Необъявленная война

empty-line/>

— Я помню, — Гермиона улыбнулась собственным воспоминаниям, — а вышла ничья.

— Не всё так просто, Грейнджер. Я был абсолютно уверен, что выиграю! И это не имеет отношения к моей натуре. Это моя кровь, — голос дрогнул на последнем слове.

— И что с ней не так? Она голубая? — Гермиона подавила смешок. Нервное напряжение сказывалось как-то непривычно, а лицо Малфоя было слишком серьезным для подобного выражения чувств.

— Нет, она волшебная.

— И не один год. Скажу тебе по секрету, что это известно довольно многим, — Гермиона еле сдерживала себя от нового смешка. Эта веселость вследствие стресса уже раздражала и ее саму.

— Грейнджер, перестань! Не до игр!

— Извини, само как-то сорвалось…

— Когда будешь казнить меня в своих глазах, вспомни, что дети не в ответе за грехи отцов.

— Ты хочешь поговорить о проклятии? — Гермиона даже встала. Вот этого она точно сегодня не ожидала — добровольных откровений.

— Нет, скорее, о его причинах.

Грейнджер с немым вопросом вглядывалась во взволнованное лицо. Драко нервно сунул руки в карманы. Он медлил, понимая, что после признания обратной дороги не будет. Но решение было принято, а становиться еще одним из невероятного множества Малфоев, скрывающих правду, не хотелось:

— Арахниус потребовал у Клариссы Фламель не только сыновей, но и особую кровь, способную вызывать у понравившейся ему женщины зависимость, желание, способность ее подавлять, это что-то вроде амортенции, но сильнее и сложнее. Поэтому всем нам так трудно отличить истинное чувство от поддельного. Такая сладкая иллюзия.

— Почему всем вам? — заговорила Гермиона настороженным голосом и чуть приблизилась. Сознание отказывалось впускать страшный смысл.

— Потому что я такой же! И когда соглашался на спор, я думал, что ни за что не проиграю. Грейнджер, я хотел использовать свой дар против тебя.

Какой, к черту, дар?!

— Ты, что?.. — Гермиона потерла виски. — Ты...ты напичкан Амортенцией?

— Если тебе так проще принять, то да, — кивнул Драко и сделал шаг навстречу.

— Но это невозможно… — Гермиона отступила.

— Поверь мне, это вполне реально. И я прямое этому доказательство.

— Доказательство чего? Векового обмана? — она возвела глаза к потолку, задыхаясь от великой несправедливости. — Что вы за род-то такой!

Так Драко играл с ней буквально?..

— Грейнджер, выслушай меня...

— Малфой, это подло! — вспылила Гермиона, покрываясь невидимыми иглами.

— Это не мой выбор, я не могу это контролировать!

Грехи отцов.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?! — ненадолго прикрыв глаза, выпалила она. — Когда я?.. — «...влюбилась».
– Да как ты мог столько молчать! Черт, ты же Малфой!

Гермиона невольно сжала кулаки.

— Но ведь говорю! — взорвался Драко.

— Сто баллов Слизерину за смелость!

— Прекрати, — Драко знал, что просто не будет. — Да, я — истинный Малфой, но я решил рассказать тебе об этом, пока дело не зашло слишком далеко.

— А ты считаешь, что это не далеко? Не далеко?! — от высоких нот заложило уши.

Гермиона шагнула навстречу — стремительно и громко. Драко не двигался, ожидая удара.

Но его не было.

— Так зачем же сейчас признался? — злые духи подчинили ее себе без спроса.

— Не поверишь, Грейнджер. Совесть…

— Ты прав, сейчас я тебе не поверю. Как тебе можно верить?! — сердце сжало в дьявольские силки. — Чему, вообще, теперь можно верить?

Гермиона заходила по комнате темным маятником, восклицая:

— Ты хочешь сказать, что всё, что я чувствую рядом, это… любовный бред?!

— Я не знаю, — шепнул Драко, покрываясь холодным потом.

— А что знаешь? — язвила Гермиона. — Нет, я ушам своим не верю! — протестовала она. — Так я околдована с первого дня?

— Я не знаю, — прикрикнул он. — Даже здесь есть исключения! Ты сильная, до тебя ни одна девушка не могла устоять передо мной.

Глаза Гермионы вспыхнули от ярости:

— Ты что, хвастаешься?!

— Нет, нет и нет! Я просто пытаюсь сказать, что ты особенная.

— Кажется, подобное я уже слышала. Так вот в чем дело… И зачем надо было это начинать, я не понимаю? Чтобы всё оказалось ложью?! Говоришь, я — зеркало? Значит, твои эмоции тоже бред?!

— Я и пытаюсь это понять. Это очень важно для меня, — важнее страха расплаты. — Это фамильная черта: не уметь отличать подделку от оригинала.

<