Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
Готовы ли мы к преодолению? Мы рискнули заявить себя как сообщество новаторов, и это прекрасно, но отдаем ли мы себе до конца отчет в том, какое нам предстоит преодолеть пространство в оставшиеся до открытия сезона месяцы?
— Писарев давно уж слышал, как надрывается телефон, проведенный в костюмерную стараниями монтера Гарика, занятого в самодеятельном оркестре. Это мешало ему, поэтому он несколько раздраженно обернулся к главному администратору:
— Ириша, ну подойдите же, так говорить трудно...
Противопоставление любви войне трагично, потому что беззащитно. В этом «Сиркусе», рассказывал Степанов, были установлены фосфоресцирующие лампы, от которых светились бело-голубым, мертвенным светом нейлоновые рубашки — тогда еще их носили, — а вместо лиц были провалы, только фиксировалась краска на губах, веках, щеках.
Парад масок, феерия грима! Молодежь танцевала рок-н-ролл, а на сцене бился в истерике певец, зажигая людей на движение, на подготовку к завершающему акту плотской любви, которая даст усталость и возможность впасть в сладостное забытье потом, и зал сотрясался от этого ритуального движения, но за певцом, на экране, постоянно крутили ролик хроники: самолеты ВВС США бомбят джунгли, поджигают их напалмом; на улицах Сайгона расстреливают молодого партизана, и мозги несчастного выбрызгиваются на асфальт; салон, где делают педикюр собачкам; операция на глазах японки, чтоб сделать их круглыми, то есть модными, безликими, среднеевропейскими; холера в Пакистане...
Понимаете меня? Я слушал Степанова, и мне казалось, что я сам нахожусь на этом антиспектакле, который, по существу, и есть истинный спектакль без зрителей — одни участники...
Писарев заметил, что все смотрят в проем за его спиною; оглянулся — тоненькая контурная фигурка Ирочки была там.
— Кто? — спросил Писарев. — Пусть позвонят позже.
— Из милиции, — ответила Ирочка. — Говорят, по срочному делу...
— Подождут, — отрезал Писарев, но вдруг с фотографической, слепящей резкостью увидел лица своих мальчиков, уехавших с матерью в Гагру, и, не говоря более ни слова, бросился вон со сцены...
Молоденький капитан подвинул Писареву пепельницу:
— Если хотите курить, — пожалуйста.
— Вы мне, пожалуйста, подтвердите: с мальчиками действительно все в порядке?
— Я же говорил вам: в полнейшем.
— Так отчего же такая срочность?
— Это связано с вашей женой, Лидией Афанасьевной.
— С женой? Несчастье?!
— Да нет... Не то чтобы... Вы ее подругу Дину знаете?
—
Я не знаю ее подруг.— То есть как?
— Не знаю, и все тут. Вы, пожалуйста, объясните, чем вызван этот вызов... Я б не приехал, право, не нафантазировав бог знает что про детей... У меня работа, я бросил людей...
— У меня тоже работа, Александр Игоревич... Итак, Дину Гаврилову вы не знаете?
— Не знаю.
— Какие драгоценности есть у вашей жены?
— Я подарил ей обручальное кольцо; потом — сережки, когда первый сын родился, и браслет, когда появился Васька, младшенький...
— А колье?
— Какое колье?
— Бриллиантовое.
— Не знаю, я, во всяком случае, не дарил.
— Как же так?! Муж — и не знаете?
— Мы живем поврозь уже пять лет.
— Но в одной квартире?
— Мне непонятен предмет разговора... Не имею чести знать вашего имени и отчества...
— Капитан Друзов, Роберт Дмитриевич, уголовный розыск...
— Мне предмет разговора непонятен, Роберт Дмитриевич.
— Объясню... Ваша жена сейчас отдыхает с детьми в Гагре, да?
— Верно.
— Так вот, вчера неизвестный мужчина, — на жаргоне говорят «фармазон», — забрал у Дины Гавриловой бриллиантовое колье вашей жены, оцененное в очень большую, прямо-таки громадную сумму. Из Гагры пришло спецсообщение, мы обязаны разобраться во всем этом деле...
— Фу ты, боже мой! — улыбнулся Писарев. — Слава богу, а я уж черт знает что себе нафантазировал...
Капитан Друзов посмотрел на Писарева с несколько недоверчивым недоумением:
— Неужели вас не удивляет все это дело? Подруга, которую вы не знаете; колье, которое не дарили...
— Пусть бы это было самым большим несчастьем в ее жизни...
— Вы разведены?
— Нет.
— Где вы в настоящее время проживаете?
— На квартире моего товарища, который находится за границей.
— В качестве кого?
— Нет, нет, — снова улыбнулся Писарев, — не эмигрант, упаси бог...
Доктор, он работает в Африке, в нашем госпитале.
— Назовите, пожалуйста, его фамилию и адрес квартиры.
— А при чем здесь он?
— Мы будем обязаны опросить всех.
— Ну, так я съеду с его квартиры... Мне вообще этот вопрос непонятен, да и весь разговор какой-то странный...
— Я имею основание задавать вам любые вопросы, Александр Игоревич, так же как и вы обладаете законными гарантиями ни на один мой вопрос не отвечать.