Неправильная пчела

– Я соскучилась по тебе, папа, – сказала она язвительно, – вот тебя и привезли. Сам бы ты не приехал навестить свою доченьку.

Отец опешил и от тона, и от вида Глины. Последний раз он видел ее давно, почти ребенком, не считая появления на экране. Перед ним стояла молодая, совершенно бесстрашная, и очень опасная женщина.

– Ты тут живешь? – спросил он, оглядывая комнату.

– Нет, это моя тюрьма, – спокойно сказала Глина, – меня здесь держат и морят голодом, заставляя выполнять ненавистную мне работу.

– Какую такую работу? – спросил Переверзев, не переставая озираться.

– Например, людей убивать, – нехорошо засмеялась Глина.

Переверзев отшатнулся и бросился к двери, не известно, что мелькнуло в его голове, но он завопил не своим голосом и стал барабанить кулаками и пятками в дверь, стараясь не поворачиваться к дочери спиной.

Глина захохотала. Василёк открыл дверь и удивленно застыл на пороге.

– Чо ты тут, нагад, хулиганишь? – спросил он Глину, – ты это, давай, нагад, не наглей. С отцом тебе повидаться привелось, а ты, нагад, напугала старика до усрачки.

Василёк закрыл дверь и в замке повернулся ключ. Переверзев остался с Глиной наедине, и они услышали звук удаляющихся шагов охранника.

– Как там мать? – спросила, успокоившись, Глина.

– А, мать? Нормально мать, – ответил Переверзев, не отходя от двери.

– Раз уж мы свиделись, – сказала резонно Глина, – настало время икс или че, как тебе больше нравится. Говори мне правду, ты знал, отчего Марина умерла?

Переверзев помолчал и сказал нехотя.

– Ничего я тебе не скажу, дочка, – в его словах впервые Глина услышала какое-то подобие отцовской ласки, – меньше знаешь – крепче спишь.

– Тебе дали лекарство от опухоли за Маринку? – допытывалась Глина, но Переверзев только мотал головой.

– Знаешь, я бы могла вытянуть из тебя все жилы, намотать их вот на свой кулак, – Глина приблизилась к нему и сунула свой кулачок прямо Переверзеву под нос, – но я хочу, чтобы ты сам покаялся. Чтобы мне не пришлось тебя убивать.

– Что было уже не изменить. А ты в большой опасности, Галя, – удрученно сказал отец, – за тобой идет охота. И даже хорошо, что тебя тут охраняют. Дольше проживешь. Маринку мы вот, не уберегли. Больше ничего не скажу.

Он закрыл лицо руками и заплакал.

Глина этого никак уж не ожидала. Она заглянула отцу в его опущенное, искаженное рыданиями лицо. Неужели он мог раскаиваться?

Эмбрас позвала к себе Переверзева и спросила, удалось ли ему повлиять на дочь. Тот испуганно залепетал, что сделал все, что мог, даже слезу пустил, но больно девчонка оказалась несговорчивая.

– Знаешь, что я с тобой сделаю, червяк ты этакий? – хищно спросила Верёвкина, приближая к нему свое густо накрашенное лицо, – пожалеешь, что на свет родился.

– Э, дамочка, – запротестовал Переверзев, – вы так зря. Думаю, что кроме Глины у вас никакого серьезного колдуна. Не хотите ее терять – ищите подход к ней, а меня из Бабяково зря притащили сюда.

Верёвкина отпрянула и посмотрела с ненавистью на это ничтожество.

– Люди есть, серьёзные. За Глину хорошее отступное предлагают, – сказала вдруг Тамара Петровна, постукивая тонкой сигареткой по открытой пачке – если бы я Глину не любила, как свою дочь, продала бы её нахрен. Вот и хочу с вами посоветоваться, что с ней делать.

– Может, вы её тут пока подержите, под присмотром? А проблема сама рассосётся, – малодушно предложил отец Глины.

– А зачем она мне, если работать отказывается? – резонно ответила Тамара Петровна, – мне проще найти ей замену, чем кормить её и поить. Это ты еще не видел, ее квартиру на Ленинградской. Там позавчера кто-то погром устроил, мама-не-горюй.

