Непобедимый. Право на семью

— А если бы я не приехал? Если бы не увидел тебя? — в голосе та самая скрытая ярость плещется.

— Я собиралась тебе рассказать.

— Когда, блядь?

Вздрагиваю и на мгновение зажмуриваюсь.

Чуда не случается. Я не успокаиваюсь. А Миша, когда я снова смотрю на него, миролюбивее не выглядит. Тихо-миров… Он ведь всегда обладал нечеловеческой выдержкой и равновесием. Таких опасно злить — теперь я знаю.

— Я ведь записала его на твое имя… И показывала фотографии… Говорила, кто ты… Я не собиралась вечно скрывать, клянусь! Мне просто нужно было время.

— Время… Для чего? — спрашивает резко, не давая мне возможности даже дыхание перевести.

— Если бы я сказала, что беременна, ты бы давил на меня и принуждал к браку, — поясняю я и краснею.

Миша прищуривается и выразительно сжимает челюсти.

— Выходит, ты, когда разрывала помолвку и отменяла свадьбу, уже знала, что беременна?

Безопаснее было бы соврать. Но я не могу этого сделать.

— Знала, — роняю виновато и отворачиваюсь.

Боковым зрением замечаю, как Миша шагает ко мне. Вся сжимаюсь и напрягаюсь в ожидании того, что он посмеет ко мне прикоснуться, но и избежать этого не могу.

Благо появляется Егор и буквально перехватывает отца.

— Смотри, папа, самолет!

Слово «самолет» одно из тех, которые сыну совсем плохо даются. Но он держит подаренную и сложенную дедом модель на вытянутых руках, и, думаю, Миша догадывается, о чем речь.

— Молодец, — хрипит Тихомиров после затяжной паузы.

Вижу, как ему сложно дается каждое слово, все эти незначительные моменты, и сама дрожать начинаю. Обижаться на злость не получается. В полной мере осознаю — мир Непобедимого тоже сейчас разрушен.

Он наклоняется и поднимает Егора на руки, а я отворачиваюсь. Сердце непрерывно болит, а когда смотрю на них вместе, и вовсе кровоточить начинает.

— Проходи в гостиную. Я пока сделаю кофе.

Сбежав в кухню, всеми силами пытаюсь успеть за это время отвлечься и успокоиться. Но вместо этого прислушиваюсь к происходящему в комнате. Все, что говорит сын, четко улавливаю, а вот от Тихомирова ни одной фразы не распознаю. Слишком тихо он говорит.

— Мама показывала… Да… Знаю… Егор Тихомиров… — понимаю, что все это ответы на какие-то вопросы, и отчего-то еще сильнее нервничать начинаю. — Да, вдвоем… Я и мама… Здесь…

Напряженно сглатываю и иду к раковине только для того, чтобы сунуть под холодную воду дрожащие руки. Не спасает это. По телу горячие волны расходятся. Очень душно мне становится. И сердце в груди снова выделывает безумные пируэты.

— …ты — чемпион, — говорит Егор, когда я вхожу с подносом в гостиную. — Мы с мамой смотрим, как ты дерешься… И дедушка… Тоже смотрит…

Миша поднимает взгляд, и остаток пути мне приходится преодолеть под прицелом слишком настойчивого внимания. Улыбаюсь, а в груди жар вспыхивает. Стягивает горло. Перекрывает дыхание.

Наклоняясь над столиком, прикладываю титанические усилия, чтобы не опрокинуть на Тихомирова кипяток. И едва справляюсь с этим непосильным заданием, дверь открывается, и в квартиру входят папа с мамой.

Эпическая встреча.

Не знаю, как я не лишаюсь чувств. Наверное, боюсь, что кому-то из близких быстрее «скорая» понадобится.

— Здравствуй, Миша, — отмирает первым папа.

— Здравствуй, — вторит мама.

Тихомиров встает с дивана. Но руку, как раньше, папе не подает.

— Добрый день.

