Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь

Но, увы… Разочарование, раз за разом.

В последнее время стало сложно не погружаться в уныние на людях. Появилось ощущение, что Аравин с каждым днем все дальше от нее. Не физически. В эмоциональном плане она теряла связывающую их тонкую нить.

Холодно. Холодно. Холодно.

Опять минус двадцать. Три тысячи шагов назад.

– Принцесса, ты почему забросила тренировки? – спросил Гриша, неосторожно отпивая горячий чай и тут же морщась.

Стася, будто в знак солидарности с ним, тоже сморщилась. Подтянула на кухонный диван ноги. Обхватывая их руками, уперлась в колени подбородком. Уголки ее губ приподняла отстраненная улыбка, когда она ответила Грише:

– Я не бросала.

– Хм… – недоуменно хмыкнул Гриша. – Ты две недели не ездишь в зал.

Стася, поднимая глаза к нему, улыбнулась шире.

– Это… небольшой перерыв. Предоставляю Аравину простор, – на самом деле внутри нее от этих слов все сжалось. Отчаянно теряла веру в небезразличие Егора.

Гриша напряженно уставился на девушку. Видимо, не мог до конца определиться, как воспринимать ее слова.

– Что-то произошло между вами, пока ты у него жила? – осторожно спросил он.

Хоть они и хорошо ладили с Яковенко, Стася не собиралась выдавать ему все подробности тех выходных.

– Как сказать… – вскидывая голову, неопределенно пожала плечами. – Наверное… мы расстроили друг друга, – кивнула, с собой же соглашаясь. – Да, так и есть. Мы друг друга расстроили.

– Никогда бы не подумал, что кто-то способен расстроить Егора Аравина, – недоверчиво протянул Гриша.

Загребая из вазочки приличную порцию арахиса в шоколаде и забрасывая лакомство по несколько штук в рот, изучал Стасю любопытным взглядом.

– Это ты, Гришенька, еще плохо меня знаешь, – внутри нее окончательно вспыхнула обида. Неужели Аравину трудно хотя набрать ее номер? Набросать смс с риторическим: «Как ты?» Неужто, и правда, плевать на нее?

Гриша, не замечая дерганного состояния Стаси, одарил ее добродушной улыбкой.

– То-то я смотрю, Егор названивает мне каждый день.

– В смысле?

– О тебе справляется весьма дотошно.

От этих слов сердце Стаси неизбежно ускорилось. Она пыталась не выказывать слишком сильного волнения, но вопрос сорвался с губ практически молниеносно:

– А конкретно?

Гриша, если и удивился ярой заинтересованности Стаси, виду не подал. Просто пожал плечами.

– Что делала? С кем проводила время? В каком настроении была? И тому подобное.

– И что же ты отвечаешь, Гриша? – переведя дыхание, чуть менее взволнованно уточнила Стася, а у самой сердце уже просто безумно колотилось в груди.

– А что я могу, Настя? Я ведь врать не умею, сама знаешь. Так и сообщаю: целый день хохотала в беседке с Артемом Соколовским. Или же, рыдала над глупой мелодрамой. Или вот, мое любимое – пришла домой пьяная и поругалась с соседским псом… Или…

Дурашливость Яковенко немного разрядила обстановку. И хотя трепет все еще полоскал ее внутренности, девушка засмеялась.

– Ну, хватит, Гриша! Скажи правду!

– Правда менее интересная. Ты правильная до безупречности. Первый сорт, – простецки улыбаясь, снова увильнул от ответа Гриша. Потом, задержав взгляд на Стасином разочарованном лице, добавил все-таки: – Одно скажу точно, вот сколько я его знаю… Понимаешь, последние годы он – не человек. Машина, которую ничто не может вывести из строя. Точнее, не могло. А ты… ты сильно задела Егора. Ты стала для него серьезной занозой. Так и зовет тебя.

– Знаю, – с легкой грустью призналась Стася. Последние слова Гриши взбудоражили мурашек на ее спине, а щеки заставили порозоветь.

Яковенко, допивая чай, больше не улыбался, и Стася погрузилась в свои размышления. Не замечая, как глубокая складка рассекла лоб, а брови сошлись на переносице, ковыряла облупившийся местами синий лак и вздыхала.

Гриша смотрел на девушку обеспокоенно. Привык к ней за то время, что она здесь жила. Можно сказать, полюбил, как родную сестру. Давно заметил, что к Аравину неравнодушна. Восторженный Стасин взгляд моментами просто кричал об этом. Яковенко переживал, как бы девушка не пострадала от этих чувств. Старался не навязываться с советами, говорил аккуратно. Но сомневался, черт подери, что до Стаси доходило хоть двадцать процентов того, что он пытался донести. Поэтому и решил говорить более прямолинейно.

– Настя, мне не нравится, что ты часто грустная в последние дни, – тон получился прямо-таки тошнотворно строгий, и Гриша поморщился, досадуя на самого себя.

Стася подняла к нему растерянное лицо. Неторопливо опустила ноги на пол. Несколько раз качнула ими, стискивая руками край дивана.

– Так заметно?

– Угу, – промычал Яковенко, закусывая нижнюю губу. – Ты продолжаешь улыбаться всем подряд. Этого у тебя не отнять. Но, когда сидишь одна и думаешь, что никто не видит… сердце кровью обливается на тебя смотреть.

Девушка смущенно опустила взгляд, но ответила уверенно.

– К сожалению, Гриша, это нынче и есть мое истинное лицо... Рядом с Аравиным горячо, а без него – холодно.

Недовольно качнув головой, Гриша не сдержал тревоги.

– Рано ты влюбилась, Настасья Романовна!

Стася отреагировала бурно. Эмоциональней, чем он ожидал. Звонко цокнула языком, подражая бабе Шуре. Затем фыркнула и запустила в Гришу кукурузной палочкой.

– Рано, Гриша? – искренне возмутилась она. – Может, наоборот, поздно? Семнадцать лет, а я ни фига не понимаю в отношениях. Стыдно, в наш-то век.

Гриша не мог не улыбнуться такому горячему всплеску эмоций. И все же снова предостерег девушку:

– Эх, Настя, Настя… Аравин – это скала. Я бы тебе вовсе не советовал к нему соваться. Но знаю ведь, что не послушаешь. Самой на грабли наступить горит, правда?

Сначала Стася просто недовольно пождала губы, а когда открыла рот, чтобы ответить, в кухню, с привычным для всех домочадцев ворчанием, вошла баба Шура. Шумно, суетливо, невольно забирая на себя все внимание.

– Кому это здесь горит?

Естественно, отвечать ей никто не спешил. На что она громко цокнула, совсем, как только что это сделала Стася, и мужчина с девушкой, переглянувшись, тихо засмеялись.

– Эх, молодежь! Все-то тайны у вас, – для порядка возмутилась баба Шура.

Она опустила на рабочую поверхность плетеную корзинку с овощами и принялась в ней копошиться, не забывая при этом ворчать.

– На улице такое солнце! Шли бы, прогулялись. Чай пьете, словно вам задуло!

Стася улыбнулась, когда Гриша, придумывая на ходу дела, вышел во двор, очевидно, опасаясь занудных монологов Александры Михайловны. Когда же они с бабой Шурой остались вдвоем, схватила пустые чашки и отвернулась к раковине.