Неосновной инстинкт
Шрифт:
– Разве книги могут заставить убивать? Искусство – оно же делает мир лучше, разве нет?
– А ты впрямь считаешь любую книжонку искусством? – киллер повернул на свою улицу, собираясь выйти у дома и передать руль Опу. – Убийца Джона Леннона – Марк Чепмен, сказал, что нашёл призыв к убийству на страницах «Над пропастью во ржи» Селинджера. Учитывая, что Селинджер был тот ещё придурок с отклонениями, не сомневаюсь, что в своеобразной формулировке даже безобидных фраз псих психу свой дебилизм передать может, - тормозя, Химчан закончил: - Да и читал я эту рожь над пропастью. В самом деле, иногда диву даёшься, какие произведения признают шедеврами и искусством… Некоторым вещам даже у меня нет объяснений. Впрочем, как и всякой глупости нет объяснений в принципе. Обоснованиям подлежит только логичное, - остановившись чуть подальше от своего подъезда, он отстегнул ремень безопасности, взял свою сумку, таящую хитроумные механизмы на все случаи жизни
Примечание к части * Транспондер – микрочип
Наказание
Глухое помещение на цокольном этаже могло выглядеть привлекательно только для тех, кто сознательно любил притоны; напоминающий о гранже, потерянном поколении, судьбах Сида Вишеса и Курта Кобейна полуподвал подсвечивался тускло, стены не были обшарпаны временем – их стилизовали под убежище хиппи и панков, наклеив на них газетные вырезки и плакаты с культовыми рок-группами восьмидесятых годов. Два низких дивана, закрытые ставнями узкие горизонтальные окошки почти под потолком, с которого в одном месте свисали цепи, вроде бы ради атмосферы, а вроде… При желании всегда можно использовать. В кирпичи было вбито два стальных кольца, и к ним тоже можно было привязать, всё что угодно: цепи или веревки, или непосредственно защелкнуть на них наручники. Неподалеку стоял крепкий стул, выглядящий среди этого всего, как предназначенный для заключенного на допросе с пристрастием. Именно подобные зальчики снимались для развлечений небольшими компаниями, которые хотели оторваться без правил, пренебрегая законом и моралью.
Ёндже вошёл вслед за теми, кто его привёз сюда, теми, кто впустил его в свой «элитарный клуб», хранящий свои секреты. Их было пятеро – пятой оказалась тоже девушка. Самому старшему – тридцать четыре, бесповоротный гомосексуалист, меняющий без разбора любовников, не обязательно геев, но бессовестных и падких на его деньги бисексуалов, и даже натуралов, которые соглашаются на активную роль за хорошую сумму. С древних времен отчего-то считалось, что унизительно быть только пассивным педерастом, а сверху, куда бы ты не совался – ты настоящий мужчина. В душе Ёндже морщился, плевался и обмазывал себя санитарными средствами, протираясь спиртовыми салфетками и заливая в горло любую жидкость, которая бы горела. Внешне на его лице играла загадочно-довольная улыбка, которой он словно предвкушал то, что собирались все испытать. За ним вошёл Рен, разнаряженный так, как требовал случай. Юноша держался молодцом, и повадки смазливого фаворита богатея разыгрывал умело, поправляя покрытыми розовым лаком ногтями обесцвеченные уложенные волосы. Ресницы накрашены, глаза подведены, губы в блеске и аромат духов шлейфом; когда он выходил во всём этом из логова золотых Сольджун, будучи скорее буддистом, перекрестился, не то радуясь, что не попутал в своей жизни ничего ни разу, не то ещё из-за чего-то.
Двое из преступников приехали с охраной, телохранителями, которые остались снаружи. Всего четверо человек, так что, поглядев на наручные часы, Ёндже не усомнился, что проблем по их устранению не будет. Одна из дам (даме едва за двадцать, и лишь из своего речевого воспитания ресторатор называл её так в своих мыслях) уже явно была под кайфом, приняв что-то. Всё время хихикая и неся околесицу, она обсуждала с другой, видимо, с которой дружила и вне кружка, какие-то свои дела, своих общих знакомых, которых высмеивали и оскорбляли в их отсутствие. Когда они отвлекались от этого, то осоловевшие взгляды липко начинали ползать по Рену, которого все мечтали употребить этой ночью. Но иногда глаза соскакивал и на Ёндже, после чего он тут же вспоминал, что тоже является молодым и симпатичным азиатом. К счастью, он в меню не входит, впрочем, как и Рен, до которого никто не доберется, как бы им ни хотелось.
Спиртное уже стояло здесь. Естественно, какая оргия без попойки? Виски, ром, джин, текила. Мужчина помладше начал открывать бутылки. Беседа велась оживленная, и Ёндже в ней тоже участвовал, безупречно влившись в образ знатока таких гулянок и пресыщенного разнообразными удовольствиями куртуазного подонка. Они приехали сюда из квартиры сенаторского сына, где уже успели выпить по рюмочке. Все успели, а Ёндже лишь сделал вид.
– Жаль, что твой дружок не знает английского, - кивнула одна девица на Рена, подставляя бокал разливающему. – У него такой приятный голос! Пусть что-нибудь скажет!
