Непридуманная биография
Шрифт:
Забыв о быке и коровах, мы пришли в поселок одни. Животное потом увезли в Н. Пешу на мясо. Пока искали замену, коровам было тяжко, они прыгали друг на друга, плохо ели, давали мало молока, некоторые повреждали соски на вымени. Природа требовала своего.
До начала учебного года я продолжал пасти коров. Впереди были интернат, пятый класс…
7. Интернат
После окончания четвертого класса с грамотой и свидетельством об окончании начальной школы поехал в интернат в Нижнюю Пешу. Вот там-то я добрался до чтения, потому что никто не мешал. Те первые книги, прочитанные мною в Волонге («Георгий Саакадзе», «Иван Грозный», «Суворов», «Даурия», книги Джека Лондона и другие), останутся в памяти на всю жизнь.
В интернате о хлебе насущном думать было не надо. Худо– бедно кормили три раза в день, а плюс к этому еще и булочка в большую перемену. Душа болела о младших братьях, о маме. Все думалось, как они там. В интернате я учился хуже, чем дома. Особенно трудно мне давался немецкий язык, да и по русскому выше тройки я не получал. На учебу не было времени. Даже домашние задания выполнял на перемене, сколько успею. После школы меня
Зимой силками ловил куропаток. Для этого приходилось часто проверять ловушки. Если этого не делать, на месте лова можно увидеть только перья и следы горностая или лисицы. За куропатку, зайца, тем более за горностая платили по тем временам неплохо. На эти деньги я сам одевался, да еще и домой посылал.
8. Приключение в весенние каникулы
Однажды по какой-то причине в весенние каникулы за нами из Волонги не приехали ни лошади, ни олени, как это было обычно. А домой очень хотелось! Тогда я решил идти один на лыжах. А это 20 километров до поселка Белужье, 20 до Прещатинницы и еще 20 до Волонги. Солнце припекало, но снег еще не таял. По наезженной дороге путь был короче, но дорога неровная. Решил идти по реке Пеше. Снег был твердый, ровный, идти легко. Прошел уже больше половины пути. Впереди меня ждал узкий, густо заросший ивняком островок длиной до километра. Уже почти миновав его, я услышал какой-то треск. Подумав, что заросли сейчас закончатся, и я увижу попутчика, с которым дальнейший путь будет веселее, я прибавил шагу. Но неожиданно увидел большую серую собаку. Я остановился. Собака тоже остановилась, присела на задние лапы, подняла голову вверх и взвыла. Я отродясь не видел таких больших собак. Но в интернате слышал разговор о том, что в Белужье райрыбинспектор Бурков привез немецкую овчарку из Архангельска на самолете. Подошел к ней поближе, а она зигзагами пятится от меня и зубы скалит. Тут меня словно током ударило! Это не собака, а волк! В момент я взобрался по отвесному ледяному берегу на гору, потеряв при этом одну лыжную палку. Откуда только такая прыть взялась! Я удирал от волка, а волк в это же самое время удирал от меня.
Отошел я от потрясения, лишь только когда пришел наконец в Белужье и остановился у С. Д. Прелухина. Ему и рассказал об этой встрече. До Волонги (40 километров) меня увезли на почтовой лошади. После этого боялся идти дальше один.
Десять дней каникул пролетели незаметно, и я с попутчиками вернулся в интернат. Но на второй после каникул день объявили карантин – началась эпидемия сыпного тифа. Больница быстро переполнилась, болели в основном дети. Под больничные палаты пришлось использовать классы в школе. Тогда многие воспитанники интерната и жители поселка переболели тифом. Меня эта участь миновала. Учиться начали лишь после снятия карантина. Но вскоре я все же попал в больницу: простыл, купаясь по ночам в майне (длинной проруби во льду, где полощут белье) с некоторыми смельчаками. Мне поставили диагноз – экссудативный плеврит. Откачали литр жидкости. С тех пор прошло 65 лет, но я и сейчас с благодарностью вспоминаю врачей Павла Ивановича Рехачева и его жену Софью Тимофеевну. Про таких говорят «врачи от бога». В 1977 году, когда меня со страшнейшими почечными коликами на самолете из Котласа доставили в областную больницу, я вновь встретился с Павлом Ивановичем. Он тогда был главным хирургом области.
