Необыкновенные приключения капитана Шпарина

Мутный взгляд лейтенанта, поблуждав по комнате, вновь остановился на Шпарине.

– И второй, пусть тоже со-со-знаётся. Вы, господа, меидя видели? Он вам я-я-зыки развяжет.

Лейтенанта качнуло. Раздался выстрел.

– Придурок!..
–  охнул Шпарин, дрожа жилкой на виске.
–  Ну и придурок!

– Чта-а?.. Не сметь!..
–  лейтенант икнул и уронил пистолет.

– Шли бы вы отдыхать, Алексей Игоревич, - Супонев обошел стол, поднял пистолет и взял лейтенанта за локоть.
–  Я ими займусь.

– И то, п-авда, -Алексей Игоревич зевнул и по дуге направился к выходу.

–  Так на вас на-на-деюсь, г-авный сержант.

Супонев подошел к окну и перегнулся через подоконник.

– Эй, Кесин! Заканчивай. Штрафников в карцер, сам рысью ко мне.

– Лучше галопом, - выказал Шпарин знакомство с естественными лошадиными аллюрами.
–  Или иноходью… Но галопом быстрее.

– Ты у меня догалопируешься!
–  главный сержант вернулся от окна и, окинув взглядом стол, неожиданно весело предложил:

– Додоня, дербалызнуть хочешь?

– Кто ж не хочет, господин главный сержант, - младший сержант глотнул слюну.
–  Не в наших правилах отказываться, если начальство настаивает.

– Ты, Додоня, дипломат!
–  изумился Супонев, выбирая стакан почище.

– Пополнее наливайте, - попросил младший сержант.

Пока младший сержант глотал водку, Шпарин рассматривал кабинет.

– Ещё!
–  выдыхая, попросил младший сержант.

– Обнаглел, Додоня, - сказал Супонев и вылил из бутылки остатки водки в протянутый стакан.

Внимание Шпарина привлёк большой, во весь рост, цветной портрет лысого старикана, лет шестидесяти пяти, в посеребрённых бороде и усах. Долгополый синий мундир, аксельбанты из золотой проволоки, золотые пуговицы, золотой пояс. На перевязи, ярко-красного цвета, висел палаш в изумрудных ножнах. Во лбу старикана темнело круглое отверстие.

«Его Превосходительство Генерал-Губернатор Глобарь Епифан Аристархович», - гласила надпись под портретом.

– С мечом до колена, я так понимаю, ваш предводитель, - сказал Шпарин.
–  Солидный мужчина.

– Ну, вы… - окосевший Додоня шагнул к Шпарину.

– Отставить, младший сержант!
–  приказал Супонев.
–  Автоматы в оружейку, обедать-ужинать и спать. Завтра трудный день. Ранец сними. Пошел.

Главный сержант вернул «ТТ» в Шпаринскую корзинку, сунул корзинку на пустую полку открытого стенного сейфа, повернул ключ и положил в карман.

– Улики, - сказал Супонев и кивнул в сторону стола.
–  Можешь пожрать пока, что найдешь… коллега. В последний раз… Водку не трогай.

Схватив алюминиевую ложку и, обтерев её низом футболки, Шпарин немедленно уселся за стол.

– Ваше гостеприимство восхищает. Изящный удар прикладом неплох, не говоря о стрельбе по живой мишени. А может лейтенант и не в меня целил, а в Генерал-Губернатора? Очень и очень тронут.

Супонев потянул полуоткрытую дверцу другого сейфа, стоящего рядом и присвистнул. Среди бумаг, папок и прочих канцелярских принадлежностей, одна полка была забита бутылками с водкой.

– Спиваемся потихоньку, - Шпарин наворачивал тушенку из банки, хрумкал огурцом, капал на уже совсем грязную и потную футболку соком помидора.
–  Скоро вас можно будет брать голыми руками.

Супонев, не обращая внимания на Шпарина, послонялся по кабинету, порылся в ящиках столов и подошел к портрету Генерал-Губернатора. Посмотрев на дырку во лбу Генерал-Губернатора, перевел взгляд под ноги. На полу валялась сплющенная пуля. Главный сержант оттянул нижний край портрета, прислонил щеку к стене, заглянул, и, узрев что-то за портретом, снял портрет вообще.

– У вашего лейтенанта хобби - сейфы, - Шпарин запил еду водой из горлышка графина.
–  Кроме этого, за портретом, я насчитал шесть штук. Знаю я эту традицию, прятать всё наиболее ценное в сейфах за портретами руководителей государства или любимых жён. У вас есть любимая жена? У меня нет. И сейфов тоже нет.

– Заткнись! Жри молча, - главный сержант достал из нарукавного кармана несколько зазубренных пластинок и, поколдовав над замком, удовлетворённо потер ладони.

– У вас обнаруживается всё больше талантов, - наблюдая за манипуляциями главного сержанта, уважительно заметил Шпарин.
–  В наших краях вы бы пользовались бешеной популярностью, в определённых кругах… Спасибо за ужин. Может уже и расскажете мне, что к чему? В какие такие отдаленные места я попал, где всё не так, как у нормальных людей в нормальных воинских частях. Что это у вас тут за Особая Зона?

Воздух в кабинете сгустился. Глаза защипало. В тело вонзились тысячи маленьких иголок. Шпарину показалось, что голова его распухла, превратилась в пульсирующий сгусток, набитый спрессованными мыслями и вот-вот треснет. «Мбум-бум-бум!
–  застучало в ушах.
–  Бум-мбум-бум… Зу-з-з-зу-з-зу-з…», - сменился стук визгом. По кабинету запорхали оранжевые точки. Предметы в кабинете, фигура главного сержанта заколебались и приобрели размытые очертания.

Кабинет раздвоился. Одинаковые главные сержанты в одинаковых кабинетах стояли у открытых маленьких сейфов и заглядывали внутрь. В одном кабинете главный сержант расстегнул ранец, извлёк из него толстую папку жёлтого цвета и положил в сейф. В другом - пуча глаза, держался руками за голову и кривился от боли.

Визг в ушах сменился стуком. Голова прекратила распухать. Боль, иголки и оранжевое мельтешение исчезли. Кабинеты соединились в один. Предметы в кабинете и главный сержант вернулись в обычное состояние.

– Тебе это незачем знать, - отнимая руки от головы и продолжая заглядывать в сейф, ответил Супонев.
–  Совершенно незачем. У шпионов жизнь коротка. Как правило!

В сейфе находились несколько папок и пистолет. Супонев вытащил папку, ту самую, толстую, желтого цвета и неспешно изучил содержимое.

– Ничего не понимаю, но лейтенанту конец, - главный сержант бросил папку обратно в сейф, взял пистолет, проверил обойму и положил оружие в карман.
–  Грёбаный конфедерат.

– А я понимаю? Если вы, местные, ничего не понимаете, то я тем более.

Шпарин облизал губы и вытер рот тыльной стороной кисти. Он силился вспомнить - видел ли себя в тех кабинетах и раздумывал сообщить или нет главному сержанту о видении. Решил не сообщать, посчитав увиденное за приступ слабости и очередное кратковременное помутнение рассудка, но не выдержал и сказал: