Немного безумия

— С тобой всё хорошо? — Браун, ты идиот! Конечно же ей хорошо, её избили и испортили, где уж тут плохое. — Ты в порядке? — я мысленно стукнул свою пустую голову по лбу. — Как... как ты?

— Джеймс, дом теперь на вас — вы единственный, кому я могу доверить хоть что-то. — не захотела отвечать о здоровье и правильно сделала. Что тут скажешь — погано. — Пожалуйста, собирайте квартплату и топите печь, иначе Аристарх замёрзнет. И не говорите ему, что со мной случилось... не говорите, ради бога, иначе он окончательно сляжет. — почему именно солёная вода из век? Почему какие-то тонкие полосы спорят на то, кто придёт первым, и на скорости бегут по милым ямочкам на щеках? Почему всегда появляются они, сигнал того, что человек сломан? Почему люди плачут, хнычут, скулят, почему я задаю вопросы? Это раздражает, такого не должно быть, люди плачут раз в год, когда им дарят подарки к новому году, и всё на этом, им больше нет смысла плакать, в их жизни всё замечательно и всё решимо. Я не обязан сидеть на скрипучей кушетке около связанной по рукам и ногам избитой девушки с побитым нутром и слушать её завывания. Она выбежала спасти меня... это её проблемы, никак не мои. Я бы и сам справился.

— Хорошо, я соберу квартплату. — ничего я не сделаю, у меня полно других забот. Где-то прячется Дженни Крамер, возможно, ей изрядно хуже, чем Маппи... что может быть хуже. Я почти не вижу света дня, эта комната похожа на гробницу. Пещеру, куда люди скинули забытую всеми девку на съедение волкам.

— Можете найти Джона... пожалуйста. — глупая и наивная, ты знаешь, что мне твои проблемы сейчас ни к чему, но догадываешься, что мне в глубине души плохо. Тебе хочется сыграть на моих чувствах. — Умоляю, скажите мистеру Скотту и его отцу, что я поправлюсь и у меня обязательно будут дети... мне всё зашили, я почти здорова. Я поправлюсь... я же поправлюсь, мистер Браун... поправлюсь? — я взглянул на девушку, перевязанную бинтами у сломанных рёбер.

— Умоляю, посмотрите на меня... всё так плохо? Ну же, посмотрите! — мой взгляд упёрся в колени. — Джеймс, посмотрите на меня и не отводите взгляда.

Я поднял голову. Правый глаз девушки был слишком красным, сосуды в нём лопнули и изошлись, как множественные трещины на льду. На одной кисти был порез, свежий и ровный... слишком свежий и слишком ровный.

— Я не хочу так жить. У меня очень болит... там. Я боюсь, я очень боюсь, мистер Браун... — жертва собственный доброты опухла, будто её искусали шмели.

— Всё будет хорошо, через пару дней ты наверняка выйдешь отсюда и будешь, как новенькая. — врун, лжец и обманщик. Ты всегда таким был, мистер Браун, так чего сейчас говорить правду?

Я вышел к доктору и прикрыл за собой дверь.

— Расскажите мне всё про неё, я спешу. — это было правдой, я спешил найти важное звено расследования и погнуть его в разные стороны, как булавку. Только вот не знаю, хватит ли мне на это сил. Сейчас я наверняка под чем-то мощным, иначе бы боль давно сожрала меня с костями, не подавившись. Как только препарат выйдет с организма, я слягу надолго... как бы не навсегда.

— Быстренько, значит. — доктор кивнул. — Воспалённые придатки, сотрясение, ушиб матки, сломанные рёбра... её лечение обойдётся вам в серьёзную сумму. — операция — бесплатно, долгое лечение — гони деньги. Всё схвачено.

— Мне? — в таких вопросах главное выказывать ужасное удивление, чтобы собеседник понял, что ты не знаешь жертвы и твой кошель для неё завязан.