После сухого обмена приветствиями вчетвером приходим в оцепенение. Только Егорка, соскакивая с дивана, бежит к папе. Тот, конечно же, улыбается и сходу подхватывает его на руки.

— Деда, папа приехал, — сообщает радостно, указывая на Мишу.

Тот сглатывает и, словно получив удар в грудь, едва-едва заметно смещается. Стискивая челюсти, напряженно замирает.

— Вижу, — отзывается папа. — Давай, чемпион, пойдем, в комнате поиграем. Пусть мама с папой поговорят, — сразу же к двери направляется. — Стась, бросай свою клубнику, и тоже пойдем.

Мама опускает корзину прямо на пол, прижимает ладонь к груди и спешно покидает гостиную.

Миша опускается обратно на диван, а я, старательно избегая его взгляда, сажусь в кресло. Была бы возможность, нашла бы место еще дальше.

— Рассказывай все по порядку, — требует Тихомиров приглушенно.

— Я уже и так почти все тебе рассказала…

— Не все, Полина.

— Миша… — хочу возразить.

Но он достаточно резко меня перебивает:

— Пока я, блядь, пытаюсь привыкнуть к тому, что у меня есть сын, у тебя есть шанс все объяснить. Завтра этой возможности может и не быть.

Я шумно вдыхаю и намеренно торможу себя. Прикусываю язык, чтобы не выпалить какую-то колкость. Понимаю ведь, что злить его сейчас не стоит. И так… Нужно установить нормальные здоровые отношения. Нам ведь еще как минимум семнадцать лет сталкиваться придется.

— Я все объяснила еще два года назад, Миш. И сегодня добавила: боялась давления с твоей стороны. Хотела сказать сразу после родов, но… Было сложно, Миш, понимаешь? Я откладывала. И потом, с каждым днем эта информация становилась тяжелее и опаснее. Сейчас я даже рада, что все открылось. Правда! Наконец, я могу вздохнуть с облегчением и не мучиться чувством вины. Твои права я ограничивать никогда не собиралась. Ты можешь видеться с Егором так часто, как только сам пожелаешь. Думаю, он быстро на контакт пойдет. Знает ведь тебя. Я старалась, чтобы он… — моя трескотня обрывается. Казалось бы, что такого? Но ощущается так, словно к самой тяжелой части подхожу. — Я старалась, чтобы он тебя полюбил, — взгляд Тихомирова выдержать не могу. Опускаю и принимаюсь суматошно водить им по остывающему кофе — от одной чашки к другой. — Много рассказывала о тебе, правда. Показывала каждый день фотографии и видеозаписи. Он… — снова прерываюсь. Нервно сглатываю. — Егор ждал, когда ты приедешь.

Осмеливаюсь поднять взгляд, когда Миша сцепляет ладони в замок и, наклоняясь, упирается локтями в столик. Не разъединяя пальцы, прикрывает ими, как козырьком, глаза.

Тягостно вздыхает, прежде чем тихо спросить:

— Сколько ему?

— Год и семь месяцев. Он родился на два месяца раньше срока.

Пауза. Долгая и тягучая.

— Ты знала, что семья для меня — главное, — выговаривает Миша приглушенно. — И все равно отобрала у меня самое важное. Это жестоко, Полина.

После этих слов мою грудь разбивает водоворот эмоций. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не получается. Опускаю веки и нервно ерзаю в кресле. Сердце так сильно колотится, кажется, в любую секунду остановится.

— Молчишь?

Чувствую, что поднял взгляд и смотрит на меня. Но сама ответить тем же не в состоянии.

— Мне тоже нужно прийти в себя, Миша… Мы давно не виделись… И… Сейчас с обеих сторон много эмоций… Тяжело…

— Ты же именно этого когда-то добивалась, — жестко выдает Тихомиров. — Эмоций хотела. Сейчас что?

Морщась, коротко мотаю головой.

— Сейчас не хочу.

— Больше не надо, значит? — хрипит он вместо того, чтобы просто закрыть уже эту невыносимую тему.