Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне
Шрифт:
Начальник разведки одобрительно закивал, еще раз убеждаясь в том, что Квасников — государственно мыслящая личность.
— Наши желания, Леонид Романович, совпадают, — заметил он. — Мы тоже хотели бы, чтобы именно вы возглавили эту работу. А поскольку вам придется иметь дело с членами Спецкомитета по атомной бомбе, с руководителями различных НИИ и КБ, мы назначим вас заместителем начальника одиннадцатого отдела… Возражений не будет?
Квасников на знал, что ответить: ему очень хотелось вернуться в свое родное подразделение, где он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Ему же предложили работать в одиннадцатом отделе, о котором он не имел никакого представления — в момент его создания Леонид Романович находился в пути из Америки в Европу. Потому и спросил:
— А что это за отдел? Техническая разведка или нет?
— Да, это НТР. Как раз по вашему профилю.
— Тогда согласен.
К работе
Отслеживая, как использовалась разведывательная информация, кого с ней знакомили, какого содержания накладывались на документах резолюции и какой вклад она вносила в развитие науки и техники, Леонид Романович с присущей ему настойчивостью и энергичностью добивался признания растущей роли НТР в обеспечении различных научно-исследовательских и конструкторских разработок передовыми сведениями оборонного и народнохозяйственного значения.
Перехватив инициативу в реализации той части агентурных материалов, которая скопилась в отделе Судоплатова, Квасников тем самым дал понять руководству МГБ СССР о нецелесообразности функционирования двух параллельных аппаратов. С ним согласились, и с учетом того, что отделу «С» так и не удалось развернуть свою работу и достичь каких-либо серьезных результатов по атомной проблеме, Фитин дал указание Квасникову подготовить об этом записку на имя министра Абакумова. Леонид Романович, будучи человеком несколько капризным, сначала заупрямился: «Почему это должен делать я?» Но потом, когда начальник разведки объяснил, что Судоплатов пытается присвоить себе славу атомных разведчиков, наконец согласился. И в октябре 1946 года отдел «С», просуществовав всего год, был упразднен.
Тогда же П. М. Фитин вышел с предложением к Председателю Спецкомитета по атомной бомбе Л. П. Берии о награждении орденами небольшой группы сотрудников научно-технической разведки, среди которых был и Квасников.
— О какой награде вы говорите, Павел Михайлович? — возмутился Берия. — Я вашего Антона собираюсь в подвал спустить как вредителя, а вы предлагаете наградить его орденом?! Бомбы-то у нас до сих пор нет! Где же она, ваша НТР?!
Фитин уловил, что Берия по-прежнему относится к технической разведке настороженно и неодобрительно. Мало того, он недвусмысленно намекнул ему тогда, что если Квасников будет иметь свое мнение, то долго в разведке усидеть не сможет. Так оно впоследствии и получилось. Когда начальник отдела «С» генерал-лейтенант П. А. Судоплатов и его заместители генерал-лейтенант А. 3. Кобулов и генерал-майор Н. И. Эйтингон узнали, кто был инициатором упразднения их подразделения, они встретили это с явным раздражением. Министр Абакумов, вместо того чтобы приглушить вспыхнувшее недовольство авторитетных генералов, сообщил о возникшей коллизии самому Берии. Тот решил, что наилучшим выходом из создавшегося положения может стать перемещение Фитина в какой-нибудь периферийный орган: «А то он что-то долго засиделся в Центре…»
— Что касается награждения Квасникова, то такие люди — деятельные, с самостоятельным мышлением — нам сейчас особенно нужны! Поэтому дайте ему какой-нибудь орденок. Фитин прав: Квасников заслужил его своим старанием…
Абакумов раболепно «взял под козырек».
Начальника разведки Фитина после этого направили в Свердловск заместителем начальника областного управления, Квасников же продолжал работать под страхом возможных репрессий.
