Непотерянный рай

— Ох, и не любите вы эту Перкун.

— Ее никто не любит. Скандалит по-прежнему. Пусть только Флис полностью войдет в курс дела, уж я тогда сделаю официальное представление вам, а то и прямо Боровцу.

— Неугомонная вы.

— А ведь кто поспешит, тот и выигрывает. Она отсюда либо вылетит, либо так напакостит, что кое-кому другому… — она запнулась, — мне придется уходить.

— Пока я здесь, вас никто не тронет.

— Спасибо, но вы здесь не вечно. Убежите к своей живописи, стоит вам только увлечься. Я понимаю, для вас это счастье, а для нас в этой канцелярии — горе.

Смущенный такой похвалой, он покачал головой, давая понять, что никаких перемен не предвидится, и протянул подписанные бумаги.

— Сегодня пятница, заседание.

— Помню, пани Зофья. Сегодня до обеда я никуда не уйду. Пожалуйста, подготовьте мне папки с проектами для утверждения на ученом совете.

В десять он спустился в конференц-зал.

И в этот день заседание совета ничем не отличалось от всех ранее происходивших, да он и не ожидал ничего нового или непредвиденного. Все шло как обычно. Чайна монотонным голосом читал протокол предыдущего собрания, присутствующие потихоньку разливали кофе. Крук то и дело подсовывал сахарницу Боровцу и каждый раз, убирая руку, прихватывал сигарету. Режиссер Анубис перешептывался с соседом из комитета радиовещания и телевидения, с которым поддерживал деловые отношения, профессор Стрончик прикладывал ладонь к уху, чтобы лучше расслышать, правильно ли записали его выступление на прошлом заседании. Карпацкий попивал кофе, элегантными движениями отнимая чашку от губ, и внимательно изучал лежавшую перед ним повестку дня, искал в ней пункт, по которому можно было бы выступить с критическими замечаниями. Одровонж, уже пришедший в себя после очередного опоздания, с плохо скрываемой завистью разглядывал Оркиша, которому совсем недавно присудили премию театральных критиков, все еще недосягаемую для самого Одровонжа.

Потом рассматривали предложения, поступившие от разных отделов. Боровец, уткнув глаза в зеленую скатерть, бубнил свое «против, не вижу, принято», а возражений и впрямь не было.

И все-таки члены совета были вознаграждены приятным зрелищем — в зал вошла Черная Ядзя с чековой книжкой в руке. Секретарша Чайны в алой как мак мини-юбке и облегающей черной водолазке двигалась от двери походным шагом, словно вожатый во главе отряда харцеров. Все внимание членов совета было полностью отвлечено от заседания и переключилось на плотно облегающий свитер Ядзи. Анджей, заметив, что Крук прищурил глаза и уставился плотоядным взглядом на бюст Ядзи, покрепче сжал кулак и подумал про себя:

«Покажи язык этому трухлявому эротоману или, еще лучше, плюнь ему на его накладку. Боже мой, ну отважься, какое удовольствие ты доставишь всем нам».

Он все время думал об этом, пока Ядзя, наклонившись к Чайне, подсовывала на подпись чеки. Уходя, она бросила на Анджея взгляд, в котором можно было прочесть обещание, что если сегодня она этого не сделала, то обязательно сделает в следующий раз.

После ухода Ядзи глаза у всех потускнели и вновь уставились в зеленое сукно стола, на термосы, над которыми поднимался запах еще горячего кофе.

Совещание шло монотонно и согласно, некоторый интерес вызвали, как обычно, лишь представленные Анджеем эскизы иллюстраций для зарубежных издательств, которые были заказаны нескольким известным художникам-графикам. Больше других уделил им внимания, хвалил и причмокивал Карпацкий, которому на сей раз так и не представилась возможность поспорить или покритиковать кого-нибудь.

Анджей поблагодарил за утверждение эскизов и, довольный тем, что потратил на совещание менее часа, направился к выходу. Но тут Анубис дал ему знак рукой и вышел вслед за ним в коридор.

