Некромантка на факультете таксидермии

— Я не одуванчик, я очень суровая!

Но олень продолжал заливаться, трясти рогами и скалить зубы — в общем, вел себя не слишком воспитанно и прилично. Зато букой пялиться перестал.

Вот так, слово за слово, смешок за смешком, он не просто разговорился с Алей, но и рассказал историю своего появления на свет.

Рудольфус оказался первым, экспериментальным образцом и одновременно выпускной работой тогда еще студиоза Эдельвульфа Рута, чем очень гордился. Будучи не только таксидермистом, но и сильным некромантом, Эдельвульф исследовал возможность создания магических существ путем объедения тел нескольких животных. Таким образом олень обзавелся глазами и зубами василиска и некоторыми его особенностями жизнедеятельности. Рут не являлся первопроходцем в данной области, но ему первому удалось наделить подобных химер не только магией, но и настоящим разумом. Правда, по примеру своего создателя все творения обладали не самым лучшим характером, некоторые — откровенно мерзким, и после того, как Эдельвульф попал под действие заклятия, самые разумные творения разругались со всеми окружающими и ушли. Кто куда. Кто-то отправился на границу, кто-то — в горы, кто-то — в леса. Разбрелись согласно своим интересам. Парочка драконов вообще пожелала свить гнездо на островах, только их и видели. Зато морские подходы к Придонью, самому большому торговому городу побережья, оказались отлично защищены от пиратов.

Самому Рудольфусу не очень повезло. Как и большинство василисков, он начал со временем каменеть. Все началось с хвоста и постепенно стало распространяться по телу. Консилиум таксидермистов и некромантов пришел к выводу, что они ничего не смогут поделать с этой напастью. Единственный вариант — максимально «уменьшить» объем тела, тогда остатки заложенной изначально магической энергии позволят оленю продержаться в псевдо-живом виде еще лет триста — при должной подпитке.

Вот так Рудольфус оказался в виде охотничьего трофея — дожидаться, когда его обожаемого Эдельвульфа Рута расколдуют или заклятье само спадет, и заодно присматривать за творящимся в зале, отслеживать решившихся проникнуть на факультет злоумышленников и мышей. Мышам — им ведь все равно, что жрать, могут и за декана приняться. А многовековой повышенный магический фон приводит к появлению таких мутантов в подземных лабиринтах, что даже самому сумасшедшему творцу химер не приснится. Аля даже поежилась — олень умел нагнетать атмосферу своими рассказами, а на фантазию девушка не жаловалась. Заодно стала понятна причина магических печатей на дверях зала собраний — вдруг что внезапно вылезет побольше мышей!

Долгое существование в виде отрубленной головы характера Рудольфуса не улучшило, к тому же он старался не привлекать к себе внимание студиозов — мало ли что от раздолбаев ожидать можно, еще стащат на эксперименты.

Так что Аля оставалась единственным его другом среди первокурсников. Она надеялась, что другом, и полагала, что единственным. Чтобы Рудольфус точно никому не проболтался о задуманной девушке авантюре.

Подозрительно оглядев елейно-смирно стоящую перед ним Алю, олень сварливо поинтересовался:

— Что задумала?

И пока та недоуменно хлопала глазами, заржал:

— Одуванчик, у тебя же все на лице написано! Давай, рассказывай, а я послушаю.

Складывалось ощущение, что Рудольфус поудобнее устраивается на кресле с чашечкой чая, готовый слушать вдохновенную ложь, сочиненную студиозом для оправдания очередного промаха. Оправдывая ожидания, Аля покаянно вздохнула — определено, декан Рут очень много вложил от себя в своего «первенца», так что следовало подыграть, так быстрее все получится.

— Ну… — девушка смущенно замялась и продолжил с надеждой: — Понимаешь, моя подруга, она с детства влюблена в декана Рута, и очень хочет на него посмотреть. И я подумала — а вдруг будет именно тот «поцелуй истинной любви», о котором говорится в записках Сам-знаешь-кого?

