Непотерянный рай

— Ты ее очень любил.

— После этого мы бежали дальше на восток, потом обратно к Бугу, это были страшные дни, я шел рядом с ней, добывал еду, просился на ночлег в хаты, в овины и… был счастлив. Так мне казалось двадцать лет тому назад.

— Ты и сейчас еще любишь ее.

— Нет, все давно погасло. Есть мужчины, которые умудряются или думают, что умудряются, любить сразу двоих женщин, но каждую как-то по-особому. Я так не умею, Эва, люблю только одну.

— Ренату.

— Не надо шутить. Ты теперь единственная моя любовь. Вторая по счету, но последняя в моей жизни. Даже не знаю, как тебя назвать, ты как утро…

Он нежно взял ее за руку:

— Я еще раз убедился в этом вчера.

— А что же случилось вчера? Сидели вдвоем в кафе, ты был такой, как всегда, раскованный и естественный, лучше, чем сегодня, и ничего особенного не происходило.

— А дома меня ждала неожиданность.

Ее будто кольнуло, она хотела убрать руку, но он не отпускал.

— Что за день! — прошептала она.

— Знаешь, такой же тревожный у меня был вчерашний вечер. Я вернулся домой, Рената дала мне прочесть письмо из Америки. Ее муж умер.

— Теперь мне понятно твое сегодняшнее состояние. Она показала тебе письмо — видимо, дала понять, что теперь ничто не стоит на пути к вашему законному бракосочетанию. Даже требовала этого.

— Ничего не требовала, она человек самолюбивый и ни за что сама не попросит оформить наш брак, но, конечно, ждала, что я ей предложу.

— И ты пошел на это. Скажи правду, вынужден был пойти. Ты всегда хочешь сойти за человека, который совершает только честные поступки. Ты предложил, да?

Она настороженно смотрела ему в лицо, заранее не веря словам, которые услышит от него.

— Нет, не предложил.

— Ты говоришь неправду. Я это вижу по твоим глазам.

— Я поступил совсем не так, как ты думаешь, я поступил бесчестно, как сопляк, ушел от ответа.

— Значит, я была права, когда сказала, что ты рассказал мне не все. Ты ей не предложил и не отказал.

— Да, так. Но это равносильно отказу. Я не дал согласия — и значит, нарушил данное когда-то слово. Ты, наверное, понимаешь почему, а точнее, ради кого я так поступил.

Она придвинулась к нему поближе:

— Анджей!

Он обнял ее, прижал к себе. Эва положила голову ему на грудь:

— Что же теперь будет, Анджеек? Мне так тяжело.

— Я должен расстаться с Ренатой, но только не причиняя ей боли.

— Анджей, у меня нет никаких прав на тебя, и бог свидетель, что не я начала сегодняшний разговор. Сделаешь так, как подсказывает тебе совесть.

— Я разойдусь с ней, я должен наконец разрубить этот узел.

— Но теперь я сама вижу, что следует немного подождать. Момент самый неподходящий, раз она только что получила письмо, которого ждала столько лет. Это будет жестоко. Ты как-то сказал, что через несколько месяцев поедешь за границу. Может, после твоего отсутствия, после временной разлуки тебе будет легче пойти на это. Скажи, а когда ты собираешься поехать?

— В январе, но не один.

— Знаю, с Якубом.

— Якуб не едет в Италию, он будет со мной только во Франции. Но я задумал совершить большое путешествие сначала по делам на несколько дней в Северную Италию, в Милан, а потом в Ниццу. И уже как частное лицо — в Венецию и Канн. Всю жизнь мечтал о такой поездке.

— Тебе можно позавидовать. Теперь я вижу, куда идут государственные денежки.

— Совсем не государственные. В командировку меня посылают лишь на несколько дней, а целый месяц буду жить на собственные деньги. У меня в банке есть немного валюты. Я получил ее за иллюстрации для зарубежных фирм.

— Я столько нового узнаю о тебе. С кем же ты поедешь в Венецию? Я видела этот город только в кино.

— С кем? По-моему, не так уж и трудно догадаться.

Эва почувствовала, как краснеет, густой румянец залил щеки. Ей стало стыдно, ведь Анджей еще может подумать…

Он привлек ее к себе и, глядя в испуганные глаза Эвы, сказал:

— Бывают все-таки и приятные новости. С кем же, как не с тобой. Я давно мечтал об этом, только боялся сказать, пока не придет приглашение.

— Кому приглашение?

— Тебе. Якуб вырвал его у этого Альберти из Венеции. Тому ведь это не стоит ничего, кроме гербового сбора в консульстве и почтовой марки. Для них это обычная формальность, а для нас документ, совершенно необходимый для получения паспорта. На твое имя.

— Анджей, ты шутишь, нет у тебя никакого приглашения.

— Письмо у меня при себе, могу показать. По этому приглашению тебе дадут заграничный паспорт. Завтра заполним бланки. Нужны четыре фотографии, запомни, левое ухо, то самое, которое я сейчас целую.

— Анджей, не могу поверить, что все это правда. — Он почувствовал, что, говоря это, она дрожит всем телом. — Как я счастлива, о боже! Ты хочешь взять меня с собой? Но у меня нет никакой валюты.

— Это уж моя забота.

Она подобрала руками волосы, пытаясь унять волнение, прийти в себя, но получилось обратное: вместо того чтобы успокоиться, соскочила с тахты и пустилась в танец на ковре между окном и столиком. Закружилась, радостно вскрикивая, а он с улыбкой смотрел на ее счастливое лицо.

— Ты не любишь, когда я называю тебя «мое дитя». А кто же ты?

Она прыгнула к нему на тахту. Присела на корточки. Блеснули ее красивые колени, почти касаясь его бедра. Она обхватила ладонями его голову и жарко смотрела ему в глаза.

— Люблю тебя, ты на все для меня готов. Люблю! Навсегда, навсегда, навсегда! До гробовой доски, на жизнь и на смерть! Только с тобой.

Он наклонился, обнял ее за талию и нежно поцеловал. Еще ни разу он не ощущал столь горячего дыхания, такого пьянящего запаха волос, как в этот раз.

В упоении она прошептала:

— Нет, не здесь, — и соскользнула с тахты на ковер, — хочу, чтобы было как в той корчме на сеннике. Анджей, я хочу вычеркнуть из твоей памяти те воспоминания!

XIII

Эва потеряла покой. Дни проходили в неописуемой суете, работе и хлопотах, связанных с подготовкой к отъезду, ведь скоро она отправится в первую в ее жизни зарубежную поездку.

Началось с фотографа, с этих жалких снимков с расплющенным лицом, выпученными глазами и резко обозначенным левым ухом. Она просто дрожала от стыда, когда после долгого сопротивления согласилась показать эти фотографии Анджею, но тот, напротив, пришел от них в восторг: