Непредсказуемый граф

– Шоу с разоблачением удалось на славу, – сказал Линдси. – Публика была в восхищении. Браво, ваша светлость.

Уоррен довольно усмехнулся. Он-то знал истинную цену своему приобретению.

– Да, картина стоящая, – скромно сказал Уоррен.

– Во всех смыслах стоящая, – согласился Линдси. Он понимал, что идет по тонкому льду. Озвучив сомнения в подлинности картины, он может так разозлить герцога, что тот выставит его из дома навсегда. Однако если герцог Уоррен еще не осведомлен, что лорд Дженкин имеет – вернее, до недавнего времени имел – точно такую же «Нону», то скорее рано, чем поздно о двух «Нонах» узнает не только герцог, но и весь лондонский высший свет. И вероятность того, что обе – подлинники, близка к нулю. Пикантность ситуации состояла еще и в том, что ни Уоррен, ни Дженкин не могли заявить права на картину, поскольку она официально принадлежала отцу теперешнего графа Линдси.

– Даже не представляю, какими связями надо обладать, чтобы отыскать шедевр, много лет считавшийся потерянным для истории, – пристально глядя герцогу в глаза, осторожно заметил Линдси.

Повисла многозначительная пауза. Кажется, герцог понял намек.

– Если ты решил выгодно вложить средства, то от меня помощи не жди, – чуть насмешливо протянул Уоррен. – Я слишком дорожу репутацией, чтобы выдавать своих деловых партнеров. И мне совсем не хочется, чтобы ты собрал три картины первым.

– Разумный подход к делу, – сказал Линдси.

– Вот и я о том же.

– С вашего разрешения я бы хотел остаться с «Ноной» наедине, чтобы хорошенько ее рассмотреть, – попросил Линдси, понимая, что злоупотребляет гостеприимством хозяина дома. Впрочем, разве Уоррен мог догадываться о его истинных мотивах?

– Пожалуйста. Я распорядился, чтобы «Нону» перенесли в мой кабинет. Если для тебя пища духовная важнее ужина, «Нона» в твоем распоряжении. Прямо по коридору, последняя дверь с левой стороны. Я же должен встречать гостей в банкетном зале.

Линдси даже не успел поблагодарить герцога – звук гонга возвестил, что гостям пора занять места за банкетным столом.

Линдси сожалел о том, что так и не потанцевал с леди Николсон, но тут уже ничего не поделаешь. Дело прежде всего. Неужели вся эта авантюра с леди Дженкин была напрасной? Неужели у лорда Дженкина в галерее висела подделка? То много лет ни одной «Ноны», а тут сразу две одновременно. С чего бы это? Если бы не угроза банкротства, стал бы он сейчас задаваться этими вопросами? Ни за что! Но Линдси нанял двух независимых нотариусов, чтобы те провели аудит наследства, и оба пришли к совершенно неутешительным для него выводам. Наследство нужно было спасти во что бы то ни стало.

Что же касается второго условия, выдвинутого отцом – насчет законного наследника, – то Линдси так или иначе не собирался его исполнять. Может, тогда не стоило и пытаться исполнить первое? На этот вопрос у Линдси ответа не было. Что он знал точно – так это то, что ему надо сделать хороший глоток бренди. А лучше – два или три.

Глава 7

Что можно считать привычкой? Если она второй раз ищет уединения в кабинете хозяина чужого дома, это ведь еще не привычка? Но если она так поступает при каждом выходе в свет, то, наверное, такое поведение можно назвать привычным. Что с ней такое? Никогда прежде Кэролайн не замечала за собой особой чувствительности, а тем более слезливости. Наверное, все дело в том, что ни прекрасные учителя, ни книги, ни путешествия не могли восполнить очевидную брешь в ее образовании: она не понимала законов, по которым живет высший свет, и чувствовала себя здесь белой вороной.

Или дело вовсе не в лондонском высшем обществе, а в ее нездоровом интересе к графу Линдси? Подумаешь, пригласил ее на вальс и забыл! Что стоит и ей забыть о его существовании? Навсегда забыть.

