Необыкновенные приключения юных кубанцев

— Хорошая мысля! — похвалил Ванько. — Но, опять же, если там нет взрывчатки. Иначе кой у кого повылетят стекла, а на дворе зима. Надо, чтоб не навредить своим.

— Ежли нельзя будет взорвать, то разведать, нет ли чем поживиться. Правда, дело это рисковое, не нарваться б на пулю, — заметил Борис.

— Риск можно свести на нет, — возразил Ванько. — Полицай наверняка отлучается погреться. Надо установить, надолго ли, как часто и всё такое.

— В холодрыгу долго и не понаблюдаешь, разве что из окна хаты. Кто у нас живёт там ближе всех к амбару? — Борис посмотрел на Федю.

— Если имеешь в виду Клаву, то их хата далековато, я уже думал. Вот Иринка — их двор почти напротив.

При упоминании этого имени Рудик вздрогнул и живо повернулся к говорившему:

— Ир-ринка? Это какая же?

— Уже и забыл? А помнишь, летом на ерике… — усмехнулся Миша.

— Ты ей тогда ещё и письмо накатал. Клава мне по секрету говорила, что оно очень её взволновало, — не Клаву, конешно. Иринка долго мучилась — идти или не идти к тебе на свидание; но гордость пересилила.

— Сурьёзно?.. — Эта новость не на шутку и его взволновала. — Она мне тогда крепко в душу залезла… Я бы и теперь не прочь с нею задружить!

— Знаем, как ты дружишь! Не вздумай!.. — поморщился Федя.

— Да ты чё ровняешь! Это же не Нюська, я бы её ни в жисть не обидел, честное слово, — горячо заверил недавний блудник.

— Зарекалась свинья дерьмо жрать, да никто не верил! И правильно делали, воще…

— А теперь Клава ещё и порассказала ей, что ты за гусь. Так что ничего у тебя не выйдет!

— Ладно, насчёт амбара мы ещё поговорим. Сходим и прикинем на месте. А щас продолжим игру, — предложил Ванько.

В нашем повествовании уже несколько раз упоминалось о взаимоотношениях Рудика с Иринкой; приспело время остановиться на них подробнее. Случилось это в начале лета на ерике. Нанырявшись с вербы до посинения, Рудик с Мишей улеглись согреться-позагорать на берегу. Вовсю сверкало июньское солнце, в вербах попискивали пичуги, сплетая на кончиках веток уютные висячие гнёзда; от воды тянуло свежестью и тонким ароматом цветущих поблизости жёлтых водяных петушков. Блаженно-дремотный покой загорающих потревожен был визгом девчонок, раздевавшихся неподалёку и — кто боязливо, кто с разбегу — осваивавшихся с водой.

Когда шумная орава уже беспечно плескалась на мелководье любимого лягушатника, Миша, натянув трусы, незаметно подкрался к кучке пёстрой одёжи, прихватил платье поцветастей и незамеченным отполз обратно.

Платье оказалось сарафаном, то есть без рукавов, что несколько нарушило план, предусматривавший «завязать сухаря».

— Может, на подоле? — спросил он совета у приятеля. — С примочкой…

— Материя красивая… Может, не будем жмакать? — пожалел Рудик. — Подразним немного и всё.

Миша согласился, и они стали ждать, пока хозяйка накупается.

Спустя полчаса звонкое девчоночье племя высыпало на берег. Одни, стуча зубами, сразу же стали одеваться; некоторые — прыгали на одной ножке, наклонив голову и пытаясь вылить попавшую в ухо воду. Кто-то из них заметил наблюдавших из-за кустика пацанов, визгом оповестил остальных; похватав одежду, стайка упорхнула одеваться на безопасное расстояние. Лишь одна купальщица растерянно озиралась, не найдя сарафана и не зная, что же делать.

— А она ничего, — заметил Рудик. — И на мордочку, и вобще… Кто такая, не знаешь?

Миша, мочаливший в зубах длинную травину, обильно чвиркнул сквозь верхние резцы, ответил безразлично:

— Не нахожу ничего особенного… А вижу впервой. Отдадим, что ли?

— Дай-ка я сам… Нужно познакомиться.

Поднялись и, ухмыляясь, стали приближаться. Незнакомка хотела было убежать к уже одетым подружкам, но, узнав свой сарафан, осталась.

Подойдя ближе, Миша вряд ли изменил свою оценку, тогда как Рудик, уже начинавший «замечать» девочек, нашёл, что сблизка незнакомая и впрямь симпатяшка: стройная, светловолосая, голубоглазая, с «мордочкой», от которой не оторвать взгляда. Ровесница, прикрыв ладошками довольно крупные луковицы грудей, смотрела на него без страха, но осуждающе и с презрением.

— Не твой, случайно? У кутёнка отняли. — Он встряхнул сарафан, повертел, как бы давая возможность опознать. В то же время бесцеремонно, если не сказать — внаглую, изучал хозяйку, отчего миловидное личико её стало пунцовым.

— За дурочку принимаешь!.. Отдай сейчас же, бессовестный!

Не просьба — требование. Гордая, подумал Рудик. И стыдливая. Нашенская не стала бы краснеть да прикрываться — давно бы выхватила и удрала.

— Пожалста! — Он подошёл вплотную, протянул сарафан. Когда же та попыталась схватить, отдёрнул руку.

От Миши не ускользнула поспешность, с какой она тут же снова прикрыла ладонью оттопыренный коричневый сосец. Когда же Рудик предложил всерьёз, поднеся одёжку к самому носу, а она потребовала положить и обоим исчезнуть, это его задело, и он сказал:

— Под-думаешь, цаца какая, воще!.. — И добавил презрително: — Больно нужно нам смотреть на твоё вымя…

У жертвы от обиды и унижения повлажнели глаза.

— Не обращай на него внимания, он вобще грубиян! — Сказав так, посоветовал сочувственно: — Я выполню твой приказ в точности, но за это ты скажешь, как тебя звать. Идёт?

В ответ — косяк, полный презрения.

— Не скажешь, как звать, — потопаешь домой в одних трусах! — припугнул «грубиян». — Идём, повесим на вербу и нехай достаёт, воще, как хочет.

— Я скажу… — пошла на уступки девчонка, испугавшись.

— Ну так бери! — Рудик вернулся и положил сарафан к её ногам. — Или скажи имя и мы исчезнем.

— Помоги надеть…

— Пожалста! — Рудик накинул его на голову, подержал, пока просунет руки наружу.

И тут случилось то, чего он никак не ожидал. Едва продев руки, незнакомка с размаху влепила ему оглушительную пощёчину и кинулась наутёк.

— Ог-го! — подойдя, присмотрелся Мишка. — Всю пятерню видать…

Рудик оторопело смотрел, как удирает девчачья ватажка.

— Ну, с… синеглазка, погоди у меня!.. — погрозил кулаком вслед. — Это тебе даром не пройдёт!

— Давай догоним, воще, и наклепаем как следует!

— Чёрта с два их теперь догонишь… Говоришь, пятерню видать?

— Вся щека аж красная… Так тебе и надо, воще! Жаль, что сапатку не расквасила у всех на виду.

— Ты чё это? — удивился Рудик раздражению приятеля-соседа.