Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне
Шрифт:
В целях конспирации И. В. Курчатов по его указанию не должен был даже ближайшим своим коллегам рассказывать об информации, полученной по каналам разведки. Все отзывы, оценки, а также последующие задания ведомству Фитина представлялись Игорем Васильевичем только в рукописном виде — ни секретарей, ни машинисток, ни своих непосредственных помощников он посвящать в эти вопросы не имел права. Все было строго засекречено, и в то же время была прекрасно отлажена обратная связь — никто из сотрудников нью-йоркской или лондонской резидентуры не знал, что задания и оценка их разведданных давались академиком Курчатовым, имя которого как руководителя советского атомного проекта было в то время строго засекречено и известно лишь высшему руководству страны и узкому кругу ученых-физиков.
Возвращаемые от Курчатова агентурные материалы разведки, представленные в подлинниках, подшивались в дело «Энормоз» (в переводе — чудовищный, колоссальный), а если это были вторые или третьи экземпляры, то, по указанию
Летом 1942 года Центр получил из Нью-Йорка шифровку с грифом «срочно» — «особой важности». В телеграмме сообщалось о том, что к агенту-групповоду Луису [117] обратился знакомый ему ученый-атомщик Артур Филдинг [118] из Чикагского университета с просьбой вывести его на кого-нибудь из советских людей, работающих в Амторге. При этом Филдинг заявил о том, что он хотел бы передать русским сверхсекретную информацию о начавшихся в США разработках супероружия и что они должны узнать об этом как можно раньше, ибо одностороннее владение может привести мир к вселенской катастрофе. Руководитель резидентуры в Нью-Йорке высказал в шифровке предположение, что речь может идти скорее всего об американо-английском проекте урановой бомбы. Заканчивалась шифровка следующими словами:
117
Моррис Коэн — гражданин США, участник гражданской войны в Испании, где и был завербован советской разведкой. Возвратившись из Испании в Нью-Йорк, устроился работать в смешанное американо-советское акционерное общество Амторг.
118
По соображениям безопасности фамилия американского ученого-атомщика, проживающего по сей день в дальнем зарубежье, изменена. Советская разведка никогда не раскрывала имена сотрудничавших с ней людей без их согласия.
…В процессе беседы с Фиддингом у Луиса сложилось твердое убеждение, что тот действительно намерен нам искренне помочь…
Начальник разведки, прочитав доложенную Квасниковым шифровку, спросил:
— Ваши предложения, Леонид Романович?
— Я полагаю, что такого шанса нам упускать никак нельзя! Надо давать санкцию, Павел Михайлович. Интуиция подсказывает мне, что о таких кандидатах на вербовку можно только мечтать. Тем более сейчас, когда перед нами особенно остро поставлена задача по проникновению в тайны «Манхэттенского проекта». [119] А как нроникать в него, если в нью-йоркской резидентуре нет ни одного более или менее подходящего кандидата на вербовку? Да и вообще информационный поток по научно-технической линии с отъездом из США Овакимяна заметно снизился… Меня это очень беспокоит…
119
Совокупность научных и производственных учреждений, занимавшихся разработкой американской атомной бомбы.
На секунду задумавшись, Квасников робко спросил:
— Послушайте, Павел Михайлович, а что, если мне самому поработать в Нью-Йорке, чтобы как-то поправить создавшееся там положение по линии НТР?.. А потом, надо же когда-то и мне поработать в «поле». [120]
Начальник разведки молчал.
— Вы же сами не раз подчеркивали, — продолжал Квасников, — что в условиях войны роль НТР в деле обеспечения науки информацией оборонного и народнохозяйственного значения во сто крат возрастает.
120
Работа в заграничной резидентуре.
Фитин по-прежнему молчал.
— А что касается вербовки Филдинга, — продолжал Леонид Романович, — то надо, конечно, давать «добро». Кто знает, возможно, это будет еще один, теперь уже американский, Чарльз, [121] с помощью которого мы можем решить задачу, поставленную наркомом…
— Да, Леонид Романович, умеете вы уговаривать начальство. Ладно, я принимаю ваши доводы, но учтите — в случае чего отвечать будем вместе.
— О чем вы говорите, Павел Михайлович! — воскликнул Квасников. — Положитесь на мою интуицию: я убежден, что все будет о’кей!
121
Клаус Фукс.
