Некровные узы
Шрифт:
Меня пробирает дрожь, и я в страхе хватаюсь за руку Вани.
— Чего испугалась? Я тебе сейчас реальный случай привела. Был у меня отказник, у которого наркоманка-мать сидела за то, что задушила колготками свою бабушку. Она пришла просить денег на дозу, бабушка не дала, и тогда та ее задушила колготками. Как ты думаешь, какая у такого ребенка генетика? А абсолютное большинство отказников именно от таких мамаш, потому что нормальные матери своих детей не бросают.
— Неужели не бывает случаев, когда родители нормальные, но просто погибли? — изумленно спрашивает Иван. — Или когда ребенка родила несовершеннолетняя девушка? Ну или просто малоимущая девушка, у которой нет финансовой возможности растить ребенка?
— Бывает, но очень-очень мало. Потому что у детей с нормальными
Мне сложно поверить, что все настолько плохо. Мне кажется, тетя Галя слишком утрирует. Но я решаю не спорить с ней, а дождаться, когда она расскажет главное.
Глава 32
Конверты с долларами
— А потом в моем доме малютки появилась ты, — тетя Галя глядит на меня с грустной улыбкой, а у меня по позвоночнику пробегает озноб. Я догадываюсь: теперь тетя приступила к самой интересной части рассказа — про меня. — Ты была отказной, а родила тебя зэчка из нашей тюрьмы. Поначалу я не придала тебе значения, думала, ну, очередной отказник, у которого наркоманка-мать сидит или за кражу, или за убийство, или за все вместе. Но ты разительно отличалась от множества других отказных детей, которых я повидала. Несмотря на то, что ты родилась слабенькой, ты стала очень быстро набирать вес. В три недели ты уже держала головку и следила за игрушкой. Это норма для обычных детей. Но в моем доме малютки почти никто из детей не соответствовал нормам. Были такие, кто и в три месяца голову не держал. А ты развивалась очень быстро и как надо.
Тетя Галя берет кружку чая и делает глоток. Ваня под столом сжимает мою руку. Только после прикосновения его мягкой теплой ладони я понимаю, что мои руки ледяные.
— По тебе было видно: ты умненькая девочка. Бывает, смотришь на двухмесячного младенца и понимаешь: умственно отсталый. Ну а каким он будет, если у него мать всю беременность героином ширялась? А ты была не такой. Ты очень быстро всему училась: ты улыбалась, тянулась к игрушкам. Было очевидно, что ты здоровый, умный ребенок. Я рассказала про тебя Ире. Мол, так и так, есть сейчас девочка-отказница, очень хорошенькая, умненькая. Ира приехала ко мне в дом малютки, посмотрела на тебя, взяла в руки и больше не захотела тебя отпускать, — у тети Гали на глазах выступают слезы. Шмыгнув носом, она быстро вытирает глаза. — Видела бы ты в тот момент Иру! — голос тети надламывается. — Как она тебя обнимала, целовала. Она рыдала от счастья. Смущало, конечно, что мать сидит в тюрьме, мы не знали, за что посадили Олевскую. И, конечно, были опасения по поводу генетики. Но все равно Ира полюбила тебя всей душой. Она каждый день приезжала в дом малютки, чтобы побыть с тобой. А на выходные я разрешала Ире забрать тебя домой. У нас была отказная от Олевской, и мы стали ждать суда. Параллельно Ира стала подключать связи, чтобы удочерить тебя вне очереди.
— Какого суда? — не понимаю. Из-за кома в горле мой голос звучит сипло. — И что за очередь?
— Когда роженица отказывается от ребенка, ей дают полгода на то, чтобы передумала. Через полгода назначается суд, на котором роженица должна подтвердить отказ от ребенка. Тогда ее лишают родительских прав, и ребенка она больше никогда не увидит. Его забирают в дом малютки, а оттуда сразу усыновляют, так как желающих взять себе младенца очень много, и очереди за новорожденными большие. Ира нашла каналы, чтобы удочерить тебя вне очереди. Осталось только дождаться суда, на котором Олевская бы подтвердила свой отказ от тебя.
Тетя Галя берет салфетку и промокает ею глаза. Ваня под столом сильнее сжимает мою руку.
