Непозволительно отважный
Шрифт:
– О, Люси, не бойся, ты не умрёшь!
– Я только хочу это знать ...
– Я слегка ущипнула маму в её мягкий живот, чтобы она отпустила меня.
– Что же, раньше существовал туберкулёз, из-за него умерло много людей, но он можно сказать искоренён.
– Доктор Хиршхорн разговорился и при этом раздулся как индюк. Теперь даже мама не сможет его остановить.
– Или же это тяжёлое восполнение лёгких с осложнениями, которые ведут к смерти. Но это чаще всего случается со старыми людьми или людьми, у которых уже есть другая болезнь. Не беспокойся, малышка Люси, у тебя ничего такого нет. У тебя только ... э ... кашель.
Конечно.
Но можно ли было тело Леандера сравнить с телом человека? И не был ли он уже всё это время вялым и уставшим? Он много пил, вспомнила я. Перед своим тройным прыжком. Разве алкоголизм не считался тоже болезнью?
– Вы помните, что я уже сказал вам, не так ли?
– Доктор Хиршхорн уже прошёл с мамой к двери, в то время как я всё ещё стояла перед моей комнатой и размышляла.
– Свежий воздух, отвлечение, компания, готовность выслушать с вашей стороны, коллективные вечера с играми.
Что простите? Коллективные вечера с играми? Они что, хотят ещё и наказать меня за мой не существующий кашель?
Но его слова подействовали. Я как раз только снова легла рядом с Леандером в кровать, как мама уже ворвалась в комнату и прогнала меня из постели, пришло время пойти в школу и подумать о чём-то другом, быстренько, быстренько, а затем мне следует организовать встречу с Софи, может быть, у неё будет желание поиграть с нами вечером в Монополию или Coppit (только через мой труп!), кроме того, завтра она пойдёт со мной в закрытый бассейн плавать, а потом небольшой поход по магазинам, мать и дочь, как лучшие подруги, это было бы ведь здорово, купить что-нибудь вместе - или нет?
Я только, молча, кивнула, слишком обессиленная, чтобы реагировать или даже протестовать. Всё было направленно на то, чтобы вытащить меня из моей комнаты, там, где я была так нужна, что не могла позволить себе отсутствовать даже одну минуту. Но мне не хватало аргументов, чтобы воспротивится маме.
Официально у меня был психический кашель. Неофициально же, у меня всё ещё не было идеи, как мне снова сделать Леандера здоровым.
Когда я закрыла за собой входную дверь дома, чтобы побежать к станции электрички, меня охватило парализующее чувство, что оставляю Леандера на произвол судьбы, да даже ставлю на карту его жизнь, тем, что ухожу от него. И это чувство больше не отпускало меня.
Глава 8
.
Мгновенные решения
– Катц? Что опять такое?
– Голос Сеппо звучал не заботливо и сочувственно, а даже немного раздражённо, но я приняла решение. Ах, мне даже вовсе и не нужно было принимать решения.
Чувство отвращения в моём горле само заставило меня сделать это. Моя голова с этим ничего общего не имела, хотя если бы я хотела, то могла предоставить целый список хороших аргументов.
– Я не могу. Это ведь моё дело, что я ем, а что нет!
– Я отодвинула тарелку с куриным окорочком как можно дальше от себя, так что она, звеня, ударилась о тарелку Сердана, но даже это было для меня ещё слишком близко.
– Когда-то это были куры!
– набросилась я на Билли и Сеппо,
– Живые куры! С мягкой приятной шерстью и ...
– У кур нет шерсти Люси, - перебил меня поучительно Билли.
– А перья. Могу я взять твою ляжку?
– Пффф, - фыркнул Сердан забавляясь. Ха-ха, очень смешно. Мою ляжку.
– Можешь ей подавиться, если хочешь.
– Я приподняла тарелку и вывалила содержимое в его.
– Наслаждайся тем, что несёшь ответственность за смерть животных.
– Эй, ты преувеличиваешь Катц, правда, - попытался Сеппо по-братскому образумить меня.
– Билли ведь в этом не виноват. Они уже были мертвы.
– Да, но если мы едим их, то их снова и снова будут убивать! Разве вы этого не понимаете?
– До вчерашнего дня ты была первая, кто брал себе мясную добавку!
– напомнил мне Билли с полным ртом.
– Что с тобой случилось?
Кусок блестящей от жира кожи застрял между его зубов, и я почувствовала, как мой желудок слегка приподнялся. Мне нужно убираться отсюда. Я уже даже не могла переносить запах курицы, и смотреть на неё мне тоже не хотелось.
Резко я встала, отпихнула мой стул и пробежала сквозь ряды столов к проветриваемому коридору, где тяжело дыша, остановилась и оперлась спиной на прохладную стену.
Я всё ещё чувствовала навязчивый запах жареного, куриного окорочка, но так слабо, что могла это вынести, не думая постоянно о кудахтающих в панике курах на конвейере, которых безжалостно везут навстречу их смерти, после того, как они на протяжение многих недель откармливались на убой в ограниченном пространстве.
– Тебе плохо?
– Сердан ... Он последовал за мной. Пытливо, он посмотрел мне в глаза.
– Ты бледная, у тебя критические дни?
– Какое тебе до этого дело!?
– зашипела я и хотела пнуть его в голень, но он элегантно увернулся от моей ноги.
– Люси, у меня есть мать и сестра. Я знаю, что вы чаще всего ведёте себя странно, когда у вас критические дни.
– Я не виду себя странно и у меня нет ... не имеет значение. Я не виду себя странно!
– повторила я вспыльчиво.
– Ты уже хотя бы один раз принимал сознательно решение, чтобы убить другое существо? У тебя было такое?
– Опля, снова такое взрослое предложение. Откуда они только всегда берутся?
– Ах, это из-за Могвая!
– Глаза Сердана утратили свой серебристый блеск.
– Мне его тоже не хватает, Катц. Но это ведь были куры, а не собаки. Мы же не в Китае.
– Это ведь не имеет значения! Животные это животные и то, что я их ем, я день за днём решаю, чтобы их убивали. Если мы все прекратим это делать, то никого из них больше не убьют.
– И тогда, в общей сложности, их будет жить намного меньше, потому что нужно будет меньше выращивать, - ответил Сердан умно не по годам.
– Это ты называешь жизнью? Быть зачатыми, чтобы оказаться на наших тарелках, после того, как они, словно в тюрьме, влачили жалкое существование? Это не жизнь!
Брови Сердана взлетели вверх, это было больше, чем просто удивление. Он выглядел так, будто размышлял о том, знал ли вообще человека, стоящего перед ним. Может быть, сейчас случится тоже, что и в Миссия невыполнима. Я схвачусь за мою Люси-маску и сниму её с лица, а за ней окажется Софи. Или папа. Но не было никакой маски. Это была я, только я, и я больше не хотела есть мяса. Никогда снова.