— Ну хорошо, готовьте в Нью-Йорк шифровку с нашим
согласием. А что касается вашего желания поработать в «поле», то я попробую об этом переговорить с наркомом…Начальник разведки сдержал свое слово.
Сов. секретно.
Наркому внутренних дел Союза ССР Генеральному Комиссару государственной безопасности т. Берия.
Для усиления работы американской резидентуры прошу Вашей санкции командировать в США следующих сотрудников 1 Управления НКВД СССР:
1. т. Квасникова Леонида Романовича в качестве руководителя нью-йоркской резидентуры по НТР с задачей организации группы технической разведки на должность уполномоченного Наркомхимпрома СССР;
2. т. Дорогова Василия Георгиевича — для работы по обслуживанию советской колонии на должность атташе Посольства СССР в Вашингтоне.
На рапорте наложена резолюция Кобулова:
Прошу оформить.
В конце того же года под прикрытием сотрудника «Международной книги» Л. Р. Квасников выехал из Москвы в США. В Нью-Йорк он прибыл в начале марта. Приняв от руководителя резидентуры В. М. Зарубина все дела по научно-технической разведке, Леонид Романович внимательно изучил их и когда освоился с оперативной обстановкой, то пришел к ожидаемому, но неуютному для аса разведки Зарубина выводу: НТР у него оказалась на втором плане, а на первом — политическая разведка. Молодые сотрудники, прибывшие годом раньше в Нью-Йорк, А. С. Феклисов и А. А. Яцков, которым предписывалось вести научно-техническое направление, использовались в основном «на побегушках», имея на связи всего по два агента. В то же время у многоопытного Твена [122] их было в десять раз больше, и половина из них работала опять же на политическую разведку. Это и послужило поводом для серьезного, принципиального разговора тогдашнего майора Квасникова с весьма уважаемым резидентом, легендарным генералом Зарубиным:
122
Семен Маркович Семенов, работавший в Нью-Йорке с 1937 года.
— Я был направлен в Нью-Йорк с сугубо определенной целью. Во-первых, чтобы обеспечить руководство научно-технической разведкой, привести ее в полное соответствие с требованиями оборонной промышленности в военное время. Для этого я должен организовать самостоятельную группу НТР и подобрать кандидатов в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Сан-Франциско. В нью-йоркскую группу должны войти четыре человека: я, Семенов, Феклисов и Яцков. При этом мы должны иметь своего шифровальщика и свою автономную связь с Центром, то есть право прямой переписки с Москвой…
— Стоп, Леонид Романович, — остановил Квасникова взмахом руки Зарубин. — Со всем я согласен, кроме одного: Семенова я тебе не отдам. Он хорошо вписался в политическую разведку и потому…
— И потому, — подхватил с возмущением Квасников, — я буду настаивать на том, чтобы вернуть его в НТР, как это уже было при Овакимяне. [123] Твен приносил тогда стране гораздо большую пользу, чем сейчас, когда вы используете его — бакалавра технических наук — в основном по линии ПР. [124] Я расцениваю это как недопонимание или даже как непризнание с вашей стороны растущей роли НТР в условиях войны. К вашему сведению, Центр обязал меня срочно добыть информацию по применению ультрафиолетовых лучей. Они имеют ряд преимуществ перед звуковыми радиоволнами, которые, как показали военные действия, могут улавливаться противником и забиваться. Это во-первых. Во-вторых, мне необходимо получить данные по создаваемому в Америке самолету, управляемому на расстоянии. Для выполнения этих двух заданий я намерен подключить именно Твена. Только он, и никто другой, имеет для этого соответствующие возможности: опыт, изобретательность и умение находить нужных и надежных людей.
123
Гайк Бадалович Овакимян — бывший резидент советской разведки в Нью-Йорке.
124
Политическая разведка.
— И все же… — начал было Зарубин, намереваясь убедить Квасникова в том, чтобы оставить Твена за своей резидентурой.
Но Квасников был непреклонен. Будучи человеком твердым, обладающим независимыми взглядами, избавленными от посторонних влияний, он в тот же день направил шифротелеграмму Берии с заявлением о том, что резидент Зарубин частично оголил научно-техническую разведку и не стремится укрепить ее оперативно грамотными сотрудниками. Проявив тогда присущую ему настойчивость и принципиальность, Квасников все же взял под свое крылышко многоопытного Твена.