Нелюдь

Мы сели в такси и поехали домой к Гене. Он жил в однокомнатной квартире на окраине. Ржевка-Пороховые. Это тогда, в восьмидесятом, было очень дальней окраиной.

Квартирка оказалась довольно неухоженная, и я сразу поняла, что он живет один. Холостой мужчина оказался.

Он приготовил кофе и поставил передо мной чашечку. Потом развалился в кресле и начал задумчиво:

— Ну, ладно, зачем попусту время терять? Раздевайся.

Я хотела ответить ему, что хотела бы сначала выпить кофе и получить деньги вперед, но не решилась. Он был довольно солидным мужчиной. Я сумела оценить его хороший костюм и особенно — ботинки «Саламандра». Это тогда было как бы маркой, отличительной чертой солидного человека.

Поэтому я не стала спорить, а тут же, встав перед ним, разделась. Сняла с себя все и дала ему рассмотреть свое тело. А тело мое в те годы было отличное. Отменное, я бы сказала… Не зря оно меня кормило тогда.

Все клиенты восхищались, когда я раздевалась перед ними. Один грузин все кричал, что нужно меня на Запад отпустить, чтобы я там в ночных варьете танцевала.

— Ты и сейчас отлично выглядишь, — сказал я, не делая при этом пустого комплимента. Людмила и вправду выглядела замечательно. Совсем не так, наверное, как в восьмидесятом году, но все же… Для тридцати пяти лет она сохранилась блестяще…

— Спасибо, дорогой, — ласково и небрежно бросила Людмила. — Так вот, это был самый странный вечер в моей жизни… Я разделась и просто ждала от него ну пусть не восхищенных криков, и не кавказского пощелкивания языком, но хоть каких-то слов. Хотя бы возбужденного взгляда…

Ничего этого не было. Гена совершенно равнодушно смотрел на меня. При этом он велел мне покрутиться перед ним и даже провел рукой по моей ягодице.

Меня часто гладили в том месте, и я всегда чувствовала при этом, как вибрирует горячая рука возбужденного мужчины. Но в тот раз не было ничего подобного. Рука была совершенно холодная, даже влажная. Бр-р… Очень неприятно. Это была какая-то рука исследователя… Как будто впервые в жизни гладил женщину по ягодице…

Между тем, была зима и я довольно скоро замерзла, стоя голая посреди комнаты без движения.

Тело мое покрылось гусиной кожей и я сказала:

— Слушай, Геночка… Может быть, мы ляжем с тобой в постельку? Я горячая, я тебя согрею. — Но он только хихикнул недовольно в ответ и больше ничего не сказал.

Он продержал меня стоящую перед ним несколько минут, а потом вдруг посмотрел на меня очень неодобрительно и произнес осуждающим тоном:

— Нет, не пойдет…

— Что не пойдет? — испуганно спросила я. — Что, я тебе не нравлюсь? Что же ты раньше смотрел? — Во мне стало подниматься раздражение на этого идиота. Сорвал из ресторана, привез сюда, держит тут голую на холоде, да еще бормочет что-то невнятное, но явно неодобрительное… Бывают же идиоты. Хоть бы денег дал…

— Садись, — сказал вдруг Гена, подтолкнув меня к креслу, с которого я только что встала.

— Можешь накинуть на себя что-нибудь, — добавил он брезгливо, заметив, что я дрожу от холода. Я накинула себе на плечи плед, который взяла с дивана. Но и это не понравилось Гене. Он с сомнением посмотрел на меня.

— Ну, так что? — нетерпеливо спросила я. — Что мы будем делать?

Гена задумался, так мне во всяком случае показалось.

— Ты одна живешь? — неожиданно спросил он меня. Вот уж чего терпеть не могла, так это глупых праздных вопросов. Зачем? Ты меня позвал, сейчас сделаешь то, чего тебе хочется, дашь мне денег и мы с тобой больше никогда не увидимся. Так какое тебе дело, одна ли я живу, или с кем? Какая разница?

— Нет, с дочкой, — ответила я неохотно.

— Большая дочка-то? — поинтересовался Гена, и поймав мой недоуменный взгляд, вдруг засмеялся: — Хотя, что это за глупости я спрашиваю… Как у тебя может быть большая дочка? Ты же сама еще девчонка. Тебе сколько лет?

— Двадцать, — ответила я, начиная стучать зубами под тонким пледом. Зима была в том году суровая и в квартирах плохо топили. В особенности, в новых бетонных домах.

— А живешь в общаге? — как догадался он. Хотя, может быть, у всех общежитских особенные выражения лиц? Не знаю…

Одним словом, он добился от меня хоть и краткого, но содержательного рассказа о себе. И о дочке, и об общежитии, и о том, что родители мои живут далеко и не могут мне помогать.

— Ну, и что теперь? — в конце концов спросила я. — Что ты теперь мне скажешь?

И тогда он вдруг стал еще более задумчивый и сказал мне:

— Ну, так что же сказать тебе, моя одинокая деточка, Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы? Лучше бедную шейку свою затяните потуже горжеточкой И отправьтесь туда, где никто вас не спросит, кто вы…

Я тогда ничего не поняла из этого стихотворения. Поняла только, что он советует мне куда-то отправляться…

Мне было непонятно и обидно все это. Впрочем, про кокаин я поняла.

— Я не наркоманка, — сказала я в ответ твердо. Потом подумала и спросила: — А что такое горжеточка?

Видимо, лицо у меня было сильно обескураженное, потому что Гена засмеялся опять и ответил:

— Про кокаин я и не думаю… Кокаин больше ни кто почти не употребляет. Это раньше было. А насчет горжеточки — вообще не знаю, что это такое.

Потом он помолчал и добавил:

Это стихотворение Вертинский написал. Ты слышала такого?

— Слышала, — кивнула я. — А про что это?

— Да про тебя, — ответил Гена и усмехнулся. — Про уличную проститутку.

— Вы что — артист? — поинтересовалась я. Мне почему-то показалось, что он, наверное, артист. Стихи знает наизусть и ведет себя странно… Более чем странно. Наверное, артист.

— Нет, — вздохнул вновь Гена. — Я не артист, деточка… Я — партийный работник. А впрочем, сейчас это неважно. Вот что. — Он расстегнул брюки и чуть приподнял на животе жилетку: — Все равно надо попробовать… Чего тянуть… давай. — И он указал мне глазами на пол под собой.

Я поняла, что мне следует делать, и опустилась на колени перед ним, просунула голову между его коленей…

Стоять голыми коленями на полу было жестко и холодно, но я даже вздохнула с облегчением. Это все-таки было уже кое-что. Какое-то нормальное, привычное для меня желание клиента…

«Нет, он все-таки не маньяк, — подумала я с облегчением, принимаясь за дело. — Просто неторопливый такой».

К моему удивлению, Гена оказался вял и совершенно не готов к тому, о чем просил меня. Но меня это не остановило и не смутило. Мало ли мне приходилось иметь дело с пьяными, которых приходилось «раскачивать» самой?

Это ведь тоже часть профессии. Проститутка должна уметь приводить мужчину «в норму». Сделать самой так, чтобы он смог… Люди ведь разные бывают. Если не сможешь, клиент может разозлиться, он ведь пьяный… Тогда может и избить девушку за нерасторопность. Со мной так однажды уже было. Вот и стараешься, ползаешь вокруг него…

В конце концов все удалось, и он удовлетворился, но и это было тоже очень странно. Сделав свое дело, Гена тут же отпихнул мое лицо от себя и торопливо застегнулся.