Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

Урка соскакивает с кровати и на одной ноге ковыляет к двери. Он размахивает костылем и воинственно кричит, он близок к истерике.

ИВАНОВ. Бенкендорф, черт, ляг! УРКА. Я им, гадам!

ИВАНОВ. Если ты хочешь помочь мне — замолчи!

Урка возвращается на свою койку и становится по стойко «смирно» возле Иванова.

Ложись.

УРКА. При вас мне и стоять нельзя, не то что лежать. Я таких большевиков, как вы, глубоко обожаю. Я ведь вор с голодухи, не с баловства.

ИВАНОВ. Оправдываешься?

УРКА. Пусть суд оправдает, а я-то себя — всегда пожалуйста...

ИВАНОВ. Ты ведь настоящий сукин сын!

УРКА. Другой бы спорил, товарищ Иванов.

ИВАНОВ. Мы еще к этому разговору вернемся. А вот теперь посоветуй мне: как отсюда переправить письмо на волю?

УРКА. Написать и переслать — чего ж проще, товарищ гвардии полковник.

ИВАНОВ. Для точности: перед арестом я контр-адмиралом был, только бога ради, ты меня сейчас не титулуй, смешно это очень и оскорбительно. УРКА. Для вас?

ИВАНОВ. Да нет, для армии... Понимаешь, нельзя мне писать, дорогой: я год в одиночке сижу, я под следствием, ты первый человек, кроме следователя, которого я вижу. Я и на операцию специально попросился, чтобы людей посмотреть, хоть в операционной. А мне обязательно надо переправить заявление.

УРКА. Надо перебросить вашим близким, кто на воле.

ИВАНОВ. Ты думаешь?

УРКА. Я во сне, товарищ Иванов, думаю, наяву я — все знаю.

ИВАНОВ. Ты сможешь моему сыну в институт заявление перебросить? Я сейчас напишу заявление, а тебе его передам — выполнишь просьбу?

УРКА. Сдохну, а выполню.

ИВАНОВ. Нет, ты уж, пожалуйста, не сдыхай. Бумага есть?

УРКА. Бумага есть, только она не нужна. Нельзя с бумагой дело иметь. Вы мне говорите, я наизусть запомню, а потом, с этапа — переброшу.

ИВАНОВ. Да? Ну, тогда ложись и слушай...

УРКА. Да нет, я на шухере постою, а то заметят.

ИВАНОВ. Знаешь что: ты в России живешь, так изволь по-русски и говорить.

УРКА. Виноват, товарищ Иванов! Только «шухер» — он и по-русски «шухер»! Диктуйте, запоминаю.

ИВАНОВ. Ну, запоминай: Москва, Генералиссимусу Иосифу Виссарионовичу Сталину...

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина первая

Комната Семена. НАДЯ читает вслух. СЕМЕН сидит у стола и внимательно смотрит в одну точку.

НАДЯ. Кабус Намэ. Глава двадцать девятая: о том, как надо опасаться врага. Ты слушаешь? Это обязательно будут спрашивать наизусть.

СЕМЕН. Да. Читай.

НАДЯ. Если будет у тебя враг, ты не страшись и не печалься, ибо у кого нет врага, тот достоин радости своих врагов. Мудрец говорит: пока с его стороны действий не будет, ты вражды своей врагу не открывай и старайся казаться очень сильным. А если ты уже пал — то ему павшим ни за что не показывайся. И еще мудрец говорит: приобрети десять свойств, чтобы избавиться от многих бед. Ты слушаешь? Это очень важно...

СЕМЕН. Что? Да, да, читай.

НАДЯ. С завистниками не водись, со скупцами не общайся, с глупцами не спорь, с лгунами дел не веди, со вспыльчивыми людьми вина не пей, с женщинами... Э-э-э (Быстро читает, проглатывая слова.) С женщинами слишком много времени не проводи...

СЕМЕН. Что? Я не слышу.

НАДЯ. Да это я так... Что-то горло пересохло.

СЕМЕН. Хочешь квасу? Я хлебного квасу купил пять литров.

НАДЯ. Спасибо, не хочется. Уже прошло горло. Так вот: тайну свою никому не открывай, никого не хвали так, что если б пришлось осудить, ты б не мог осудить, и никого не брани, чтоб если пришлось похвалить — ты не мог похвалить...

СЕМЕН (как бы очнувшись). Ну-ка еще раз прочти, пожалуйста...

НАДЯ. Никого не хвали так, чтобы потом не мог осудить, и никого не брани так, чтоб потом не мог похвалить.

СЕМЕН. Удобная формулировка. Этому Кабус Намэ у нас в профкоме работать...

НАДЯ. Что, перерыв?

СЕМЕН. Пожалуй.

НАДЯ. Перекусим?

СЕМЕН. У меня нет ни черта...

НАДЯ. Я пельменей захватила. А Ленька с Сашей должны принести сыру и масла.

СЕМЕН. Ты думаешь, Ленька придет?

НАДЯ. Обязательно.

СЕМЕН. Я его отсюда выгоню.

НАДЯ. Кабус Намэ учит: сначала выслушай, потом убей.

СЕМЕН. Я серьезно, Надя.

НАДЯ. Я тоже.

CEМEH. Будь я на его месте, ни за что бы не воздержался. Я мог бы выступить или против меня, как Виктор, или — за, вроде тебя с Сашей. Но только я бы не воздержался. Это трусливо: воздержался. От иезуитов идет «воздержание, и еще раз воздержание»!

НАДЯ. Что ты кипятишься? Тебя избрали комсоргом, несмотря на то что воздержался Ленька с Виктором, и ты дал самоотвод. Значит, ребята тебе верят. За что же ты сердишься на Леньку? Каждый волен иметь свою точку зрения.

СЕМЕН. Верно. Свою точку зрения. Витька сказал прямо и честно: «Семен считает своего отца невиновным, а его посадили в тюрьму органы КГБ. Считаю, что человек, хоть в чем бы то ни было не верящий органам КГБ, — не может быть комсомольским вожаком. Я сказал это о Семене, который как был моим другом, так и остался». Это — честно. А Ленька — тот в кусты, тихонько, без объяснений. У него нет точки зрения, с таким человеком неприлично поддерживать знакомство. Я уж не говорю о дружбе...