В ущелье опостылевшей квартирыЗамуровать пытается меня,Чтоб от живого отлучить от мира,Во всех грехах отъявленно виня.Оправдываться я совсем не мыслю,Мои грехи у Бога на счету.Послушал. Повздыхал. И тихо смылся,Дабы набрать на воле высоту,Утраченную в духоте застенок,В словесной мути «праведной» жены.И вот я оживаю постепенноВдали от «необъявленной войны»,Где органичны вечные законы,От Бога исходящие, от звезд,И уготован для меня исконноВ блаженный рай нерукотворный мост.
«А на душе-то все больней…»
А
на душе-то все больней,Со страхом озираюсь в оба.Нависла туча вон с полей,Похожая на крышку гроба.Я убежал бы в лес густойИ схоронился от напасти,Но нету тверди подо мной,Лишь перед взором смрад ненастья.Исполнится последний вздох,Как завершенье и началоВсего того, что я не смог,Чтоб радость породнить с печалью.
«Мне были недуги как недруги…»
Мне были недуги как недруги,Я злился и роптал на них,Но глубоко в душевных недрахДля них рождался божий стих.Звучали в нем и утешенье,И жалость: вдруг они уйдут,Кто оградит от прегрешений,При всем при том не упрекнут.И я ни в чем им не перечил,Не лез упрямо на рожон.Манил порою алый вечерС коварно спрятанным ножом.Но вот еще – улыбка лилии,За поцелуй — уйдешь на дно!И недруги – как друга милые —Мне это Господом дано.
«Не в лесу дремучем заблудился…»
Не в лесу дремучем заблудилсяИ бездомным не был никогда.И с небес я тоже не свалился.И не убавляю я года.Просто прохлаждаюсь, наслаждаюсьГорьким ветром, тучей грозовой.И не замыкаюсь и не каюсьСовестью и головой седой.Я словами никого не трону,Жестом никого не удивлю.В унисон дыханью травы стонут,Их тревогу я душой ловлю.И под умирающим осокоремПростою я долгие часы,Ощущая дальнее, высокоеУскользнувшей жизненной красы.
«Мне памятник не возведут…»
Мне памятник не возведутИ мой музей откроют вряд ли.К моей могиле не придутВ нарядных галстуках ребята.И не исполнят славный ГимнО Родине непобедимой,Они направятся к другим,«Навеки» избранным, любимым.Кто подпевал и восхвалялВзахлеб правителей бездарных,За что награды получалЗа труд «усидчивый, ударный».Мне ж не пристало горевать.Пройдут года и сдует перхоть.Моей святой душе летать,С прощеньем созерцая сверху.
«Долго-долго ветры дули…»
Долго-долго ветры дулиИ плескались тьмой в окно,И свистели, словно пули,Как в придуманном кино.Мне же было не до шуток,Все таблетки поглотал.В заточенье много сутокДухом пал, вовзят пропал.Забоялся злой стихии,Дрожью охлонулся весь.Некто шастают лихие,Затевают явно месть.В чем же я повинен горько?Казнь какую понесу?Об одном прошу я только:Не губите мир-красу!И закаты, и рассветы,Кровлей нечего греметь.Дайте русскому поэтуПри рассудке умереть.
«Чуть отвалило, полегчало…»
Чуть отвалило, полегчало,И я уж снова на коне!И вновь забрезжило начало,Утраченное не во сне,Не
чуя грубую усталость,На сердце непомерный груз.«Вернулось! – я ору. — Осталось!»,По-детски радостно смеясь!За эти вещие мгновенья,За воскрешение, как бликВ иконе, найденный в терпенье,Чтобы узреть Всевышний Лик.
«Глухота, отторжение…»
Глухота, отторжениеОт земной суеты.Сон больной? Иль видение?Поразмыты черты —Нет дороги и пашни,И дрожащих кустов.Только давит поклажаПрошумевших годов.Без разбора и вольностиЯ иду в темноте.И незримые волныГасят свет в вышине.Так и все уходили,Боле уж не дыша,При остаточной силе,Как роса с камыша,Что не сможет наполнитьПлеса высохший яр.По округе от молнийРазгорится пожар,Лес, опушка обуглятся,Станет камнем земля.В небе Млечная улица.Явит свет для меня.
«Ни в скандалы, ни в драки…»
Ни в скандалы, ни в дракиНет желания ввязываться.Друга ситного вракиЛовким кружевом вяжутся.И спустя лишь минуту,Их узлы и сплетения,Без труда пораспутанные,Превратились в видения.Он, гляжу, не сдается.Так умудренный медникТрет, насупленно бьетсяНад вещицею бледненькой,Над вещицею простенькой,Золотой чтоб смотрелась.Жизнь в ненастье и в просиниМоя сплакалась, спелась.Близко-близко затишьеНепорушенной вечности.Счастье в песнях не ищетТот, кто Богом помечен.
«Я думал, моя песенка уж спета…»
Я думал, моя песенка уж спетаИ в бренной жизни стал совсем ничей.Ты подарила старому поэтуБукет незримых солнечных лучей.Спасибо, женщина! Как раз сегодня,Как никогда, нуждаюсь я в тепле.Душа моя блукает в непогоде,Хотя ликует лето на земле.Но так судьбой начертано с рожденья —Идти стезей тернистою Христа,Мириться с униженьем и презреньем,Иудов новых лобызать уста.Отнюдь, отнюдь… Не всякий раз судьбинеПотворствовал – деяния глухи.Я материнской посвящал калинеС грустинкой мелодичные стихи.Та судьбы стезя вела угрюмоВо мрак, где свет запрятан глубоко.И я невольно предавался думам,Иное что-то тайное влекло.И вот я вышел, выбрался наружуВ лохмотьях и с подавленной душой,И мыслил тяжко: никому не нужен,Калине материнской лишь одной.И не любя, сочувствуя при этом,Ты не прошла дорогою своей,А подарила скорбному поэтуБукет незримых солнечных лучей.
«Таящиеся мысли не выходят…»
Таящиеся мысли не выходятНа свет – их слишком острые углы,На них отсутствует извечно мода,Они – коварный нож во тьме золы.«Не дозволяй сорваться на свободуЕму, – молю я Господа порой, —Ведь он, поправ движение Природы,Мир сущий очернит лихой бедой».И в мороке душевных откровений,В горячке необузданных обидЯ укрощаю злость стихотворенья,Пред желчью возвожу надежный щит.И полнокровно близость ощущаюИ ровное дыхание Христа,Соблазн недавний мне Иисус прощает,Сияет нимбом жизни высота.