Немая

Кивнула, да, знаю, но мне надо.

– Когда свяжешь? – вслух прочел Ерофей мой следующий вопрос.

Дуняша что-то прикинула, посчитала на пальчиках и ответила:

– Постараюсь через декаду. Сюда принесть?

Я опять замотала головой и, стерев прежде написанное, принялась выводить: «Начнёшь вязать, принеси примерить. Хочу, чтобы по ноге были».

Брат с сестрой переглянулись, уточнили, куда прийти и, поклонившись, убежали. Посмотрела им вслед, куда пострелята рванули. Не петушков на палочке покупать, а в ряды, где продают крупы, соль и муку. Похоже, голодно им.

– Вернётся Богдан Силыч, в ноги поклонюсь и попрошу за мальца. Пусть к котлу вместо меня возьмёт, – сказал жених, который тоже взглядом проследил за ребятишками.

Домой возвращались молча. Я, может, и сказала бы что, но не могу, а Ерофей, скорее всего, вспоминал свою недавнюю беспризорную жизнь. Кстати, таких бесприютных детишек, как Дуняша и её брат, я почти не видела. Или внимания не обращала? Всё же худо-бедно, но родовая связь в те времена сильной была. Вон как малышня за бабку свою цепляется, несмотря на то, что стара она и немощна. Думаю, за столом, как бы голодно ни было, первый кусок ей отдают.

Одновременно с нами к дому подкатило три подводы. Запряжённые в телеги каурые лошадки с тёмными гривами и чёлками размеренно цокали подковами по булыжнику мостовой. Возницы животинок не понукали, должно быть, руководствуясь принципом: солдат спит – служба идёт.

– Барышня, не ты ли будешь внучкой мэтра Осея? – спросил худющий мужичок, останавливая переднюю телегу рядом с нами. – Мы содержание на зиму привезли. Принять трэба и подпись поставить. Ну или крестик, ежли неграмотна.

Грамотная, дяденька. Грамотная и въедливая. А если ещё и подпись поставить надо, то… Беру бумаги со списком выданного и жестом предлагаю начинать разгрузку.

– Да ты не сумлевайся, барышня. Подписывай, а мы сгрузим. – Спрыгивает на землю дядька и ухмыляясь протягивает мне грифель, завёрнутый в бересту.

С самой радушной улыбкой киваю. Конечно-конечно, вы сгружайте, дяденьки.

Ерофей, успевший переодеться в домашнее, открыл проход между нашим домом и соседним забором, чтобы бочки, корзины и мешки через дом не таскать.

– Что нести? – спросил он у меня.

Первой в списке была мука пшеничная. Четыре мешка. Но с телеги сгрузили три. Вопросительно поднимаю брови и пальцем показываю на цифру.

– Ну я не знаю, сколько кастелян выдал, всё здесь, – разводит руками мужчина, невольно стрельнув глазами на крайнюю телегу.

Ерофей отлично научился меня понимать без дополнительных объяснений, и когда я кивнула ему в сторону последней подводы, то спокойно пошёл искать недостающий мешок именно там. Нашёл.

– Надо же, – всплеснул руками старший возница, – должно быть ошиблись повозками.

Я понимающе покивала.

– Ох и ушлая ты девка! – забирая подписанные бумаги, одобрительно хмыкнул худой дядька. – Своего не пропустишь. Повезло Осею с тобой.

Ещё бы не повезло. Половина груза в последней телеге была тем самым «недогрузом» в двух первых. Подписала бы не глядя, кому-то неплохой прибыток сегодня был бы. А я не могу быть легкомысленно расточительной. Детишки с торжища из головы не шли.

Не просто так я попросила Дуняшу с примеркой прийти. Накормлю, отдам «случайно завалявшиеся» вещички, с собой какой-никакой снеди дам. Мы с дедом с голоду не помрём, и деткам не позволю. Понятно, что всех сирот накормить-обогреть не смогу, но не случайно светлые боги свели меня с этими двумя.

Оставшиеся полдня мы заполняли подвал мешками, корзинами, коробами и бочками с припасами. Щедра Академия к своим преподавателям. Выделенных запасов нам хватит не только на зиму. Радовало и количество, и разнообразие. В мешках мука ржаная, пшеничная, гречневая и овсяная, крупы и бобовые, в корзинах овощи и яблоки, бочонок мёда, короб солёного сала, ароматно пахнущий чесноком, три больших кувшина с растительным маслом, плотно закрытая бочка, которая источала такой запах солёной рыбы, что ошибиться было нельзя.

Дух пряного посола вызывал нестерпимый аппетит, и я упросила Ерофея открыть бочку. Ворча, что без этого дел полно, парень снял верхнее дно. О-о-о-о… Крупные серебристые тушки сельди, плотно уложенные в тёмном рассоле, напомнили, что рыбу я в этом мире не ела очень давно. И вот прямо срочно-срочно необходимо пополнить запас Омега-3 в организме. А клубни картошки в больших корзинах, стоящих ровными рядами на нижней полке подвального стеллажа, скромно демонстрировали готовность мягко оттенить рыбный вкус, смягчить солёность и добавить сытости в сегодняшний ужин.

– У нас селёдку никто брать не хочет, – укладывая себе на тарелку очередные розовато-серебристые кусочки напластанного рыбного филе, щедро укрытые белоснежными кольцами маринованного лука, рассказывал чародей о дележе припасов в Академии. – Все бьются за кур и гусей. Я же никогда не спорю, вот мне её каждый год и привозят. Правда, не знаю куда она потом девается. – Он подумал немного, вздохнул о том, что слаб человек, и подцепил вилкой ещё один кусок. – Кто бы подумать мог, что это так вкусно!

Кстати, о том, куда что исчезает, я уже задумывалась. Дед сам не готовит, три телеги продуктов, пусть даже ополовиненные, привозят три или четыре раза в год. Мышей и крыс в доме и подвале нет. Испариться продукты тоже не могут. Где?

Ответ пришёл – нет, ворвался в дом поутру. Кто-то барабанил в дверь так, что казалось, крыша рухнет. Открыла дверь и была сметена с дороги здоровой бабищей, рвавшейся в гостиную.

Осень уже полностью заявила права на своё время года. Листья желтели и опадали, птицы с грустными криками тянулись в сторону моря, буйные заросли пустыря пожухли и поредели, а по утрам землю покрывал иней. Но затяжных дождей, что напитывают землю до состояния жидкого месива, ещё не было.

Где эта тётка умудрилась найти на свою обувь комья грязи на нашей чистой мощёной улице? И такая неряха по моим намытым полам?! Куда?! Стоять!!! Я ухватила бабищу за юбку, не давая пачкать полы.

– Шо? – не поняла ранняя гостья. Я показала на её обувь. – И шо? – непритворное непонимание в глазах. – Я к господину чародею, – попыталась вырваться тётка, но я не дала.

– Кто там? – вышел в прихожую дед. Удивился, увидев бабу. – Люта? Ты же сказала, что ноги твоей в моём доме больше никогда не будет.