Кэролайн крепко зажмурилась, словно наивно верила в то, что проблема исчезнет, если закрыть на нее глаза. Вообще-то больше всего она опасалась, что так никогда и не встретит того, с кем могла бы прожить в согласии («счастье» – слишком сильное слово) всю оставшуюся жизнь. Она очень боялась, что нет на свете мужчины, который полюбил бы ее такой, какая она есть, без всяких «если». Кузины не представляли всю меру ее отчаяния. Кэролайн даже не пыталась облечь свою тревогу в слова. Если ей и посчастливится встретить мужчину, который полюбит ее, то ему, конечно же, захочется иметь детей. Что, если она не сможет дать ему то главное, что хочет от женщины мужчина?

Кэролайн зашла в кабинет. Эта комната была ярко освещена – в отличие от той, где на ее глазах разыгралась любовная сцена. Какой же он все-таки негодяй, этот граф Линдси! Что с того, что леди сама проявляла инициативу? Он ведь знал, что делает, когда соблазнял ее своей улыбкой? Влюбил в себя и тут же, можно сказать, оттолкнул. Как это на него похоже!

Ну вот, она опять о нем думает. Кэролайн невесело усмехнулась. «Прекрати! – в который раз приказала она себе. – Подумай о чем-то отвлеченном. О природе. Или об искусстве».

Только сейчас она заметила прикрытый тканью мольберт. Тот самый, что стоял на подиуме. Как будто герцог Уоррен хотел уберечь «Нону» от чужих любопытных глаз. Хватит с нее одного испытания. Теперь она будет служить усладой ему одному. Но, пока герцога нет, Кэролайн может воспользоваться шансом лучше рассмотреть картину. Побыть с «Ноной» наедине. Полуобнаженная красавица, деловито улыбаясь, наматывала на веретено нить чьей-то судьбы. Согласно мифу, с которым Кэролайн была знакома, это парка олицетворяла первую стадию в судьбе человека – как рождается нить из кудели, так зачинается человеческая жизнь. Вторая парка отмеряет длину нити, и он нее зависит, будет ли жизнь человека долгой или короткой, и третья парка, что отрезает нить, символизирует смерть.

Если Кэролайн мечтала отвлечься от мучительных мыслей о том, что ей, возможно, не дано познать счастье супружества и материнства, то созерцание картины меньше всего тому способствовало. Ее сердце сжалось от боли, от жалости к себе захотелось плакать, и как раз в этот момент дверь в кабинет с шумом распахнулась. Кэролайн, обернувшись, в изумлении уставилась на Линдси. Тот, не замечая ее, вошел и запер за собой дверь. На сей раз он был один. И он был чертовски красив. Кэролайн набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула:

– Милорд.

Это все, на что ее хватило.

Он усмехнулся – той самой коронной полуусмешкой-полуулыбкой, которая словно нож в масло входила в нежные дамские сердца, оставляя в них глубокие шрамы. Чем чаще Кэролайн общалась с графом, тем больше верила слухам, над которыми раньше смеялась.

– Вот мы и встретились вновь, миледи, – сказал он и, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, остановился рядом и уставился на картину. – Уж не играет ли нами проказница судьба?

– Судьба? – растерянно повторила Кэролайн, рискуя показаться графу умственно отсталой. Разозлившись на себя, она решила, что будет говорить то, что думает, и пусть все мамины и прочие советы катятся ко всем чертям. – Скорее простое совпадение. Похоже, мы оба предпочитаем шумным собраниям места потише. А где еще найти покой, как не в личных покоях хозяев, имевших глупость пригласить людей, неспособных по достоинству оценить попытки их развлечь. Через час или два эти светские рауты, как мне кажется, становятся неотличимыми друг от друга, и все они абсолютно предсказуемы.

– Как приятно иметь дело с женщиной, которая говорит то, что думает. Если бы все поступали как вы, мужчинам было бы сложнее себе льстить. Но я скажу – тот, кто достоин стать вам мужем или компаньоном, должен быть готов уважать ваше мнение.

Кэролайн была несколько обескуражена услышанным. Тщетно она искала в памяти подходящую фразу на случай такого поворота в беседе, но, к счастью, Линдси продолжил говорить сам. Его бархатистый голос было приятно слушать. Очень приятно.

– Я не сомневаюсь, что для той, кто так много путешествовала, все эти празднества кажутся скучными и унылыми. Всем временами хочется приключений. И женщины в этом смысле ничем не отличаются от нас, мужчин.