Неотразим и порочен

— Ну да, миледи, это он умеет, — вмешалась жена. — Покажи ей свой шарф, Бен!

Мужчина был заметно смущен всеобщим вниманием, но стал послушно разматывать шарф.

— Чудесно. — Алекса погладила мягкую шерсть. — Какие нежные цвета! А какой он мягкий!

Неожиданно Коннор почувствовал, как его щеки коснулось что-то удивительно нежное, словно теплый солнечный луч.

— Ты чувствуешь, Киллингуорт? Это же волшебство! Она легкая как перышко!

— Да, волшебство, — послушно согласился Волкодав, словно завороженный следя за плавными движениями ее рук.

Они плели вокруг него некую магическую паутину, окутывали колдовскими чарами.

— Вы позволите, я как-нибудь зайду к вам домой, и вы покажете мне другие образцы своего творчества? — спросила Алекса, возвращая шарф.

— Э… ну… это… — Неожиданная просьба ввела старика в ступор. — Я хотел сказать, что для нас это большая честь, — наконец выговорил он.

— Вам надо только выбрать шерсть, миледи, и вы получите отличную шаль — теплую, тонкую и легкую.

Коннор сделал шаг в сторону, пытаясь отодвинуться от увлеченно обнюхивающего его ноги терьера, но в этот момент собаку отвлек какой-то резкий звук.

— Нам пора идти, Салли, — сказал Бен, явно стараясь удалиться раньше, чем собака нанесет непоправимый вред обуви или панталонам графа.

— Можно было проявить больше энтузиазма, — сказала Алекса, провожая глазами пожилую чету.

— Чему я должен был радоваться? — сварливо осведомился Коннор. — Тому, что старик ворует шерсть моих коз? Или тому, что его дворняжка собралась помочиться на мою обувь?

— Правда? — Алекса прикрыла рот ладонью, но не достаточно быстро, чтобы скрыть улыбку. — Возможно, собачка посчитала, что вы слишком высокомерны, и решила таким образом спустить вас с небес на землю?

— Хорошо нацеленная струя, несомненно, поставила бы под вопрос мою господскую гордость, если таковая еще осталась после игрищ с козленком.

Алекса подергала свои рукава в запоздалой попытке привести в порядок одежду.

— Вы и ваш гардероб пострадали больше, чем гордость. Вероятно, я все-таки на вас дурно влияю.

— Думаю, после тщательного мытья и стирки и моя персона, и моя рубашка будут избавлены от запаха козла, — заверил граф.

А вот ее запах не даст покоя ему еще долго. В нем смешались сладкие цветочные ароматы и тонкий аромат ее тела, свойственный ей и только ей.

— После соответствующей обработки и прядения шерсть теряет неприятный запах. — Алекса потерла ладонью подбородок. — Знаете, я подумала…

Шерсть?

Что за черт!

Он, можно сказать, возвел ее на пик наслаждения, а потом едва не изнасиловал, прислонив к деревенскому забору, а она уже обо всем забыла и мечтает о проклятых козах!

Коннор погрузился в молчание. С каждым шагом его настроение все сильнее портилось.

Так больше продолжаться не может. В своей невинности Алекса могла и не знать, насколько близко подошла к бесчестью, но он-то не сомневался, что они идут по опасному пути.

Да и ступать по нему осторожно становилось труднее. С каждым шагом все более ненадежной делалась опора для ног. Он уже поскользнулся однажды. А в следующий раз рядом может и не оказаться блохастой псины.

— Нам лучше поспешить, — буркнул граф и устремился вперед, оставив Алексу позади. — Похоже, вот-вот начнется гроза.

Глава 17

Алекса задумчиво смотрела в окно. Лил проливной дождь, все вокруг было окутано густым туманом, так что ничего не было видно, кроме серой пелены. Даже листья плюща, росшего сразу за окном, казались неопределенными темными пятнами.

Серое на сером.

Неожиданная гроза, налетевшая с моря, была вполне подходящим штрихом. Ирландский Волкодав был переменчив, как английская погода. Он может быть тихим и нежным, словно теплый солнечный день, но уже в следующий момент стать мрачным и грозным.

Закутавшись в шаль, Алекса села у камина, надеясь, что весело пляшущие языки пламени помогут разогнать собственные далеко не радостные мысли. На столе лежала книга о техниках прядения, но прочитав несколько страниц, она обнаружила, что не может сосредоточиться на шерсти.

Алекса прикусила губу и поморщилась, вспомнив о поцелуях Коннора. И о своей реакции на них. Она не могла отрицать, что отвечала ему с пылкой страстью, хотя причины его порыва оставались для нее тайными, как и его настроение.

Что заставило Волкодава поцеловать ее? Похоть? Или обычная скука?

Ее собственные чувства были вполне очевидными. Она была очарована Коннором Линсли с тех самых пор, как впервые его увидела. Возможно, вначале это было притяжение противоположностей. Все, что связано с ней, было совершенно обычным, если не считать неженский характер, зато граф излучал чувственность, от него исходила аура опасности и тайных страстей, которые она не могла определить словами.

Словно мотылек, летящий на пламя, она оказалась бессильной противостоять его притяжению… и огню, который он в ней зажег.

Хотя… Не то чтобы она этого хотела. Алекса с грустью усмехнулась. Она вряд ли смогла бы объяснить, как или почему, но чувствовала, что Волкодав в душе вовсе не опасный хищник, каким хочет казаться.

Если бы только она могла заставить его увидеть лучшую сторону самого себя. Если бы только… Если бы…

Алекса забарабанила пальцами по книге. Ей было безмерно больно видеть, как он прячется за черной стеной, сквозь которую она не может проникнуть. Какие бы воспоминания и старые ошибки ни омрачали его мысли, ей хотелось помочь ему освободиться от прошлого. Но после того как они вернулись в дом, он заперся в своей комнате, предпочтя общению с ней уединение и тишину.

Дикий уставший волк.

Алекса заставила себя перевернуть страницу.

Коннор убедился, бутылка пуста, и поморщился. Это уже вторая? Или третья? Он давно не позволял себе так напиваться. По правде говоря, он был не просто в подпитии. Он был пьян вдрызг. В дым. Едва держался на ногах. Купался в море бренди. Плыл по океану сомнений.

Откинувшись на спинку кресла, Коннор закрыл лицо руками. Алекса Хендри стала убежищем для его изнуренного тела и утомленной души. Он чувствовал себя комфортно рядом с ней, и осознание этого факта привело его в ужас.

Проклятие! Халат распахнулся на груди. Ночная прохлада нежно ласкала разгоряченную кожу. Он вовсе не собирался раскрываться перед ней, но Алекса была умна и проницательна. В ее глазах он видел искры понимания.

Вдали раздался удар грома. Словно вторя ему, граф выругался. Ему не нужно понимание навязчивой девчонки. Он много трудился, чтобы стать сильным и жестким, замкнутым, язвительным.

Само его существование — не что иное, как грубая шутка.

Как же сумела невинная юная мисс пробиться к такому суровому, ожесточившемуся сердцу?