирурга (даже лучше, чем ядовитая сулема) и вообще, любых поверхностей, где микробов быть не должно.

Для начала, сразу после того как комиссар представил его как помощника фельдшера, Мефодиевич устроил ему форменный экзамен на знание медицинских препаратов и инструментария (у него был чемоданчик с хирургическим инструментом и паровой стерилизатор). Лекарств практически не было — только средства для наружной обработки ран, включая спиртовой раствор йода. А вот с инструментарием Алеша "поплыл" — ну не знал он еще этих корнцангов и зажимов Кохера, хирургия у них начиналась с 3 курса, а для анатомии, изучавшейся на первых двух, достаточно было анатомического пинцета и большого брюшистого скальпеля для препарирования трупов. Плохо обстояло дело и с наложением повязок, когда Мефодиевич предложил повязать ему на голову "шапочку Гиппократа", Алеша даже не знал, что это такое.

Алеша пытался оправдываться тем, что проучился всего 3 неполных семестра, во время которых изучают общеобразовательные теоретические предметы: химию (целых четыре, включая аналитическую!), физику, иностранный язык, а из того, что практически нужно — разве что анатомию, и то — внутренние органы преимущественно в 4 семестре, который для него так и не начался. Ну не мог же он ему сказать, что в каждом учебном году полтора месяца собирают картошку в колхозе, а потом половину оставшихся академических часов изучают историю партии, исторический и диалектический материализм, научный атеизм и прочие общественные дисциплины, к практической деятельности врача отношения не имеющие.

— Да-с, молодой человек, сказал старый фельдшер, практических знаний у вас практически нет-с. Латынь-то вы хоть знаете? Латынь в фельдшерском объеме Алеша знал и латинские пословицы все перевел и добавил своих, а также выписал рецепт на латыни на ацетилсалициловую кислоту (спасибо занятиям латинским языком и фармкружку — обычный начинающий второкурсник и этого бы не смог написать).

— Ну вот это знатно, одобрил Мефодиевич. К латыни он относился трепетно, считая ее признаком настоящего доктора. Видимо, была у него давняя мечта стать настоящим лекарем, но для этого нужно было окончить университетский курс.

А про патентованное средство это я сыышал-с. Аспирин называется и делает его немецкая фирма Байер. До войны в Питерских аптеках он был, хотя и дорогой-с, как все патентованные лекарства, но как жаропонижающее — цены ему не было… Но, как война началась, поставки прекратились и из аптек он исчез, только из-за границы привозили у кого возможность была, да через Красный Крест получали, для раненых.

У нас вон есть несколько лихорадящих — простуда, а жаропонижающего — ничего.

— Никодим Мефодиевич, так ацетилсалициловую кислоту впервые получили из коры ивы, потом только начали химически синтезировать — там довольно простая формула. А Аспирин — он не только жаропонижающим эффектом обладает, но и болеутоляющим, и антитромботическим, то есть кровь несколько разжижает, что полезно сердечникам.

— Ну, с заболеваниями сердца больше по домам сидят, а не на войну едут-с. А вот по поводу коры — это точно, я слышал, что бабки-травницы при лихоманке ее во всякие сборы добавляют. В этих сборах два десятка травок, в общем — сено, но вот какое дело, выходит там ивовая кислота действует на жар. Как стоять где будем и ивы увидишь — наруби веток, обдерем кору и заварим. Попробуем этим отваром жар сбивать у наших больных.

На ближайшей остановке Алеша заприметил замёрзший прудик, возле которого теснились ивы. Он взял топорик, которым колол дрова для печки и отправился на заготовки.