Непокорный алжирец

Генерал вышел во двор, ярко освещённый мощными электрическими лампами. Через несколько минут, оглушительно взревев и окутавшись облаками выхлопных газов, три танка двинулись к воротам.

Броссель пригласил генерала на наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривалась предгорная гряда, выхваченная из темноты многочисленными прожекторами. Партизаны не показывались, лишь то справа, то слева рокотали крупнокалиберные пулемёты, надсадно ухали миномёты.

— Приспособились к ночи! — проворчал Броссель, просматривая в бинокль освещённое пространство. — Не успеешь засечь огневую точку — она уже в другом месте.

— И правильно делают! — буркнул генерал. — Они вас из крепости выманивают. А вы — выходите, не боитесь! Трус боится удара в лоб — бейте его в лоб!

Покачивая светом фар, танки уже мчались по дороге. Вдруг глухо, как смоляной факел, вспыхнул передний танк.

— Ну вот, я был прав! — не сумел скрыть злорадства Броссель.

На склонах холмов замелькали пригибающиеся фигурки.

— Партизаны! — закричал Ришелье, оборачиваясь к Бросселю. — Выводите броневики! Автоматчиков в атаку!

— Разрешите мне, ваше превосходительство? — попросил капитан Жозеф.

Генерал с отеческой нежностью глянул на своего адъютанта.

— Разрешаю! Иди, докажи им, что на холмах не дьяволы, а скот, который надо загнать обратно в стойла! Иди, Эдгар!

Раздался взрыв, ярко полыхнуло пламя — подбитый танк закончил существование, словно дождавшись своей очереди, тотчас загорелся второй, третий, погасив фары, повернулся назад.

— Трусы! — прошипел сквозь зубы генерал.

Из темноты вынырнули бронетранспортёры. Водителю уходящего танка пришлось развернуться и идти впереди.

Каждый выстрел заставлял вздрагивать Фатьму-ханум. Она сидела на диване, обняв Малике, всхлипывала, призывала на помощь аллаха и беспрестанно твердила:

— Мы пропали, Малике-джан, мы пропали, козочка моя!..

Присмиревший Абдылхафид уже не ругался. Он только проворчал:

— Громче кричи! Конец света наступил! — и отправился к себе.

Лила тоже куда-то вышла, — но скоро вернулась с начатой бутылкой коньяка и рюмками.

— Брось причитать! — досадливо прикрикнула она на Фатьму-ханум. — Что случилось, то случилось. Если пришёл наш час, то давайте встретим его не унывая.

Она налила всем и первая, залпом, выпила, затем тут же осушила вторую рюмку.

Фатьма-ханум только тяжело вздохнула:

— О аллах милостивый, милосердный…

Лила засмеялась и, пошатываясь, вышла из комнаты. В коридоре наткнулась на Абдылхафида, фамильярно обняла его за шею.

— Проводи… проводи меня!..

Осторожно поддерживая Лилу за талию, Абдылхафид довёл её до комнаты, уложил на диван. Щёки её пылали, в вырезе халата темнела ложбинка между грудей.

— Дай воды! — попросила она, не открывая глаз.

Абдылхафид метнулся к сифону с водой, но на полпути резко свернул к двери. Оглядываясь на Лилу и сдерживая дыхание, осторожно повернул ключ в замке, принёс воду и опустился на колени возле дивана.

Лила металась, перекатывая голову по подушке, и негромко стонала, стиснув зубы.

Абдылхафид поставил стакан на пол, дрожащей потной ладонью погладил растрепавшиеся волосы Лилы, коснулся губами лба.

Лила открыла глаза. Сначала с недоумением вглядывалась в искажённое внезапной страстью лицо Абдылхафида, потом стремительно рванула на груди халат. Её охрипший голос был полон ненависти:

— Скоты! Ах, какие вы скоты!.. На! Бери меня!.. Бери!..

Абдылхафида словно окатили ледяной водой. Он отшатнулся, с ужасом глядя на полуобнажённую грудь молодой женщина, попятился к двери, бормоча:

— Простите, мадам… извините, мадам… извините…

К рассвету выстрелы смолкли. Партизаны отступили.

Будто бы не было бессонной горячей ночи, таким бодрым выглядел Ришелье. В душе генерал благодарил случаи, приведший его в самую гущу событий.

— Нужно действовать, дорогой полковник, — внушал он Бросселю. — Действовать и только действовать. Пора, нора наступать! Видели, как уносили ноги бандиты? В другой раз подумают, прежде чем напасть. Камень, дорогой полковник, нужно дробить камнем. Да, камнем!

Чётко чеканя шаг, вошёл капитан Жозеф. Левая рука его висела на перевязи, глаза возбуждённо блестели.

— Я доволен тобой, мой друг! — с чувством произнёс генерал, любуясь стройной фигурой капитана. — Ты показал себя истинным сыном Франции!

Жозеф благодарно склонил голову.

— Добрая новость, ваше превосходительство. В этом бою тяжело ранен полковник Халед.

Ришелье с трудом подавил возглас удовлетворения.

— Как вы узнали? — спросил он.

— Захватили пятерых раненых мятежников, один оказался человеком Жубера.

— Вы слышите, полковник? — обернулся он к Бросселю. — Пленных взяли! Халед тяжело раней! А сколько у них вообще потерь?

— Не больше, чем у нас! — желчно отозвался Броссель, раздражённый поучающим генеральским тоном.

— Пусть даже меньше! Разве в потерях дело? Главное — боевой, наступательный дух солдат! Почему мятежники так отважно дерутся? Да потому, что такие хитрецы, как Халед, обучают их драться! А мы…

Опередив Бросселя, потянувшегося к затрещавшему телефону, генерал снял трубку. Звонил Шарль. Он кричал так громко, что его слышали все, кто находился в комнате.

— Ты нас всех задерживаешь! — кричал Шарль. — Ты едешь или нет? Если нет, сами уедем!

— Сейчас иду, — коротко ответил генерал.

Он попросил Бросселя уточнить потери свои и мятежников, — об этом надо будет доложить в штабе, а капитану Жозефу велел привести «человека Жубера».

Им оказался плотный невысокий парень с кое-как забинтованной головой, по повязке расползлось ржавое пятно крови. Парень с трудом стоял на ногах.

— Садись! — генерал указал на стул. — Как зовут?

Сморщившись от боли, парень сел.

— Махмудом.

— Ты сам видел, что полковник Халед ранен?

— Да, са'аб… Я находился рядом с ним.

— Куда он ранен?

— В грудь. Говорят, совсем близко от сердца пуля прошла.

— Хирург у мятежников есть?

— Нет. Слышал, что в город хотят за врачом посылать.

— За кем? Имя не называли?

— Не знаю, — виновато сказал Махмуд, но тут же вспомнил. — Доктора Решида, господин, у нас… простите, у мятежников называли другом Халеда. Может, к нему обратятся?