Немое Заклинание

Вздрогнув, Генрих вскрикнул. А палач вновь заработал молотком, вбивая гвоздь все глубже в доски щита. При каждом ударе обер-вахмистр вздрагивал всем телом, и только та рука, которую палач приколачивал к щиту, оставалась неподвижной.

Даже крови пока не было видно. Гвоздь плотно зажимал края раны и не давал ей вытекать наружу.

Когда гвоздь был забит в ладонь почти полностью и остался торчать не более, чем на дюйм, палач принялся за вторую руку. Затем столь же быстро были приколочены ноги, прямо через ступни, и в это раз обер-вахмистр не выдержал — закричал от боли. Толпа отозвалась довольным гулом.

А я ошарашенно смотрел на Хардинера.

Ну же! Зачем калечить человека, если собираешься отложить его казнь?

Впрочем, уже было совершенно ясно, что ничего откладывать Хардинер не собирался. И я вдруг понял смысл его ответа, когда спросил его, насколько для него важно, чтобы демон по имени Румп снова отправился в Запределье.

«Достаточно для того, чтобы торговаться об этом с вами, — ответил он мне. — Но недостаточно, чтобы терпеть неуважение в отношении себя».

Мое требование отложить казнь, он воспринял, как неуважение. И сейчас демонстрировал мне это весьма доходчиво.

И только теперь я со всей отчетливостью понял, что несчастного обер-вахмистра мне не спасти. Он умрет через несколько минут, прямо здесь, на этом помосте, и смерть его будет ужасной.

Палач между тем закончил приколачивать Генриха к щиту, вернул молоток на чурбак, а вместо него взял в руки топор. Несколько раз взмахнул им, демонстрируя почтенной публике свое умение обращаться с инструментом. Подбросил в воздух, поймал. Снова подбросил, заставив сделать его в полете несколько переворотов. Снова поймал, под аплодисменты и восторженные возгласы толпы.

Затем он вопросительно посмотрел в сторону Великого князя, и тот взмахнул платком. Палач согласно кивнул и подошел к герру Глаппу, распластанному на щите. Теперь я видел его кровь. Она медленно стекала по рукам и ногам, капала на помост. Обер-вахмистр то ронял голову на грудь, то вновь поднимал ее и принимался крутить по сторонам, словно кого-то выискивал в толпе.

И я вдруг понял, что он ищет меня. Когда его арестовали гвардейцы, я обещал, что вытащу его из этой передряги. В тот момент я еще не знал, как это сделаю, но был уверен: все у меня получится.

Но теперь от этой уверенности не осталось и следа. Я ничего не мог поделать. Мог только смотреть. Мне показалось, что Генрих увидел меня в этой толпе, потому что он направил взгляд в мою сторону и уже больше не отводил его.

Даже когда палач взмахнул своим топором и одним ударом отрубил обер-вахмистру левую ногу почти у самого паха, он колыхнулся всем телом, закричал, но вытаращенных глаз от меня так и не отвел. И я тоже не мог заставить себя отвести глаз, и потому вынужден был наблюдать за этим кровавым действом.

Нога была прибита к щиту, и потому упала не сразу, а еще некоторое время стояла, не шевелясь. Потом колено подогнулось, и нога склонилась к помосту. Пульсирующая струя крови заливала помост.

Толпа взревела, что-то отрывисто проскандировала. Палач театрально поклонился, зашел приговоренному с другой стороны и снова взмахнул топором. Несчастный дернулся, и тут же вторая его нога согнулась в колене и склонилась к помосту.

На этот раз обер-вахмистр закричать не смог. Силы стремительно оставляли его вместе с вытекающей кровью. И он уже не смотрел в мою сторону. Голова его безвольно опустилась на грудь, а безногое тело лишь время от времени слабо вздрагивало. Я понимал, что это просто агония умирающего человека.

Толпа вокруг меня что-то оглушительно прокричала, а потом принялась скандировать одно единственное слово:

— Ханд! Ханд! Ханд!

Я догадался, что они требуют от палача поскорее отрубить несчастному руку, пока он не умер от потери крови. И палач, театрально поклонившись, исполнил их просьбу. Он в третий раз ударил топором, и тело сразу обвисло, а рука, приколоченная к щиту, еще успела дважды слабо дернуться, прежде, чем замереть, заливая доски под собой кровью.

Толпа взревела:

— Копф! Копф! Копф!

Люди требовали отсечь приговоренному голову. Все они пришли сюда, чтобы лицезреть вполне определенное зрелище, и не собирались пропускать ни один из его актов. И палач, стремясь удовлетворить требование толпы, нанес удар.

Голова несчастного герра Глаппа, — а точнее, того окровавленного куска мяса, что от него остался — свисала очень низко и болталась совершенно безвольно, так что тщательно наметиться палач не имел возможности. Удар его был весьма приблизителен, но достаточно силен — работник смерти явно намеревался отрубить голову с первого же взмаха.

Но в последнее мгновение Генрих непроизвольно дернулся, и топор не попал в цель. Его старательно наточенное лезвие угодило несчастному прямиком в рот и с легкостью отсекло верхнюю половину головы. А нижняя челюсть вместе с шеей обвисли. Кровь оттуда вытекала, как из переполненной чаши, превратив остатки туловища обер-вахмистра в отвратительный кусок мяса.

Старая цыганка, о которой еще совсем недавно рассказывал мне герр Глапп, обманула его. Его действительно четвертовали, но совсем не в глубокой старости, как она говорила.

Он был казнен в расцвете лет.

Глава 21 Как развлечь себя утром в Сагаринусе

А толпа снова взревела. Палач подхватил половину головы за волосы и поднял ее, демонстрируя сначала Великому князю Ульриху, а затем и всей толпе.

Я увидел, что сидящая на трибуне принцесса Фике вся словно бы сдулась. Она обмякла, покачнулась и наверняка упала бы на пол трибуны, если бы ее не придержала герцогиня, которая и сама сидела, белее снега. Потом принцесса все-таки стала заваливаться на бок, и тогда князь Ульрих с недовольным видом шепнул что-то на ухо барону Марбаху. Одноглазый распутник сразу же подошел к принцессе, взял ее под руку и увел прочь с трибуны.

Меня же пробил холодный пот. В голове болезненно пульсировало. Захотелось немедленно сбежать отсюда куда подальше, и не возвращаться больше никогда.

Расталкивая орущих людей, я выбрался из толпы. Чувствовал я себя отвратительно. Сердце бешено колотилось, внутри ощущалась холодная тошнотворная пустота.

Я отбежал от толпы подальше, но вдруг остановился, поняв, что не смогу отсюда уйти. И не только потому, что не знаю, где сейчас находится Кристоф, и что в случае моего бегства с ним наверняка обойдутся точно также, как и с несчастным обер-вахмистром. Если, конечно, не придумают еще чего похуже.