Неизвестный солдат

С этими словами он встал и вышел из шатра. Даже шляпу забыл на столе.

Наступило тягостное молчание.

Только было слышно, как Мария Лаврентьевна брызжет воду на белье.

Ситуация получилась дай бог!

Мало того, что я прогулял день. Мало того, что по моей якобы вине два часа простояла бригада. По моей вине теперь в отряде возник конфликт. И где? Внутри руководства! На глазах у всего коллектива инженер обвинил начальника участка в неумении руководить людьми. Воронов этого не простит. Может, инженеру и простит – как-никак его заместитель все-таки. Но мне не простит никогда.

Обращаясь к шляпе Виктора Борисовича, Воронов сказал:

– Вот к чему приводят совместные выпивки с молодежью.

Этим он как бы объяснил мотивы поведения инженера.

Мне стало ясно, что с инженером он помирится, а мне на участке не работать.

На практике, на автобазе, у меня тоже получилось нечто вроде конфликта с коллективом, потом все сгладилось: я был там человек временный, к тому же школьник, практикант.

Здесь я не школьник, не практикант, здесь я рабочий и должен быть таким, как все рабочие. А я делал что-то не так, хотя, в сущности, ничего плохого не делал. Меня заинтересовала судьба солдата, захотелось узнать, кто он, разгадать эту тайну. Производство – не место для разгадывания тайн. Но ведь это не простая тайна. Это неизвестный солдат! Даже Мария Лаврентьевна плакала, когда мы переносили его останки, когда вкапывали колышки и набивали штакетник. А теперь она устроила мне этот камуфлет, спокойно гладит белье и с видимым удовольствием слушает, как Воронов драит меня.

Я посмотрел на этих людей, расположения которых мне не удалось добиться. Я не нашел дороги к их сердцу оказался здесь чужим и ненужным. Очень жаль. Мне эти люди были чем-то близки, а я вот им – нет. Ну что ж, ничего не поделаешь.

– Дошло наконец до тебя? – спросил Воронов.

– Дошло.

– Намерен ты работать, как положено сознательному, передовому рабочему?

– Намерен, – ответил я. – И все же я разыщу этого солдата.

Мы вернулись в вагончик: я, Юра и Андрей.

Мы всегда утешали друг друга при всякого рода неприятностях. При столкновении с начальством утешение заключалось в том, чтобы не придавать этим столкновениям никакого значения.

– Плюнь! – сказал Андрей. – Близко к сердцу надо принимать только неправильно выведенную зарплату. А на выговора, внушения, выволочки не следует обращать внимания. – Он улегся на койку, взял в руки Ключевского и погрузился в русскую историю.

Однако Юра утешил меня совсем по-другому:

– Плюнь, конечно. Но если без дураков, то Воронов прав. Работать надо, вкалывать! Человек существует, пока работает, действует.

– Свежие мысли, – заметил Андрей, не отрываясь от книги.

– Свежие мысли высказывают философы, и то не слишком часто, – возразил Юра, – я говорю то, что думаю. У меня в войну погибли дед, и дядя, и еще дядя. Что же мне теперь делать? Бегать по свету, искать их могилы?

– Не мешало бы, – заметил я.

– Юра, не заводись, – сказал Андрей, – Сереже и так уже попало.

– Я ничего особенного не говорю, – усмехнулся Юра, – просто высказываюсь по поводу происшедшего. Я Сереге сочувствую, готов его защищать, но между собой мы можем говорить откровенно. Не надо обижаться на Воронова: правда на его стороне.

На это я ответил:

– Воронова я понимаю до некоторой степени. Он руководитель, администратор, должен держать участок в руках, хотя в данном случае он и неправ. Меня удивляет другое: почему все против меня? Только Виктор Борисович заступился. Что я плохого сделал?

– Могу тебе объяснить, если хочешь, – с готовностью ответил Юра.

– Очень хочу.

– Пожалуйста, только не обижайся. Всем жалко солдата. Однако никто его не ищет, каждый занят своим делом, работой, жизнью. А вот ты ищешь, ездишь, хлопочешь. Выходит, ты добрый, гуманный, человечный. А мы – варвары! Нет, извини, друг, мы не варвары! Мы – работники! Вот мы кто – работники! А тот, кто не умеет работать и не хочет работать, вот на таких штуках и высовывается. Работу показать не можем, так хоть могилками возьмем.

Я впервые в жизни стал заикаться...

– А-а, т-ты, пп-п-подлец!

Юра встал, подошел ко мне:

– Что ты сказал? Повтори!

Я тоже встал.

Мы стояли друг против друга.

Андрей отстранил книгу и с интересом смотрел на нас.

– Повторить? – переспросил я.

– Вот именно, повтори, – угрожающе попросил Юра.

Юра кое-что знал обо мне, но не все. Например, что мой лучший друг Костя – боксер. И кое-чему меня научил.

Теперь Юра узнал это.

Андрей деловито спросил:

– Какой разряд имеем?

Я опустился на койку, руки у меня дрожали. Впервые в жизни я по-настоящему ударил человека.

27

– Слыхали, дом продаете? – спросил покупатель.

Антонина Васильевна улыбнулась, подняла палец к уху, показала, что плохо слышит.

Соседка, Елизавета Филатовна, громко объяснила:

– Насчет дома спрашивают – как, продаешь?

– Продаю, продаю, – кивнула головой Антонина Васильевна.

– Переселяетесь?

– Уезжаю.

Покупатель оценивающим взглядом осмотрел избу.

– Далеко?

– В самую Россию, город Корюков, слыхали?

– Нет, однако, не слыхал.

Покупатель обошел дом, заглянул в спальню, потрогал стены:

– Дом-то кому принадлежит?

Антонина Васильевна недоуменно посмотрела на него:

– Кому... Мой он, дом-то.

– Они спрашивают, на кого дом записан, – объяснила соседка, – беспокоятся: купят, а потом наследники или еще кто объявится.

– Нету у меня наследников, – ответила Антонина Васильевна, – я в войну и мужа и сына потеряла. Одинокая я. Вот к сыну еду. Пропал безвестно в войну, а теперь нашлась его могилка. К ней и еду.

– Далеко ехать-то, – заметил покупатель.

– Далеко, – согласилась Антонина Васильевна, – я-то ведь дальше околицы не ездила. И не ехать нельзя. Сколько лет ждала: не мог он безвестно пропасть. Теперь хоть поживу возле его могилки.

– Поживи, Васильевна, да возвращайся, – сочувственно сказала соседка, – как ее начинать, жизнь, на новом месте?

Покупатель кинул на нее недовольный взгляд:

– Это уж, как говорится, хозяйское дело: где жизнь начинать, где ее, как говорится, кончать.

– Сколько мне жить-то осталось, – вздохнула Антонина Васильевна, – вот и поживу возле сыночка своего дорогого.

Соседка растроганно смотрела на нее.

– Поветшала изба-то, – сказал покупатель, оглядывая стены, – не содержалась. Дом-то, он мужской руки требует.

– Это верно, – согласилась Антонина Васильевна, – не было мужчины в доме, чего не было, того не было.

– Ему бы ремонтик, тогда и цену подходящую можно бы назвать, – сказал покупатель.

– На ремонт деньги нужны, – возразила Антонина Васильевна, – а где их взять?