Непокорный алжирец

Погода стояла тёплая. Блестящие плотные листья деревьев чуть трепетали от лёгкого морского ветерка. Лила и Малике отстали от других и медленно шли по розовой аллее сада, вымощенной серыми плитами, между которыми пробивалась трава. Арки, увитые плющом, образовали над головой плотный зелёный шатёр, розы всевозможных оттенков — от темнокрасных, как запёкшая кровь, до бледно-розовых и белых — источали тончайший аромат.

— Тебе надо научиться скрывать свои чувства, — говорила Лила, припадая губами к нежным лепесткам розы. — Оставь войну мужчинам, наше дело — любовь… — добавила она, грустно усмехнувшись.

Лилой владело смешанное чувство… Она ревниво следила за каждым шагом генерала, который при посторонних держался с нею корректно и очень осторожно. Умом Лила оправдывала Фернана, но сердцем… Ей, искушённой в любовных интригах, избалованной поклонниками, хотелось, чтобы он совершил ради неё какое-нибудь безрассудство. И когда Ришелье преподнёс ей розу, сердце Лилы часто, неровно забилось, она на секунду закрыла глаза, представив себе блаженство той ночи… И всё же генерал чем-то отпугивал опытную светскую львицу. Она всё время чувствовала, как давит ей грудь комочек какого-то непонятного страха перед ним. Неглупая от природы, Лила понимала, что под внешней оболочкой обходительного, галантного и влюблённого мужчины существует другая, которую лучше не срывать.

— Беззащитные женщины, дети… Они не выходят у меня из головы. Неужели это и есть война? — с удивлением и ужасом говорила Малике. Лила отрешённо кивала головой.

Наконец, оторвавшись от своих мыслей, Лила спросила:

— Я слышала, генерал предложил доктору Решиду пост мэра. Это правда?

— Правда.

— О-о!.. А он?

— Отказался, — с печалью в голосе ответила Малике. — Видно, ты, Лила, и мама правы — не любит меня Ахмед…

Лила едва скрывала радость. Странно, но в ней каким-то образом уживалось влечение к Ришелье и чувство тоски по Ахмеду, вернее мечта о нём, которую она гнала прочь и не могла прогнать. И всё же Лила подавила скрытую радость: уж кто-кто, а она-то знает, как далеко от неё доктор Решид.

Отбросив в сторону привядшую розу, Лила схватила Малике за руки.

— Малике, родная, если он захочет, выходи за него! В тысячу раз лучше безответно любить, чем жить с нелюбимым. Поверь мне! Ахмед, — она засмеялась, — просто аскет немного, сердце его предпочитает медицину любви. — И тут же, посерьёзнев, с непонятным для молоденькой собеседницы сожалением добавила: — Постарайся, девочка, чтобы его сердце раскрылось для тебя, не жди, пока он станет мэром. Решида нельзя посадить в золотую клетку!

5

За ужином Шарль предложил гостям заночевать в поместье, провести утро на взморье и вернуться к обеду.

Не поддерживала Шарля только Малике, она рвалась домой.

— Не бойтесь, мадемуазель, — Ришелье по-своему истолковал желание девушки. — Нас охраняет целая армия, никто сюда и сунуться не посмеет!

Генерал не преувеличивал. На южной стороне сада действительно находилась мощная крепость, с многочисленным гарнизоном, обнесённая высокой стеной, с проволочным ограждением под током. В бухте постоянно дежурили быстроходные катера.

Сославшись на недомогание, Малике сразу после ужина ушла к себе. Озабоченная Фатьма-ханум давала ей то одно, то другое лекарство. Девушка послушно глотала таблетки, но боль не отпускала её, тисками сжав виски. Заснула она лишь после полуночи, рядом с дочерью прикорнула и мать. Разбудил их беспорядочный треск пулемётов. Растерявшись от неожиданности, молча вслушивались они в ночную перестрелку. Вдруг загрохотали пушки и миномёты. Не помня себя от страха, Фатьма-ханум кинулась к дочери, прижала её к груди, защищая своим телом от неведомого и страшного, что грохотало в ночи.

— Боже мой, доченька, мы пропали! — запричитала она.

Малике пыталась успокоить мать, но Фатьма-ханум в припадке страха кричала всё громче.

В спальню вошёл разъярённый Абдылхафид.

— Чего кричишь, глупая! Перестань! Ничего не случилось. Солдаты манёвры проводят, а ты тут истерику закатила!

Глава семейства прекрасно знал, что никакие это не манёвры, и был напуган не меньше жены.

Осторожно освободившись от цепких материнских объятий, Малике подошла к окну и чуть-чуть раздвинула тяжёлые шторы. Огненные стрелы прожекторов ползали по небу, перекрещивались, спускались вниз, высвечивая окрестные холмы и темнеющие вдали горные отроги. Больше не было видно ничего.

Прибежала Лила и сказала, что на крепость напали партизаны и генерал Ришелье пошёл в гарнизон, чтобы командовать боем. Скоро…

Её слова прервал залп крепостной батареи, от которого задребезжали оконные стёкла.

Перестрелка была в самом разгаре, когда генерал Ришелье появился в крепости. Начальник гарнизона, полковник Броссель, подошёл к висевшей на стене большой карте, чтобы познакомить генерала с обстановкой. Несмотря на непрерывный рёв орудий и миномётов, от которого гудело в ушах, речь его была спокойна и нетороплива.

— По-моему, Халед стремится просто отвлечь наше внимание, — закончил он. — Основной удар будет нанесён на участке майора Леканюэ. Там находится концентрационный лагерь. Попытки освободить заключённых Халед предпринимал уже не раз. Правда, до сих пор — без пушек и миномётов. Но это положения не меняет.

Зазвонил телефон, Броссель несколько секунд слушал молча, потом сказал:

— Установите радиосвязь! — и пояснил генералу: — Партизаны прервали телефонную связь с городом.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил его Ришелье, вслушиваясь в грохот перестрелки.

Броссель ответил не сразу.

— Пока установить орудийно-миномётный заслон.

— А потом?

Начальник гарнизона пожал плечами.

Ришелье шагнул к карте, палец его упёрся в тонкую извилистую линию.

— Вот по этой дороге надо немедленно бросить танки и броневики! Наступать нужно, полковник, наступать, а не обороняться!

Броссель устало вздохнул.

— Дорога может быть заминирована партизанами, мой генерал. Танки подорвутся.

— Пусть подрываются, чёрт их побери! — взорвался Ришелье. — Вы что, без жертв воевать думаете?

— Кому нужны бессмысленные жертвы… Да и ночь сейчас, в темноте трудно ориентироваться.

— Ночью тьма мешает, а днём — лес и заросли, так, что ли, полковник? Нужно, дорогой мой, уметь пользоваться и тьмой и лесом. Пускайте танки! — приказал он. — За ними пусть броневики идут. Действуйте, полковник!

Броссель поморщился, как от кислого, но козырнул:

— Слушаюсь!

— Видал? — кивнул ему вслед Ришелье, обращаясь к безмолвному капитану Жозефу. — Вояки! Хотят победить врага, не высовывая носа из крепости.