Таким странным именем величали мага, продавшегося ради силы Той Стороне, и успевшего убить немало славных воинов и ни в чем не повинных людей, прежде чем Эдельвульф Рут его остановил, получив взамен заклинание, погрузившее в стазис. Все записи Того-самого оказались либо уничтожены, либо зашифрованы. Расшифровать удалось только рабочие тетради, в которых были и начальные наметки посмертно сработавшего заклятия. Фраза «поцелуй истинной любви и богатство рода» вдохновили очень многих испробовать свои силы в расколдовывании героя, но, увы, все попытки ни к чему не привели. Со временем река «паломниц» обмелела до ручейка, а после и вовсе сошла на нет. Но некоторые продолжали не терять надежды на «взаимность» поцелуя, либо просто жаждали разгадать загадку. Как Аля.

— Пустишь нас ночью?

Вопрос был не праздный. На ночь факультет запирался крайне тщательно, в том числе магически, и открыть могли лишь преподаватели — вызвав ту самую «солнечную» змейку, что отпирала зал собраний. Как Аля случайно выяснила, Рудольфус нашел со змейкой общий язык и мог договориться об открытии входных ворот.

— А почему она днем не придет? — с подозрением уточнил олень, мгновенно попавшийся на крючок. Однако бдить продолжил — стоит один раз дать слабину, и проблем не оберешься.

— Стесняется, — простодушно пояснила Аля. — Сам представь — как она, скромная, воспитанная девица, будет при всех чувства выражать?

Назвать Сильву «скромной» мог только ни разу не видевший рыжую, но что только не сделаешь ради подруги и во исполнения мечты!

Покочевряжившись для виду, Рудольф согласился.

— Ну ладно, так и быть. Приходите сегодня к одиннадцати вечера, открою.

— Ты самый лучший! — с чувством выпалила Аля (была бы возможность — еще и обняла бы), и помчалась в общежитие — радовать подругу.

— Тишшше! — прошипела Аля на рыжую, вторично споткнувшуюся на лестнице.

Как можно так умудриться, грея в руках «светлячок», да еще будучи боевиком с отменной координацией — уму непостижимо! Видимо, Сильва действительно грезила ночами об Эдельвульфе, и при приближении к почти-живому кумиру растеряла все, включая ловкость и решительность.

В ответ яростный шепот раздалось полное покаяние сопение, подскальзывания прекратились и до верха лестницы девушки добрались без приключений.

— Вот! — торжественно прошептала Аля, указывая рукой на «статую». — Эдельвульф Рут собственной персоной.

Сильва благоговейно замерла, пока подруга поднесла свой «светлячок» поближе к декану, показывая его во всей красе. Правда, лицо мужчины в почти полной темноте, да еще подсвеченное снизу световым шариком выглядело весьма своеобразно и походило на скорее на устрашающую черно-белую маску, чем на благородно-правильное, но рыжая восхищенно выдохнула:

— Как на картинке! Такой же красивый!

Наблюдающая за реакцией подруги Аля с сомнением покосилась на «статую». Если действительно прямо как на картинке, да еще и красивый, то к художнику, определенно, возникали вопросы. И первый из них — почему он не умеет рисовать. Или не умеет рисовать в реалистичной манере.

Но, как говорится, дело вкуса.

Пока Аля предавалась философским размышлениям, Сильва продолжала благоговейно вздыхать и даже осмелилась потрогать «статую» за рукав. Осторожно, одним пальчиком. При этом у рыжей было такое вдохновенно-восторженное выражение лица, то Аля заподозрила в ней не просто влюбленность, а нечто большее.

Наконец, потоптавшись еще на месте, навздыхавшись и посмев прикоснуться к мечте еще раз, Сильва понурилась:

— Пойдем, что ли.

— Как — пойдем? — Аля зашипела на подругу почище разгневанной змеи. — А целовать кто будет?

— Кого? — обалдела рыжая.

— Декана Эдельвульфа Рута! — таким же разгневанным шипением пояснила Аля и на всякий случай схватила Сильву за рукав — не дай боги сейчас от ужаса рванет подальше (была бы душевно и физически послабее — могла бы и в обморок грохнуться). Еще неизвестно, пустит ли их Рудольфус во второй раз!