— Ну а потом раздался телефонный звонок, — тетя продолжает рассказ. — Позвонила
начальница тюрьмы, в которой сидела Олевская. Сказала, твоя биологическая мать хочет со мной поговорить. И Олевская сходу заявила мне, что на самом деле не хотела отказываться от тебя, что тебя должна была забрать ее мать, но она внезапно умерла, и Олевской пришлось писать отказную, чтобы ты временно побыла в доме малютки и что она ищет родственников, которые тебя заберут. А дальше она стала рассказывать, какая у тебя прекрасная генетика, что она сидит за ненасильственное преступление, что просто подделала налоговую отчетность. В общем, так мы с Ирой узнали, что твоя родная мать, во-первых, нормальная, а во-вторых, собирается тебя забрать.Тетя Галя переводит дыхание, а я не в силах больше сдерживаться тоже беру салфетку и вытираю выступившие слезы. Ваня шумно выпускает из легких воздух. Я впервые с начала разговора смотрю на него. Он свел на переносице брови, а губы сжал в нитку.
— Для Иры это стало трагедией. Она полюбила тебя всей душой, начала оборудовать тебе детскую комнату, купила кроватку, коляску. Она не могла тебя отпустить! Просто не могла, понимаешь? Она полюбила тебя, как родную. А если бы на суде Олевская сказала, что передумала отказываться от тебя, то Ира не смогла бы тебя удочерить.
— А что происходит с ребенком, если заключенная передумала от него отказываться? — спрашивает Ваня. — Ребенок находится с ней в тюрьме?
— Сейчас да, а тогда в женской колонии нашего города еще не было условий для нахождения младенцев с матерями. Поэтому до трех лет Инга находилась бы в моем доме малютки, а после трех ее бы перевезли в детский дом. После освобождения Олевская могла бы забрать Ингу. Но это тоже не просто. Мать должна доказать суду, что исправилась, что у нее есть работа, стабильный финансовый доход и условия проживания для ребенка. В противном случае суд может оставить ребенка в детском доме.
— Поэтому вы солгали, что я умерла? — спрашиваю с укором.
Сама не понимаю, откуда в моей интонации взялся укор. Я пока не решила, на чьей я стороне. Мне по-человечески жаль Аллу, но в то же время я не могу забыть доброту и любовь моей приемной мамы.
— Да, — тетя Галя с виноватым видом кивает головой. — Я не хотела, отговаривала Иру. Но она не могла тебя отпустить. Она уже любила тебя, как свою. И я согласилась помочь родной сестре. Я еще раз позвонила начальнице тюрьмы, расспросила ее подробно про Олевскую. Она подтвердила, что та сидит за подделку документов. Но меня не это интересовало. Мне надо было понять, из какой Олевская семьи. В отказной адрес регистрации был указан Москва. Мы опасались, что у Олевской могут быть крутые связи. Но начальница тюрьмы заверила: у Олевской нет богатых и могущественных покровителей, и это в общем-то, логично, потому что тогда она бы смогла избежать тюремного наказания. Ну и тогда ты бы не оказалась в доме малютки. Убедившись, что за Олевской никто не стоит, Ира с помощью своих связей и взяток сделала липовое свидетельство о твоей смерти.
— Охренеть просто.
Это Ваня. Мы с тетей Галей смотрим на него. Не знаю, как она, а я вижу, что Иван еле сдерживается. Теперь уже я сжимаю его руку, чтобы успокоился.
— На всякий случай сделали еще на местном кладбище детскую могилу, — виновато добавляет тетя Галя. — Сомневались, делать ли. В итоге сделали и, как оказалось, не зря. Олевская после освобождения захотела поехать на могилу к дочке. Мне звонила начальница тюрьмы и спрашивала, где похоронили девочку.
— Вы похоронили меня заживо, — снова вырывается у меня с укором. — Это просто уму непостижимо.
Вообще, все услышанное не укладывается в голове. И я никак не могу поверить, что моя любимая мама все это сделала.
— Ну не говори так. Все документы о твоей смерти были липовыми с расчетом на то, что у Олевской нет связей, и она не станет копать. Если бы Олевская копнула, то наш обман сразу бы вскрылся.
— Я не понимаю, как Ингу удочерили и дали ей другое имя? — агрессивно спрашивает Ваня. — Если по документам девочка умерла.
— Документы о смерти были липовыми, Ира дала взяток кому надо, чтобы напечатали эти документы. Ира была уважаемой судьей, у нее были прочные связи.