Отец удрученно покачал головой.

– У меня бизнес, мне проблемы не нужны. А девчонку свою чокнутую, которая добра не ценит, сам забирай и вези хоть в Бабяково, хоть в Мухосранск.

– Не-не-не, – замахал руками Переверзев, – куда я ее заберу? У меня там жена новая, работаю я охранником на уважаемых людей. Да и зачем Глине со мной ехать?

Евгений, подслушивавший за дверью разговор двух негодяев, усмехнулся.

***

Глина удивилась, что Эмбрас отпустила ее из «Смарагда» с миром, и даже дала расчет. Истинную причину доброты Глина узнала позже, когда Евгений привез ее в квартиру. Жилище выглядело как поле боевых действий.

И кому было надо устраивать тут кавардак? – размышляла вслух Глина, бродя между разбросанными вещами и пытаясь найти хоть что-то, что могло бы ей пригодиться.

– Глина, – медленно, словно сомневаясь, сказал Евгений, – несмотря на то, что мы не слишком ладили,я расскажу, что слышал своими ушами. Ты меня не выдала, деньгами помогла, и я в долгу не останусь.

Глина вздохнула, села на подоконник и спокойно выслушала пересказ разговора Веревкиной и Переверзева.

– Тебе надо линять отсюда, подальше. Пересидеть, где тебя никто не знает. Какая-то контора на тебе имеет зуб. Кто они– не знаю, но название Веревкина называла – «Божья пчела».

Глина кивнула и попросила Евгения подождать её внизу. Она проверила: тайник с деньгами разбойники не нашли. Она выгребла все, что у нее было спрятано, собрала небольшой чемодан, заперла дверь, и попросила Евгения отвезти ее на Ленинградский вокзал. Прощаясь с девушкой, Евгений сказал: «Знаешь, есть такой колдун сильный, дядька Харитон, я слышал о нем краем уха. Живет на хуторе Западная Елань, то ли Вологодская, то ли Архангельская область. Может, к нему поедешь? Его крепко Пасечник боится».

***

Две недели Глина жила на съемной квартире 18 линии Васильевского острова, но спокойно не заснула ни разу. Постоянный шум за окном и шум внутри дома не давали ей отдыха. Иногда к ней приходил Валентин Прокофьевич, одетый в нелепый пиджак и трусы с сердечками. Он садился на край кровати и вздыхал, повторяя одно и то же: «Глупо как вышло, Глина. Ох, как же глупо».

Ткнув пальцем в первое попавшееся объявление, Глина договорилась о долгосрочном съеме жилья и переехала с Васькиного острова вглубь города, к станции метро Парк Победы. Она стала называть новое жилье Материком. Тут не было никаких дурацких каналов, рек и мостов. Сюда она запретила приходить Валентину Прокофьевичу. Об этом месте не знал Евгений. Эта часть Питера больше походила на любой другой нормальный город, стоит отойти от центрального проспекта и можно почувствовать себя в каком-нибудь Липецке.

Но нет, все-таки не Липецк и не Скотопрогоньевск, а просто улица Бассейная. Где еще могла она поселиться, потерявшая целую нитку бусинок, отборных белых бусинок? Глина тужила, даже возвращалась на прежнюю квартиру, и открыто и тайком, всё мысленно перевернула, руками обшарила – не нашла. Глина помнила, что бусы не аукаются и сами не заговаривают, но надеялась на интуицию и зоркий глаз. Не помогло.

Глина стала жить на улице Бассейной, но за это время ей удалось скатать только две бусины. Попросила девочку поиграть ее куклой в парке да нашла в парковом книгообменнике томик стихов Брюсова с закладкой из вышитого ситца. Две мелкие розовые бусины, почти жемчужного оттенка, мало, ох как мало. Случись что-то плохое – не спасешься. А вообще, Глина словно обессилела. Чем больше проходило времени с момента убийства врача, тем больше Глина падала духом. Она закуталась в уныние, как в кокон, и стала ждать, что всё пройдет само.