– Господи, эта овца засрала мне всю ленту в Твиттере, - продолжала жить в телефоне дочь богатого папеньки, считающая себя индивидуальностью и смелой бунтаркой. Из «оригинального» она весь вечер только сидела в сетях через айфон, пораженная болезнью всей молодёжи – болезнью мозга,
питающегося от интернета и живущего в нём. Без электричества она не могла бы связать и двух литературно правильных слов, потому что не подглядишь в афоризмы и цитаты из отупляющих пабликов. – Отписаться что ли?– Отпишись. Я ей написала, что она идиотка. Она меня кинула в черный список, но от этого умнее не сделалась, - фыркнула её подруга. – Давайте скорее выпьем! – Ёндже сглотнул слюну, слыша это всё краем уха, сам тем временем общаясь с мужчинами.
– Лол, вот дорки! – перешла та уже в Инстаграм и теперь лайкала фотографии с Мальдив одного из своих коллежских друзей. Ёндже, знавшему английский в совершенстве, захотелось и без информации о том, что ей нравится мучить мальчишек, подсечь ей голову хорошо заточенной лопатой. Обиженный за Шекспира, Уайльда, Теккерея и всех сестёр Бронте, и ещё несметную толпу прославивших классический английский язык и сделавших его приятным, он начал с некой радостью предвкушать, как хотя бы раз двинет по лику этой особи. Он, кореец, говорил на её родном лучше, грамотнее и чище, он владел им совершеннее и богаче! Куда катится мир? Да даже свой родной корейский он никогда бы не унизил до того, чтобы разговаривать так, не унизил бы так себя… Да и можно ли назвать это «речью»? Ворона каркает приятнее. Исковерканные, грязные, ничего не значащие слова, набор междометий самки выхухоли. Если расшифровать, наконец, ронго-ронго* и озвучить его, и то прозвучит осмысленнее! Эстетические чувства Ёндже подверглись линчеванию. Подумалось о надобности купить обручальное кольцо с огроменным бриллиантом и не тянуть волынку с Айли. О-о, образованная и приличная девушка, с хорошей дикцией и эрудицией. Он мог бы даже без секса прожить жизнь с такой, наслаждаясь приятным обществом. Нет, ну это конечно образно, это сейчас в связи с моральной травмой такие мысли. «Айли, и ты удивлялась, почему у меня не было до сих пор отношений? Почему я никого не представлял раньше семье? – хмыкнул про себя Ёндже. – Тебе бы стоило посмотреть на это, и понять, что большинство современных девушек ведёт себя именно так, и из такого выбора самым манящим становится одиночество».
– Всё, достали, лохушки! – отшвырнул объект его культурной ненависти айфон и взялся за стакан с виски. У неё есть образование, у Санха нет. У неё есть, у Санха нет! Где логика, вашу мать?! Ёндже улыбнулся и протянул руку, чтобы чокнуться с остальными. Рен корчил капризность и попивал минеральную воду без газов.
– Ну, за хорошую ночь! – провозгласил старший мужчина, положив свободную руку на колено Рену.
– За хорошую ночь! – визгливо поддержала женская часть, и в этот момент железная дверь, не пропускающая звуки в коридор, распахнулась, заставив всех разомкнуть звякнувшие рюмки. В дверной проём вливались неизвестные в черной кожаной одежде и золотых масках на лицах. Первый же направил дуло с глушителем прямо в лоб крайнему мужчине, чем обездвижил его. Следующие тоже выставили пистолеты, чем вызвали короткие вопли у двух девушек.
– Ну, вечер добрый, - поздоровался первопроходец глухим басом и Рен, брезгливо отодвинувшись от потрогавшего его типа, поднялся и зашел за спины людей в масках.
– Что… что происходит? Кто вы такие? – поднял руки автоматически сын сенатора.
– Да это не суть важно, - Ёнгук сел на освободившееся место Рена. – Давайте-ка вы нам расскажите, как так вышло, что вы начали убивать невинных мальчиков, предварительно насилуя их и издеваясь?
– О чем вы говорите? Что за бред? – попытался отнекиваться тот, но Гук тут же выстрелил ему в ногу и, подняв дуло обратно, вновь посмотрел ему в глаза. Проорав, мужчина затрясся, выставив ладони ещё выше. – Пожалуйста, пожалуйста! Что вы делаете?! – девушки сжались на диване, трясясь и не понимая происходящее. Та, что была под дурью, моментально оклемалась и уже смотрела трезвым взглядом, мечтающим выжить.
– Я повторю: как так получилось, что вы убили молодых мальчиков, зверски над ними поглумившись?
– Это она! Она всё делала! –ткнул подстреленный на ту, что была давней читательницей Полли Шелл.
– Заткнись! Что ты говоришь такое?! – возмущенно закричала она, но к ней уже подошёл крепкий парень в золотой маске и, схватив за шкирку, швырнул её на пол, приставив револьвер к виску. – Пожалуйста, не стреляйте! Я не виновата! Клянусь! Я меньше всех участвовала! Неужели вы думаете, что я бы справилась? Это они их трахали! – указала она на двух мужчин.
– Ты придумала это организовать! – в ответ бросили обвинение они. Один из них одумался и принялся нагло врать: - Я вообще здесь впервые и ничего не делал, вот спросите его! – указал он на Ёндже, смекнув, что того почему-то не допрашивают и он в выигрышном положении. – У нас ведь всё мирно, да, Ёндже? – взяв пистолет у стоявшего рядом Чонопа, молодой господин Ю, вздохнув, подошёл к солгавшему и, выстрелив ему в руку, чем вызвал настоящий ужас и панику среди преступников, вернул оружие Опу.