Немецкий Орден(Двенадцать глав из его истории)

Правда, такое условие противоречило основному закону ордена. Немецкий орден, как его называют ныне и как называли уже в XV веке, по уставу вовсе не был обязан принимать только немецких рыцарей. Однако на деле прием ненемцев, чему до конца XIV века было немало примеров, с тех пор почти прекратился. Пополнение Немецкого ордена польскими рыцарями существенно изменило бы положение, но до этого не дошло. Второй Торуньский мир не претворился в жизнь ни в этом отношении, ни, в общем, и в других, ибо Папа, чье согласие было необходимо, не ратифицировал Второй Торуньский мир. Впрочем, территориальные условия его реализовались и были действительны до самой секуляризации остатков государства ордена в 1525 году.

Государство ордена в Пруссии до этого года стремительно менялось, что повлекло упразднение структур, отличавших государство ордена от княжеских государств того времени. Если бы прусские сословия еще в первой половине XV века предпочли, чтобы их сюзереном был не орден, а князь, то есть верховный магистр (см. С. 168), то конституционные и социальные преобразования пошли бы именно в данном направлении. Поэтому можно считать, что целенаправленный процесс завершился секуляризацией 1525 года. В прусско-немецкой историографии нарушение права и удар по государству, которые преобразовали государство ордена в светское герцогство, представлены так: последний прусский верховный магистр не был ни преступником, ни авантюристом, но скорее движущей силой, если не всемирного духа, то, по крайней мере, естественного хода национальной истории. Однако верховный магистр, будущий герцог Альбрехт, таковым не был.

И все же нельзя не признать, что особые правовые и общественные структуры остатков государства Немецкого ордена стремительно исчезали. Наконец, дело довершила война. Орден задолжал не только вожакам наемников, которым отдал в залог Мариенбург (см. с. 170), но и тем, кто продолжал сражаться на его стороне. О денежном погашении этих долгов нечего было и думать. Итак, орден должен был рассчитаться своими правами на господство, и значительную часть принадлежавшей ему земли он отдал или в залог командирам наемников, или в держание. Так в Пруссии возникло то, что имело ключевое значение для дальнейшего социально-политического развития страны, то, что изначально встречалось лишь в исключительных случаях, — крупное землевладение. Многие известные династии, впоследствии сыгравшие яркую роль в истории Восточной Пруссии и Бранденбурга до 1945 года, обрели тогда землю и получили документы на недвижимость вместо невыплаченного жалованья: Дона, Шлибен, Эйленбурги и т. д.

Так что под конец существования своего государства, где города теряли былые позиции, а Великих Свободных (Grossen Freien) становилось все меньше и где влияние сословий в первой половине XV века стало слабее, чем в районах, утраченных в 1466 году, орден все еще имел дело с сильными сословиями, и былые конфликты возродились. Впрочем, на этот раз требования новой знати были удовлетворены. В начале XVI века, в 1506–1507 годах, был учрежден верховный суд, в который кроме членов ордена и светских советников верховного магистра вошли и представители сословий, хотя нормы церковного права были все так же противоречивы, как и шестьдесят лет тому назад, поскольку такой разноликий суд отвечал гем требованиям сословий, которые орден и не помышлял удовлетворять.

Теперь верховный магистр зависел не только от сельской знати и городов. Его заставили уважать должностных лиц ордена. Подчинение верховного магистра Немецкого ордена воле корпорации отвечало уставу и было реальностью (в разные времена разной) с самого основания ордена. Но ныне речь шла об ином: должностные лица ордена выступали против верховного магистра, как представители привилегированного сословия против территориального князя.

Комтуры, фогты и попечители ордена превратились из назначаемых на срок должностных лиц, преобладавших в первой половине XV века, в людей, наживающихся на своих должностях. В конце XV века бывало, что должности покупались. Соответственно должностные лица ордена обращались с верховным магистром не так, как их предшественники десятки и сотни лет назад, доходы которых доставались верхушке ордена или его государству в целом; ныне они помогали кредитами, получали залоги от верховного магистра, облагавшего их земельным налогом, — как если бы это была светская сельская знать.

Понятно, что новое восприятие должностей сравнительно быстро залечило раны войны. У должностных лиц Немецкого ордена появились излишки. Однако положение верховного магистра не было прочным, что любопытно, если иметь в виду как невыясненные отношения ордена с Польшей, так и его иерархические структуры.

