Неоконченный портрет
Шрифт:
— Дермот!
— Машину. Подержанную и изрядно потрепанную. Меня на это Дэвис надоумил. Спортивная модель, прошла всего восемь тысяч миль.
И Селия подумала:
«Как же я люблю его! Такой еще мальчишка. Такой пылкий… И так много работает. Почему же отказывать ему в том, что ему хочется?.. Когда-нибудь у нас еще будет ребенок. А пока пусть у него будет машина. В конце-концов я люблю его куда больше, чем любых младенцев на свете».
4.
Селию удивляло то, что Дермот никогда не приглашал к себе старых друзей.
— Но ты так раньше любил Эндрюса.
— Да,
— А Джим Лукас — вы же с ним были неразлучны, когда мы обручились.
— Не хочу я водиться с кем-либо из прежней армейской компании.
Селии как-то пришло письмо от Элли Мейтланд — Элли Питерсон, как она теперь звалась.
— Дермот, моя старая подруга Элли Питерсон вернулась домой из Индии. Я была шаферицей у нее на свадьбе. Пригласить их с мужем на уик-энд?
— Да, если хочешь. Он в гольф играет?
— Не знаю.
— Вот будет скучища, если не играет. Впрочем, значения это не имеет — ты же не хочешь, чтобы я сидел дома и развлекал их?
— А в теннис мы могли бы поиграть?
На территории усадьбы было несколько теннисных кортов — специально для тех, кто там жил.
— Элли, помню, любила играть в теннис, и Том, я знаю, играет. Он был раньше хорошим игроком.
— Послушай, Селия, я не могу играть в теннис. Это портит мне потом игру в гольф. А через три недели будет кубок «Далтон-Хита».
— Неужели ничего, кроме гольфа, не имеет теперь для тебя значения? Это так все усложняет.
— Тебе не кажется Селия, что гораздо лучше, когда каждый делает то, что ему нравится? Я люблю гольф — тебе нравится теннис. У тебя есть подруги, вот и занимайся с ними, как тебе хочется. Ты же знаешь, я никогда не вмешиваюсь в то, что тебе хочется делать.
Что верно, то верно. Вполне убедительное объяснение. Но в жизни всё оказывалось не так просто. «Если ты замужем, — рассуждала Селия, — то привязана к мужу. Никто тебя отдельно не воспринимает. Еще ничего, если придет одна Элли, но Дермоту все-таки надо бы заняться ее мужем».
В конце концов, когда в гости приезжают Дэвис (с которым Дермот играет в гольф чуть не каждый уик-энд) с женой, ей, Селии приходится целый день развлекать миссис Дэвис. А та хоть и милая, но уж очень нудная женщина. Она просто сидит себе, а ты занимай ее разговорами.
Но Селия ничего не стала говорить Дермоту, она знала, что он терпеть не может, когда ему перечат. Она пригласила Петерсонов в надежде, что все обойдется.
Элли изменилась очень мало. Они с Селией с удовольствием вспоминали старое время. Том больше молчал. Виски у него поседели. Должно быть, он хороший человек, думала Селия. Он всегда был немного рассеянным, но очень славным.
Дермот вел себя как ангел. Он извинился, сказав, что в субботу просто вынужден играть в гольф (муж Элли не играл), но всё воскресенье посвятил гостям и даже катал их по реке, чего, как Селия знала, юн терпеть не мог.
Когда гости уехали, он спросил:
— Благородно я себя вел или нет?
«Благородно» было одним из любимых его словечек. Оно всегда смешило Селию.
— Благородно. Ты ангел.
— Только подольше не заставляй меня это делать, хорошо?
Селия и не заставляла. Ей вообще-то хотелось недели через две пригласить в гости еще одну подругу с мужем, но она знала, что муж подруги в гольф не играет, и ей не хотелось заставлять Дермота снова идти на жертвы…
Так трудно, думала Селия, жить с человеком, который
приносит себя в жертву. Дермота — мученика тяжело было выносить. С ним куда было легче, когда он был всем доволен…И потом он не слишком радовался общению с ее старыми друзьями. Старые друзья, считал Дермот, обычно нагоняют тоску.
На этот счет Джуди была в полном согласии с отцом — несколько дней спустя, когда Селия заговорила о Маргарет, Джуди сделала удивленные глаза.
— А кто это — Маргарет?
— Ты не помнишь Маргарет? Ты ведь играла с ней в парке в Лондоне?
— Нет, не играла. Не играла ни с какой Маргарет.
— Джуди, ты должна ее помнить. Всего только год прошел.
Но Джуди не помнила никакой Маргарет. Она никого не помнила из тех, с кем играла в Лондоне.
— Я знаю только девочек из школы, — довольная собой заявила Джуди.
5.
Случилось нечто восхитительное. Началось с того, что Селии позвонили в последнюю минуту по телефону и пригласили вместо кого-то на званый ужин.
— Я знаю, ты не обидишься, милочка…
Селия не обиделась. Она придет с удовольствием.
В гостях она развлекалась вовсю.
Она не стеснялась. Весело болтала. Не надо было следить, не говорит ли она «лупости». Там ведь не было Дермота с его критическим взглядом.
У нее появилось чувство, будто она неожиданно перенеслась назад, в детство.
Мужчина, сидевший за столом справа от нее, много путешествовал по странам Востока. Путешествовать было мечтой Селии.
Порой у нее возникало чувство, что подвернись такая возможность, она бы бросила Дермота, Джуди, Обри и всё-всё и ринулась бы в голубые просторы… Странствовать…
Сосед ее говорил о Багдаде, Кашмире, Исфагане и Тегеране и Ширазе (какие прекрасные слова — как приятно произносить их, даже не вкладывая особого смысла). Он рассказал Селии о своих странствиях по Белуджистану, где бывало не так уж много путешественников.
Слева от нее сидел пожилой приятный мужчина. Ему понравилась соседка, бойкая молодая женщина, когда она повернула к нему, наконец, восторженное лицо, все еще очарованная рассказами о дальних странствиях.
Он имел какое-то отношение к изданию книг, сделала вывод Селия, и рассказала ему, со смехом, о своей неудачной попытке выступить на этом поприще. Он сказал, что хотел бы посмотреть рукопись. Селия ответила, что это неудачный опус.
— Все равно, я бы хотел увидеть рукопись. Вы мне покажете ее?
— Да, если хотите, но вас она разочарует.
Наверное, разочарует, подумал он. На писательницу она не похожа, эта юная женщина, светлокожая и белокурая как скандинавка. Но она понравилась ему, так что интересно будет посмотреть, что она там написала.
Селия вернулась домой в час ночи, Дермот спал как ребенок. Но она была в таком возбуждении, что разбудила его.
— Дермот, я так чудесно провела вечер! Мне было так весело! Там был человек, который рассказал мне уйму всего про Персию и Белуджистан, и был один славный издатель, а после ужина меня заставили петь. Пела я ужасно плохо, но, кажется, они ничего не заметили. И потом мы вышли в сад, и я пошла с путешественником посмотреть на пруд с лилиями, и он пытался меня поцеловать — мило так, не нахально — и все было так чудесно — луна и лилии и все, все что я, пожалуй, и не возражала бы, чтоб он меня поцеловал, но я не позволила, потому что знаю: тебе бы это не понравилось.