Нелюбимый

— Нет! — кричит она, качая головой, приближается ко мне и становясь позади другого стула за столом. — Нет! Это не конец. Ты не можешь так думать, Кэсс!

— Я действительно так думаю, — говорю я, заставляя себя произнести эти слова, потому что самой худшей судьбой для моей Бринн, было бы обременить её со мной. — Мы не можем быть вместе. Я ясно дал это понять с самого…

— Почему нет? — кричит она, хлопая ладонью по столу. — Может быть, ты ещё не любишь меня, но ты заботишься обо мне! Я знаю, что это так! Не лги мне и не говори, что ты этого не делаешь, потому что я знаю, что это так, Кэссиди!

— Я не могу любить тебя! — кричу я ей в ответ, пробегая руками по волосам. — Я просто… я не могу. Я не могу быть с… ни с кем.

Она обходит стул, и подходит ближе ко мне.

— Почему нет? Что с тобой случилось? Почему ты переехал сюда? Почему твоя мама умерла без медицинской помощи? Где фотографии твоей семьи? Почему ты меняешь тему всякий раз, когда я спрашиваю о твоём отце? Почему ты не можешь любить меня?

Она выкрикивает мне в лицо этот поток вопросов, и они заставляют меня дрожать, потому что ответы складываются в истину, которую я должен скрывать. Эти ответы напоминают мне, всецело и основательно, о каждой причине, по которой я не могу иметь Бринн Кадоган. Она думает, что если мы поделимся своим прошлым и разберёмся в этих вопросах, то сможем найти ответы, которые нам помогут. Но она ошибается. Ответы на эти вопросы не помогут ей понять нас. Они только подтвердят то, что я уже знаю, — что у нас нет абсолютно никакого будущего.

Я смотрю на неё, моя челюсть сжата, а глаза горят.

Она делает ещё один шаг ко мне, теперь она в пределах досягаемости, и говорит более мягким голосом.

— Мне всё равно, что случилось, — всхлипывает она, и слёзы текут по её лицу. — Прошлое не имеет значения. Только настоящее время. Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя… таким, какой ты есть.

Она прерывисто вздыхает и тянется к моей руке, но я инстинктивно отступаю назад, подальше от неё. Её прикосновение, которого я жажду, может разрушить мою решимость, и я не могу этого допустить.

— П-пожалуйста, К-Кэсс.

— Нет.

Мои слёзы берут верх надо мной, поэтому я отворачиваюсь от неё и в отчаянии опускаю взгляд на пол.

— Кэссиди, — всхлипывает она.

— Это… просто… не… возможно, — тихо выдавливаю я.

— Пожалуйста, — умоляет она. — П-пожалуйста, послушай. Мы могли бы… мы могли бы найти м-местечко поближе к городу, но уединенное. Мы могли бы… ж-жить вместе. Ч-читать и з-заниматься любовью. Мы м-могли бы завести п-пару детей и…

Пару детей… пару детей… пару детей…

Слова звенят в моей голове как пули, выпущенные в металлическую бочку, и я не могу дышать, потому что иметь детей было бы неправильно, было бы злом, было бы нарушением старых обещаний, которые всё ещё важны и должны быть выполнены.

Всё во мне восстаёт против того, что она говорит, и закручивается вихрь паники. Мои кулаки сжимаются в знак протеста, а она всё ещё стоит передо мной, говоря о маленьких домиках, уединении и детях — обо всём, чего я так чертовски, отчаянно хочу и никогда не смогу получить. Мир вращается слишком быстро, и у меня не хватает времени, и я ненавижу то, кем я являюсь, и я слышу, как внутри меня поднимается рёв боли.

— Неееееет! — я кричу что есть мочи, надвигаясь на неё, как маньяк, когда она замолкает. — Никогда! Никогда! Никогда!

Я поднимаю трясущийся кулак и держу его перед собой.

— ЗАМОЛЧИ!

Она задыхается, её глаза широко распахнуты от страха, и она бросается назад, прочь от меня, её ноги ступают в лужу на полу. Я смотрю, как она пытается, почти как в замедленной съёмке, восстановить равновесие, но не может. Она поскальзывается и падает, вскрикнув, когда её запястье первым ударяется об пол, прерывая падение.

Она кричит, потом всхлипывает, сворачивается калачиком на полу и прижимает запястье к груди, рыдая.

Я стою над ней.

Я стою над своей любимой сломленной девушкой, сжимая кулаки, пока она плачет.

И внезапно время и пространство будто трансформируются, и я чувствую, как дух моего отца проходит сквозь меня. И в эту долю секунды я знаю, что было много, много раз, когда он стоял над женщиной, которой только что причинил боль, и смотрел, как она плачет.

Прямо как я.

Точно так же, как он.

То, чего я всегда опасался, всегда боялся, происходит, сбывается.

Я превращаюсь в него.

Я моргаю, глядя на неё, лежащую на полу, моё сердце бешено колотится, лёгкие не могут наполниться. Я не могу дышать. Я не могу отвезти взгляд. Я так переполнен ужасом, отвращением и ненавистью к самому себе, что хочу умереть.

Это был всего лишь вопрос времени.

Мои пальцы разжимаются, руки неудержимо дрожат. Я хочу дотянуться до неё, помочь ей, перевязать ей запястье и извиниться за то, что напугал её, за то, что накричал на неё, но я не доверяю себе. Если я превращаюсь в своего отца, в следующий раз я могу сделать что-нибудь похуже, чем просто поднять кулак, я могу действительно использовать его.

Самое лучшее, что я могу сделать, единственное, что я могу сделать, — это оставить её, установить как можно большее расстояние между ней и мной.

Я перепрыгиваю через её скрюченное тело, выскакиваю босиком через входную дверь в тёмную ночь и начинаю бежать.

***

Проходит некоторое время, прежде чем я останавливаюсь, и я делаю это только потому, что на моих ногах нет мозолей, достаточных для бега по лесу ночью. Стопы изрезаны и кровоточат от камней, веток и неровной земли. Они болят. Я это заслужил.

Я не знаю, откуда взялся этот яростный, звериный крик, но я знаю, что он напугал её настолько, что она поскользнулась, упала и ушиблась. Я знаю, что я — причина её увечья, и я ненавижу себя за это.

Я не уверен, где нахожусь, но когда я выходил из дома, то направлялся на юго-восток, в сторону Бакстер парка, так что, полагаю, в этот момент я подошёл к пруду Дайси. Я иду вброд, позволяя своим ногам хлюпать в холодной грязи. Это облегчает острую физическую боль в моих ступнях, но ничто не может уменьшить боль в моём сердце.

Я причинил кому-то боль.

Впервые в своей тихой жизни я причинил кому-то боль.

И что хуже всего… Я причинил боль тому, кого люблю.

Глядя в тёмное небо, я обдумываю свои варианты сейчас.

Не то чтобы она всё ещё хотела меня после того, что я сделал, но я определённо не доверяю себе сейчас рядом с ней. Если она упомянет о том, чтобы быть вместе или, Боже упаси, иметь детей, которые могут унаследовать и нести гены моего безумного отца, я не могу гарантировать, что не сорвусь снова. Боже мой, я поднял на неё кулак. Если бы она продолжала говорить, я бы действительно ударил её? Меня тошнит от этой мысли. Я хочу верить, что ничто и никогда не заставит меня причинить ей вред. Но я знаю, что живёт внутри меня. Я не могу доверять себе.