— И только лишь тогда я отошел, — рассказывал Леонид Романович, — когда был пущен у нас, в Союзе, первый атомный реактор. Мы все очень обрадовались, потому что поняли и были уверены, что нас уже не расстреляют как вредителей. Конкретный результат совместной с учеными работы был налицо! А потом мы поняли и другое: бывшему наркому Берии, после того как он заменил Молотова на посту шефа советского атомного проекта, нужен был крупный, ошеломляющий успех чужими руками. Руками рядовых разведчиков и ученых. Но должен заметить, мы продолжали тогда честно и добросовестно работать не на успех Берии, а на скорейшее создание принципиально нового оружия — оружия сдерживания глобального агрессивного курса США…
В 1947
году постановлением правительства I Управление МГБ и Главное разведывательное управление при Генштабе Вооруженных Сил (ГРУ) были объединены и на их основе создан Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. Возглавил его В. М. Молотов. Научно-техническая разведка как целостное подразделение вопреки логике вещей оказалась, наоборот, разъединенной и разбитой по трем самостоятельным управлениям КИ. Квасникову судьба на сей раз соблаговолила: он не только остался на месте, но и должность у него оказалась повыше — стал начальником отдела. В функции его отдела входили: обработка и реализация развединформации, поступавшей из других оперативных подразделений, поддержание деловых связей с отраслевыми министерствами и ведомствами, получение от них оценочных заключений и отслеживание хода выполнения заданий за рубежом.Из резидентур США, Канады, Англии и Франции продолжали поступать ценные материалы и образцы по новым разработкам в химии, авиации, радиоэлектронике, металлургии, средствах связи, ЭВМ и ракетной технике.
Но больше всего разведку по-прежнему интересовало то, что было связано с делом «Энормоз». «Дайте нам атомную бомбу как можно быстрее. Вы знаете, что Хиросима и Нагасаки потрясли мир. Равновесие нарушилось. Дайте бомбу, и вы избавите нас от огромной опасности!» — этот призыв Сталина к ученым и специалистам был доведен и до атомных разведчиков. И они делали все зависящее от них даже в весьма неблагоприятных для ведения разведывательной работы условиях, когда в США начались разгул реакции, травля и открытые репрессии против прогрессивных американских граждан.
Многие ценные агенты в связи с закрытием американскими властями генконсульств в Нью-Йорке и Сан-Франциско были переведены на нелегальные формы работы, и потому сведения от них, несмотря ни на что, продолжали поступать в Центр. Об этом свидетельствуют и отзывы на материалы разведки академиков И. В. Курчатова и И. К. Кикоина. «Произведенное мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки» — так отмечал руководитель советского атомного проекта Курчатов. А вот заключение Кикоина, направленное на имя заместителя Председателя Совнаркома СССР М. Г. Первухина: «Всякое умножение разведывательной информации по плутониевой бомбе было бы и впредь необычайно важно и оказало бы нам большую помощь…»
В 1948 году суперагент советской разведки Чарльз — доктор Клаус Фукс, на протяжении нескольких лет передававший Советскому Союзу самую точную информацию из Лос-Аламоса о разработках первой американской атомной бомбы, сообщил некоторые сведения о возможности создания нового ядерного оружия — водородной бомбы. Чтобы опять не оказаться в роли догоняющих, советские ученые во главе с А. Д. Сахаровым намного раньше, чем американцы, приступили к развертыванию работ по термоядерной проблеме. На этот раз Сталин не побоялся прослыть агрессором, как это было в 1938 году, когда он наложил вето на урановые исследования, а потом лишь через четыре года дал на них «добро».
Квасников, по службе в Нью-Йорке зная о том, что получаемые от Клауса Фукса материалы всегда отличались научностью, содержательностью и убедительностью, рекомендовал в связи с его переездом в Англию строить работу с ним с максимальной ответственностью, быть предельно внимательными к нему и, главное, заботиться о его безопасности. Инструктируя так выезжавшего в Лондон для работы с Фуксом опытного сотрудника разведки Александра Феклисова, мэтр атомного шпионажа строго наказывал встречаться с агентом только при полной уверенности в отсутствии слежки английских спецслужб, а для каждой последующей встречи разрабатывать и утверждать в Центре план ее проведения.
Клаус Фукс, являясь руководителем отдела теоретической физики Научно-исследовательского атомного центра в Харуэлле, продолжал передавать Советскому Союзу объемную и обстоятельную информацию вплоть до первого испытания отечественной плутониевой бомбы, взрыв которой был осуществлен 29 августа 1949 года.
Неожиданно быстрое создание в СССР атомной бомбы вызвало в правительственных кругах США и Англии предположение, что русские выкрали ядерные секреты. Американские спецслужбы, чувствуя свою вину за утечку информации, развернули бешеную деятельность по выявлению советских шпионов. В результате предательства Фукс был изобличен и арестован. Квасников, узнав о его аресте, поставил вопрос о немедленном выводе из США и Великобритании всех связей Фукса, однако к его голосу не прислушались, считая, что информационный поток в условиях сложной международной обстановки не должен снижаться. В итоге советская разведка потеряла тогда около сорока источников, находившихся на ключевых постах в госаппарате, различных министерствах и научных ведомствах США. Удобными «козлами отпущения» оказались и небезызвестные супруги Розенберг, которые не имели никакого отношения к секретам американской атомной бомбы.