Некроманты (сборник)

Витольд стирает свой «двуликий» грим. Идею подсказал ожог на щеке – напоминание об одной танковой атаке на Вистирском фронте, в ходе которой джаферы покрошили половину его батальона.

– До чего надоело все это дерьмище, Фенхель. Что за публика, а?

– Как там продвигается с твоими пьесами?

– Цензура, мать ее.

Традиционные вопрос и ответ. Немногие знают, что весельчак Картуш, звезда «Сада расходящихся Т», и анонимный драматург Мистер Смех – две половинки одной маски. Двуликий Витольд. Первый делает мне отличную выручку, второго преследует полиция и некрократы из Цензурного комитета. У первого любимая фраза «Помацал титеньки», у второго «Одумайтесь, дураки».

– Плюнь, – говорю я.

Чтобы подбодрить, предлагаю сигару.

Витольд ухмыляется уголком рта, на котором остался след помады. Вытаскивает из кармана свою заветную «удачную» сигару.

Пьесы мистера Смеха в списках и перепечатках гуляют по Яру, вызывая известный резонанс. Но ни одна еще не была поставлена на столичной сцене. В день, когда это произойдет, Витольд и раскурит сигару.

Мы давно уже разыгрываем эту пантомиму.

Я знаю, что он мистер Смех, он знает про мой роман. Парочка наивных циников, затерявшихся посреди Яр-Инфернополиса, города мертвых снов.

Тащу Витольда в мой кабинет в мансарде пить коньяк и получать зарплату. Открываю сейф, выдаю толстые пачки купюр. Курс падает с каждым днем, пачки становятся все толще. Того, что можно на них купить, – все меньше.

Ребята, сидящие в Башнях Верхнего города, знают верное средство, чтобы привести все к норме. Им нужна новая война. Об этом пишет в своих едких пьесах и отрывках-диалогах мистер Смех, об этом говорят на засыпаемых дождевой моросью улицах и в пропахших спиртом чайных.

Я баюкаю в руках бокал и смотрю в раскрытую пасть сейфа. Мятый лист белеет поверх пачек «красненьких». Вытаскиваю, разглаживаю на колене:

«…Папаша Ветчина везде разгуливает в вязаной шапке и расхристанном, перепачканном смазкой комбинезоне. Офицеры при встрече берут под козырек. Изу-родованные застарелыми ожогами щеки заросли щетиной. Она совершенно седая.

Раньше он командовал тоттен-штаффелем, а теперь, списанный по ранению, заведует Ангаром.

Сжимая початую бутылку в стальной клешне на паровом движке (из-за заслуг Ветчины военное министерство в кои-то веки расщедрилось), он сипит:

– Вы хорошие ребята. Запомните – всех победить невозможно. Смотрите не расшибите себе башку…»

Спасибо тебе, Папаша. Мы постараемся.

Я провожаю Витольда до выхода, сажаю на извозчика.

Сам уже слегка пьян, а мне еще предстоит важное дело. Оставляю кафе на Разилу. Он у меня – главный специалист по безопасности.

Это дюжий парень из славоярских крестьян. Тех самых, что славятся своим высоким ростом и лихим нравом. И тем, что сплошь заросли, как медведи, густым бурым волосом.

Говорят, славояры на родной сторонке разгуливают по лесам голышом и обходятся четырьмя словами: «гыыы», «ололо», «аррр» и «водка».

Разила на соплеменников мало похож, изъясняется по-городскому, одет в отличный костюм, чисто выбрит, благоухает одеколоном. Только густые баки и красная, шелушащаяся от постоянного бритья кожа на лбу и скулах указывают на его корни. А еще привычка отставлять мизинец, опрокидывая рюмку и после смачно утирать толстые губы накрахмаленным манжетом.

– Ну как, босс, – спрашивает Разила, – разобрались со своими бабами, ы-ы?

Смотрит ясными серыми глазами. Спрашивает с искренним интересом и заботой. Всегда говорит то, что думает.

– Это не так просто, Разила.

– Там, откуда я родом, – басит он, – все решается просто, босс. Женщина сама выбирает, кто ей по нраву. И ежели сумеет одолеть молодца в схватке – знамо им суждено быть вместе вовек.

– Эх, Разила…

– Ыыы, босс?

– Хороший ты парень. Смотри не…

Разила смеется, показывая острые белые зубы. Обожает щеголять фразочками, которыми я поучаю свой персонал и приятелей:

– Знаю, босс. Всех-то одолеть невмочно! Смотри, Разила, не расшиби свою тупую волосатую башку, ыыыы!

Я хлопаю его по плечу, поправляю меховой воротник пальто, выхожу за вращающиеся стеклянные двери.

(С)ильвия

Сегодня на верхнем этаже «Сада расходящихся Т» мы чествуем нашего гения Леву Карпоффа. Наконец защитился на доктора мортомеханики.

Событие выдающееся.

Для героя дня, гордости Имперского Изыскательного Департамента, эта докторская далеко не первая. В семнадцать защитился по некромномике, в восемнадцать – докторская по научному спиритуализму, в двадцать два отхватил Именной Грант и Благодарственный Титул от Императора.

В Департаменте у него давно свой кабинет – крохотная комнатушка с видом на проспект Сирена-Ордулака. Наряду с чертежными досками и шкафами, забитыми пыльными папками (непременный гриф «Мантикора» – строго секретно), в ней есть множительный аппарат. Благодаря ему Яр-Инфернополис и познакомился с пьесами мистера Смеха.

Несмотря на юный возраст, Карпофф уже похож на сумасшедшего профессора из дешевых романов. Рыжие волосы всклокочены на славоярский манер, на конопатом носу – круглые очки. Одет в традиционный твидовый пиджак, под ним – вязаный жилет с танцующими оленями. На облике нашего Гения Витольд с удовольствием оттачивает свое остроумие.

Карпофф, впрочем, за словом в карман не лезет. Перечитал столько литературы (включая запрещенную цензурой) и столь частый гость в синематографических салонах, что свободно поддерживает разговор на любую тему, засыпая собеседника специфическими терминами в диапазоне от сленга тарчахских контрабандистов до тонкостей рубберского художественного бисеро-шрамирования.

– Пью за своего героя! – горланит Витольд, потрясая кубком пунша. – Чтобы в дополнение к очередной докторской нашел себе девушку! Такую же умную, как ты, Лео! И чтоб она так много читала, что с ее близорукостью невозможно было заметить этих твоих оленей!

– Спасибо, мессир Хохотунчик! Ты мой кумир! – орет в ответ Карпофф. – Господа… За некрократические ценности – ДО ДНА!

Рядом у стойки скрежещет жвалами (он так смеется) Грегор, мой адвокат. Он из флюгов, проще говоря – жук. На хитиновом брюшке еле сходятся пуговицы взятого напрокат фрака. Давно собираюсь его уволить, но держу при себе из ностальгических соображений. Сто лет назад он защищал меня на процессе, который устроил мой дядюшка, самый толковый из рода баронов фон Мизгирефф. Мы с Ибисом тогда ошивались на ливаданском учебном авиадроме, грезя предстоящим первым полетом. Узнав, что я записался в ВВС, дядюшка решил юридически доказать, что я спятил, и лишить меня титула и наследства. У него получилось.