Неосновной инстинкт
Шрифт:
– Не знаю, нужна ли нам вторая я, но уверена, что у нас всё получится. Почему ты сомневаешься?
– Так, просто… задумался о том мире, в котором живем. Кто её будет окружать? Какое влияние оказывать? Иногда представляю, как запру её подальше ото всех, чтоб никто не испортил, но это же бред. И полноценную жизнь дать хочется, и уследить, не упустить… Я всех её друзей буду проверять на благонадежность!
– Милый, не превращайся в Де Ниро из фильма про Факеров, - засмеялась приглушенно, но мелодично Херин.
– Обещай её не баловать!
– Да ты с ней сюсюкаешь больше моего! – ущипнула Гука жена, поймав его с поличным. – Тебя наказывать за это?
– Хотя бы одергивай, - поцеловав Рин, коротко и ласково, он вернулся к просмотру телевизора. Но никак не уходили прогнозы
– Главное, чтобы она хорошим человеком стала, зачем девушке быть очень уж умной? – несмотря на то, что сама была далеко не глупой женщиной, с университетом за плечами и накопленным житейским опытом и мудростью, заступилась заранее за дочь Херин.
– Я не знаю ни одного достойного дурака, если честно, - провел ладонью по предплечью жены он, поднялся выше, запустил пальцы в её густые распущенные волосы. Как сладостно, как становится спокойно. – Невозможно быть хорошим без чего-то в мозгу. Глубина чувств прямо зависит от глубины интеллекта. Ты видела женщин в диких племенах где-нибудь на экваторе? Они же даже не пересчитывают свой выводок. Умер, не умер – не всплакнёт! Нет, иногда они соблюдают обряды и собираются бабским скопом и ноют, если кто умер, но страдают ли они так, как может страдать по-настоящему осознающий, что такое смерть и разлука человек? А в мусульманских странах? У них вообще редко горевать умеют. «Так решил Аллах», и всё! Какие нахрен чувства? Коран вместо учебников и любых знаний, и хватит. Конечно, и не все доктора наук способны к сопереживанию, любви до гроба и адекватному восприятию действительности. Но, Рин, чтобы творить добро правильно, нужно понимать, ЧТО правильно.
– Чтобы понять, как плохо другим, нужно пережить страдание самому, - серьёзнее произнесла Херин. Ёнгук сопоставил свои запросы и данность: потому его жена и такая, какая есть, что пережила страшное, трагедию юности, когда её чуть не сломали, жестоко изнасиловав. Да, страдания очищают человека, но если он хочет для дочери светлого разума и гуманности, то означает ли это, что и ей нужно позволить пострадать? Никогда в жизни он не допустит, чтобы Бомми хотя бы расстроилась, как можно? – Не знаю, право, возможно ли возделать людское сердце, - процитировала часть стихотворения древнего японского поэта женщина и перевела её мужу. – Мы не можем предугадать всё, совладать со всем. Кто-то пережил много проблем, и стал более чутким и зрячим, обращая слух к людям, а кто-то, пережив то же самое, решил, что ему хуже прочих, и стал думать лишь о себе. Это непредсказуемо, милый.
– Но если у нас будет сын, я из него выращу мужика! – сжав кулак, обозначая твердость и мощь этого решения, помотал им перед собой Гук. Мягко засмеявшись, Рин приподнялась и поцеловала его.
– И стараться сильно не придётся. Осины не родят апельсины, - намекнув на логичную природную преемственность, подбодрила она супруга и опять улеглась, направив внимание к экрану. Тревоги были отогнаны, опасения временно упорхали в дальние края. Ничего не предвещает дурной генетики и характера (хотя его батя, дедушка Бомми, конечно, та ещё падла). Но разве любовь и внимание не лечат от всего? Они с Рин были тому хорошим примером.