— На счету девушки не оказалось ни гроша, надо же кому-то оплачивать её лечение.

— Не может быть, у неё должно быть много денег. Свой доходный дом... — или кое-кто получил приданое и пока его не вернул.

— По-вашему, я выдумал её пустой кошелёк и теперь трясу деньги с вас? — обиженно спросил врач.

— Больно мне нужно не доверять вам, доктор. — за день этот человек немного потерял в терпении. — Заплачу, что уж там... Как у неё с детьми, всё там... ну, на месте стоит, не повреждено?

— Этого мы не знаем. На всякий случаи дали ей противозачаточные, вдруг семя насильника могло дать дурные ростки. Но, мне кажется, детей там уже не будет... — хреновый из него доктор, даже детектив знает, что после ушибов всё восстановится.

— Говорите тише.

— А смысл? Я тоже самое сказал и девушке, зачем врать?.. Что вы так на меня уставились?

— Да так, любуюсь вашим гордым видом правдоруба.

— Мне стоило её обманывать? Это ещё не конец света. Она всегда может взять кого-то из приюта, сейчас там сотни детей. Многие девушки в нашем городе бесплодны или становятся такими по многим причинам, примерно каждая девятая приходит к нам с такой проблемой и ничего, живут, работают, заводят семьи.

— Вчера вы были изрядно добрее, доктор.

— Я ночь не спал, оперировал, к тому же очень не люблю обманывать своих пациентов... кстати, с вас десять золотых монет.

— Сколько-сколько?

— Лечение — это очень дорогостоящие процесс: заживление, мази, лекарства, уход, личная палата...

— Я в такой палате концы отдам, она больше похожа на гроб, чем сам гроб.

— Если вам не нравится наше лечение, вы можете его не оплачивать и смело выбросить девушку на улицу. Только там она не проживёт и дня, из-за острого воспаления её температура постоянно подымается.

— Вам иногда надо держать язык за зубами, пока вы не получили сверх оплаты...

— Ваша жестокость уже довела вас до края. — я удивлённо уставился на доктора. — Я догадываюсь, что это вы проткнули того юношу.

— Кстати о нём, мне надо навестить его.

— Если вы приблизитесь к его палате хоть на шаг, я буду вынужден позвать санитаров и полицию. Скажу больше, как только вы оплатите лечение за девушку, я сам напишу на вас заявление. Это будет правильно.

— Будет правильно, если я сейчас тебе твою черепушку на место вставлю, вымогатель. Отведи меня к парню.

— Никуда я вас не отведу, а попробуйте напасть, я сразу же переведу девушку к нищ... — пощёчина. Руки болят. Всё болит. Наверное, если бы не обезболивающее, я бы сейчас уже умер.

— Ты покрываешь насильников и ублюдков, скотина. Ты не врач, ты... — Меня обдало дуновением ветерка. Такие сильные порывы обычно создаются не менее сильными ударами.

Мы сцепились с доктором, как шелудивые псы за кость. Мяли друг друга, тянули за одежду, пытались перебороть и повалить на пол. Это всегда трудно — бороться. В моей жизни, бессмысленной и крайне глупой, борьба занимает положенное ей второе место. Что же занимает первое... безделье. Мне многие говорят, что я работаю только под невыносимым для людей давлением обстоятельств.

В ход пошли кулаки. Вернее, короткие тычки в бок, с виду их можно было принять за дружеские. «Привет, Джеймс, такая ты тварь!» — удар в рёбра. «Докторишка, ещё не научился!» — пинок в бедро.

Но долго такое веселье продолжаться не могло — я слабый, старый и побитый, а доктор — молодой, сильный и явно не получивший этой ночью в голову. Спустя пару захватов он начал знатно прижимать меня к стенке. Вот позор, он же давал клятву лечит пациентов, а не отвечать им на грубости кулаком.

— Что здесь происходит! — Крупный санитар. Они всегда появляются не вовремя...