— Не хотел говорить вам об этом через стол, чтобы Боровец не сделал замечания. Дело в том, что Куня просил передать вам записку. Он в полдень должен уехать в Краков. Куня звонил вам на службу, однако телефон не работал.

— Спасибо. Надолго он уехал?

— Послезавтра вернется, но сказал, что тут для вас интересное и срочное сообщение.

Поднимаясь в лифте на четвертый этаж, Анджей, заинтригованный письмом, разорвал конверт и увидел размашистые, крупные, как бобы, каракули Якуба. Анджею не часто приходилось читать его письма, но всякий раз вид этой балюстрады, выстроившейся на бумаге, приводил его в веселое расположение духа и подтверждал его мнение о приятеле: «Быстрота и размах, в этом почерке весь его характер».

Но сегодня не только своеобразная каллиграфия, но и содержание письма вызвали у Анджея довольную усмешку.

«Это единственное, что порадовало меня сегодня, — подумал он, выходя из лифта. — И все-таки Якуб способен на бескорыстные поступки. Эва ошибается».

XII

Обедали они теперь вдвоем с Эвой то в клубе художников, то в ресторане, а иногда она готовила дома холодные закуски, или «закусочный обед», как они его называли, именно он и был Анджею больше всего по вкусу. Так рождалась иллюзия нового семейного очага, и он тоже вносил свою лепту, то делая мелкие закупки, то помогая по хозяйству.

В этот день они договорились встретиться в клубе, и Анджей уже ничего не мог изменить, хотя как раз сегодня ему больше всего хотелось побыть с нею дома, поэтому он ел быстро, поторапливал официанта и, едва они успели проглотить второе, предложил:

— С удовольствием выпил бы кофе, Эва, но не здесь.

— Да, тут кофе не из лучших.

— Ты отлично знаешь, где самый вкусный кофе.

— У меня дома?

— Ты догадлива.

— Что ж, я рада. Люблю, когда мы вдвоем. Все кажется вкуснее. Пошли.

Он расплатился. На улице остановил такси.

— Зачем? — запротестовала Эва. — Отличная погода, можно прогуляться.

— Мне хочется поскорее попасть к тебе.

— Как угодно, — несколько удивленно сказала Эва. Ей показалось, что он сегодня чем-то расстроен, немного не в себе. Куда исчезла его обаятельная легкость!

«Нравится мне в нем, — не раз задумывалась она, — эта естественность жестов, спокойствие, свободная манера поведения. Сильный мужской характер, личность».

Сегодня ее впервые поразила то ли нерешительность, то ли нервозность Анджея, и это тревожило ее на протяжении всего пути домой.

Одинокое жилье Эвы теперь выглядело несколько по-иному. Исчезли со стен коты и фотографии киноактеров, их исчезновение она шутливо оправдывала тем, что «перестала быть идиоткой». Вместо них появились телевизор и небольшой новый ковер, а в скромной кухоньке — холодильник.

Сначала она протестовала против этих покупок, но он каждый раз успокаивал ее:

— Это все не конфузные, как ты выражаешься, подарки, а просто необходимые нам обоим вещи. Коль скоро мы все чаще проводим время у тебя, то позволь мне почувствовать, что я тоже принимаю участие в устройстве нашего скромного жилья.

Войдя в квартиру, Эва тотчас зажгла газ и поставила чайник. Анджей втиснулся за нею в кухню.

— Помочь тебе?

— Тесно здесь, Анджей, ступай в комнату, посиди, я сама сварю, как всегда.

Он вернулся в комнату.

«Он чем-то обеспокоен», — решила она, наблюдая за ним через открытую дверь. Она видела, как он подошел к окну и застыл, задумавшись.

Эва разлила кофе, они сели друг против друга, тут она украдкой посмотрела ему в лицо. Теперь она поняла, что сейчас услышит что-то неожиданное. Ей стало страшно и тревожно. Что он задумал? Почему ведет себя так странно? Почему так торопился из ресторана домой?