Получить совет легко, а вот воплотить его в жизнь порой бывает невозможно. Ёндже не очень любил общество проституток, которым обычно пользовались все холостые золотые, потому что считали некрасивым портить порядочных девушек и подавать надежды какими-либо отношениями, ведь они могли в любой момент уехать, пропасть, погибнуть, а рассказывать каждой, непроверенной пассии, кто ты, чем занимаешься и для чего никто не собирался. В таких случаях, когда надо бы, но не хочется, мужчины выпивают для азарта и храбрости, но много пить Ёндже тоже не любил. Немного вина, чего-нибудь покрепче, но опять же немного. И всегда останавливаться до той стадии, когда начинаешь вести себя так, как тебе несвойственно. Одним словом, Химик попал в некий замкнутый своим воспитанием круг, из которого выхода пока не наблюдалось. Пошатавшись по оживленным улицам Манхэттена, в который всё-таки приехал, ещё веря в то, что снимет кого-нибудь, парень махнул рукой на весь этот разгул и, взяв другое такси, назвал ему адрес Айли. Если ему хотелось видеть её, общаться с ней, если думалось только о ней, зачем искать других? После «чудесных» посиделок среди гламура и молодёжи, олицетворяющей собой современные свободы, права и развитие, где Ёндже ощутил себя Шампольоном, который должен дешифровать их язык на людской, невозможно было окунуться ещё раз куда-нибудь, где вновь раздастся жаргон, дворово-сетевая лексика (что интересно, раньше, когда маргиналы и деклассированные элементы общества зависали во дворах, представляя собой явный сброд, то их манеру общения все считали низменной, по ней распознавались бездельники, хулиганы и те, от кого стоило держаться подальше, сейчас же, когда лавочки заменены чатами, где выработались
точно такие же своеобразные нормы разговоров, это почему-то стало «прикольным» и «естественным»). Не будучи филологом, молодой человек не мог перестать рассуждать об этом, пока ехал к нужному подъезду. Так уж сложилось, что заботы золотых всегда были направлены не только на собственную жизнь, но и на всех вокруг в целом, поэтому мало кто из них мог бы не сокрушаться, когда наблюдал очевидные неполадки, непорядки и недоделки этого мира. Даже Санха, рассердить которого одна из сложнейших задач, если видел где-то что-то ненормальное, хотя бы курящую рядом со своим ребенком мать, мимо пройти уже не мог.Машина остановилась у тротуара, и Ёндже, быстро выпрыгнув из неё, вляпался в лужу, в спешке не заметив ловушку. Порадовавшись, что ещё не переоделся из кожаной амуниции, в которой изначально пошёл на дело, и плотные ботинки не сильно пострадают, он задрал голову и, вспомнив номер квартиры, вычислил нужные окна. В них уже было темно. Ещё бы, три часа ночи. С одной стороны – будить некрасиво, но с другой – разве иногда не надо совершать что-то из ряда вон? Когда тянет и душа требует? Айли может и обидеться, что он не даёт ей выспаться перед работой… А, была не была! Войдя в подъезд, Ёндже поскакал по ступенькам, преодолевая один пролёт за другим. Отталкиваясь рукой от перил, он прибавлял скорости, пока не достиг двери и, найдя на ней номер, дал себе ментального пинка и нажал пальцем на звонок. Для верности, или чтобы не отступить, он понажимал на кнопку ещё пару раз.
По ту сторону послышались шаги и, озаренная включенным по пути светом, в приоткрывшемся проёме появилась Айли, не снявшая цепочку-предохранитель с двери.
– Ой! – вмиг узнав Ёндже, вскрикнула она и вновь закрылась, хлопнув дверью. Едва открывший рот, Химик непонимающе так и застыл. Но небольшая щелка всё-таки осталась, в которую ничего не увидеть, но звук пройдёт.
– Привет, прости, что разбудил…
– Ты чего здесь делаешь? – послышался с той стороны удивленный голос журналистки.
– Тебя хотел увидеть. Почему ты спряталась?
– Я не накрашенная! – Ёндже успокоено улыбнулся, выдохнув. Почему-то в момент, когда раздалось её «ой!», ему показалась, что она может быть внутри не одна, что у неё кто-то есть, что он сейчас застанет её с кем-то (а у такой девушки, конечно, вполне могут быть любовники, от которых она и не собирается, вдруг, избавляться, несмотря на жениха). Но её такое простое и искреннее признание, что она без макияжа, сразило его наповал.
– Кхм, если что, то я тоже.
– Ты мужчина. Это нормально, - не приняла она его союзничества.
– Для тебя быть без косметики тоже нормально, - никакого движения по ту сторону. – Так, ты не впустишь меня?
– Если подождёшь, пока я приведу себя в порядок, - выдвинула блондинка ультиматум.
– Айли, ну неужели ты думаешь, что я, увидев тебя такой, какая ты есть, испугаюсь и убегу? За кого ты меня принимаешь? – раздался задумчивый вздох. – Мне кажется, без всего этого ты должна быть ещё милее и очаровательнее, - подкупленная его убеждающей интонацией, Айли приоткрыла дверь и, раскрыв её ровно на длину цепочки, появилась. Светлые волосы, немного взлохмаченные, брови и ресницы, светлее обычного, немного бледные губы, щеки без тонального крема с легким румянцем. Почесав кончик носа, она смущенно закусила губу. Ёндже, охваченный восторгом от этого зрелища, почему-то проникся красотой девушки именно сейчас, в полной мере видя, насколько она непритворна, по-весеннему нежна. Шарм естественности и доверия, которое оказано тем, что она всё-таки позволила взглянуть на себя. – Ты прекрасна, Айли. Правда, - даже не опуская взгляда ниже, на футболку и голые ноги, сказал молодой человек.
– Так… чего ты хотел? – посомневавшись, сняла она предохранитель и открыла дверь окончательно. Парень переступил порог, механически оглядевшись. Журналистка, до конца проснувшись, обнаружила на нем кожаные штаны и такую же куртку и, изумившись, но промолчав, вперилась в него любопытным взором. Хэллоуин вроде прошёл, чтобы задрапированный обычно в костюм и галстук Ёндже променял его на наряд участника байк-шоу. Опустив взор на Айли, молодой человек неловко повел плечами, скопировав её жест – в волнении прикусив нижнюю губу. Протянув руку, с которой снял перчатку, пока поднимался по лестнице, парень взялся за футболку и, дернув на себя, заставил девушку рывком перелететь полметра. Не дав ей опомниться, он наклонился и поцеловал её, отпустив синтетическую ткань, перехватив вокруг талии и прижав к ещё прохладной с улицы куртке. Не задерживая поцелуй долго, всё ещё сомневаясь где-то внутри насчет того, что достаточно умело это делает, Ёндже отстранился, посмотрев в округлившиеся, как у долгопята, глаза. Заалевшие от прилива крови уста ошарашено приоткрылись.