Тринадцатилетняя война и сужение территории государства Немецкого ордена в Пруссии породили еще большее отчуждение ордена в империи от государства ордена. Возвратить былое положение вещей не удалось, — иначе говоря, попыткам верховного магистра привлечь, как прежде, владения Немецкого ордена в империи для покрытия прусского дефицита не суждено было реализоваться. Оно и понятно: экономическое положение баллеев было таково, что добиться от них субсидирования ордена в Пруссии можно было бы только неимоверными усилиями, но для этого братьям ордена в империи и их родственникам следовало бы обладать иной ментальностью, да и обстановка в Пруссии должна была бы быть иной.

Судя по всему, орден старался создать впечатление, что его стратегия и задачи в Пруссии оставались теми же, что и в XIII веке. Новые призывы, раздававшиеся в Регенсбурге на рейхстаге 1454 года, внушали мысль о судьбах немецкого народа. Так, по крайней мере, повествуют источники. Невероятно, чтобы рыцари ордена, которые в середине XV века шли из Франконии или с Нижнего Рейна в Пруссию, были движимы теми же чувствами, что и большинство братьев ордена, отправлявшихся в Пруссию сражаться с язычниками в XIII веке.

Несомненно, здесь мы имеем дело с тем, что историки по примеру тогдашних критиков, ничтоже сумняшеся, называют первоначальной идеей. Вряд ли, впрочем, здесь уместно такое выражение. В истории монашеских братств это норма. Их размеренная жизнь, если в нее не вторгается нечто новое, какая-либо реформа, может продолжаться долгие годы. С трудом верится, что Немецкий орден в XV веке ничем не отличался от ордена крестоносцев, каким он был в 13-м столетии: слишком велики были его успехи и вызванные ими изменения в сфере его активности. Рыцари ордена (а вслед за ними переселенцы) во многом изменили Пруссию; поэтому исключено, чтобы во второй половине XV века рыцарей ордена могли вдохновлять призывы двухсотлетней давности.

С другой стороны, верховный магистр и все те, кто закладывал основу его политики и облекал ее в слова, не могли (и в этом историки, кажется, единодушны) до конца осознать, что государство Немецкого ордена в Пруссии превратилось меж тем в Государство среди государств, что Немецкий орден за пределами Пруссии тоже превратился в государство, отношение которого к Пруссии было подобно отношению других государств к тому или иному традиционно дружественному государству.

Такой оценке ситуации, сложившейся в конце XV века, мешает лишь то, что братья ордена и тогда шли из империи в Пруссию и что, стало быть, в то время былое состояние поддерживали юные новобранцы. Но, самое главное, отношения верховного магистра и Немецкого ордена в Пруссии с Польшей, и без того натянутые, намного осложнились бы, если бы исчезла основа, заложенная в XIII веке. Отсюда ревизия Второго Торуньского мира вновь стала одной из задач политики ордена. Иначе и быть не могло.

Поэтому на Познанском сейме 1510 года, где посредниками между орденом и Польшей выступали представители Папы, императора и короля Венгерского, повторились старые положения, еще в XIV–XV веках сформулированные представителями ордена и Польши. Впрочем, правовые основы, ставившие задачей создание ордена, посредством которых его представители пытались доказать, что мир 1466 года недействителен, не нашли подтверждения в актах и писаных нормах ордена. О том, чтобы орден, состоявший из немцев, не подчинялся любому другому народу (в том числе и полякам), речи не было. Но следующее положение, гласившее, что немецкая знать не будет повиноваться иноземному сюзерену, что орден в условиях продления Второго Торуньского мира больше не получит подкрепления из империи, ясно свидетельствует, что в данном случае мы имеем дело с новой, можно сказать, имперско-патриотической политической пропагандой, заявившей о себе еще в 1454 году на Регенсбургском рейхстаге и типичной для времени правления императора Максимилиана I.

На самом деле орден подчинялся Папе Юлию II и потому не нуждался в светских сюзеренах. Однако это противоречило тому, что подвластные немецкому магистру Андреасу фон Грумбаху баллеи фактически уже с начала XV века подчинились империи и что на протяжении 15-го столетия шел процесс интеграции баллеев в империю, завершившийся в 1494 году. Тогда король Максимилиан пожаловал немецкому магистру регалии, благодаря чему и вопреки основным нормам ордена, исключавшим светские пожалования, магистр стал одним из светских князей империи.