После болезни я восстанавливался быстро. А когда окончил пятый класс, появилась необходимость заготовки дров на зиму и сена для коровы. Мамин знакомый дядя Саша взялся за это дело и прихватил меня с собой, как он выразился, «для веселья». Путь предстоял долгий – на 7-10 дней. Много с собой не унесешь. Собирались под контролем дяди. Я, разузнав предварительно, есть ли там, куда мы направляемся, рыба, захватил с собой удочку. Взял недавно появившийся у меня старенький 20-го калибра «дробовик». Я уже успел подстрелить из него много куропаток и уток.
Конец мая. Весна. Все ожило. Снег почти везде сошел. Идем. Изредка отдыхаем. Километров двадцать-тридцать мы тогда прошли по тундре. Кругом вода. Чем ближе мы подходили к речке, тем крупнее и выше встречались нам березы, а ели так и вовсе громадные. Так неожиданно мы увидели лес. Красотища необыкновенная! Вода на порогах бурлит и пенится, из-за этого шума наших голосов почти не слышно… А когда речка несет тебя на лодке, только шапку держи! Вот какое там течение. А вверх по реке пойдешь, и уходить не хочется. Лес, скалы отвесные, воздух прозрачен и чист. Можно сохатого встретить, медведя.
Начинается речка Волонга на Тиманской возвышенности. Вытекает из озера, заполненного рыбой, извиваясь голубой лентой на протяжении полутора сотен километров. Вода в ней такая
прозрачная, что, пожалуй, всю рыбу пересчитать можно, а ее много, в основном семга. Десятки тонн дает маленькая, но необыкновенно красивая речка Волонга, речка-кормилица. В устье реки стоит деревня, которая также называется Волонга.Остановились, выбрали место для шалаша с таким расчетом, чтобы вблизи было много берез. Обустроились. Познакомились с окружающей местностью. Рядом слева был узенький, метра 3-4 шириной, быстрый ручей. Через него, с берега на берег, в метре от воды, лежала поваленная громадная старая ель. Справа стоял наш шалаш, березняк, метров через 50-100 – тундра и озера, за ними река Волонга. Решили мы сперва перекусить, а после уснули, как убитые. Проснулись только поутру от щебетания птиц. Позавтракали и нашли себе работу. Дядя Саша стал рубить деревья, а я их от сучьев очищал. Когда пообедали, он мне сказал: «Своих харчей нам хватит дней на пять, на озерах должны быть утки. Может, подстрелишь на «уху»?»
9. Охота на уток
Уток действительно там было много. Они летали и просто сидели парами на воде, ныряли. Спрятался я за бугром (возвышенность из торфа) и стал ждать. Так просидел я недолго. Подплыла пара чирков на расстояние выстрела, метрах в 20-30 от меня. Я прицелился и выстрелил. Одна утка перевернулась кверху животом, ногами задрыгала. Вскоре ветром ее прибило к берегу. Дядя, увидев, мою добычу, сказал: «Ну, и что мы с ней будем делать? Это же только на один зуб! Может, еще счастья попытаешь?» Когда я выстрелил, убив утку, все остальные поднялись в воздух, их было не меньше сотни. Теперь оставалось только ждать, пока они сядут обратно. К озеру я подошел с другого конца. Прокрался за кочками и кустарником поближе. Высмотрел крупных уток – крохалей. Прицелился. Выстрелил. Был ветер, а от выстрела поднялся дым – ничего не видно. Дым от того, что мы часто вместо пороха использовали головки от спичек – селитру. На один заряд требовалось от 5 до 8 коробков спичек. Дробь («сечку») делали из свинца. Когда наконец рассеялся дым от выстрела, я заметил метрах в трех от берега убитую утку. Она застряла в растительности. Как ее достать оттуда? Не поленись я и сходи ближе к лесу за длинной палкой, все было бы в порядке. Я же в азарте и на радостях просто подошел к берегу и… провалился в болото, в холодную весеннюю воду. Хватаюсь за берег, а он обрывается. Но мой ангел-хранитель и на этот раз не оставил меня. Я каким-то непостижимым образом сумел добраться до ружья, которое, направившись за убитой уткой, отбросил на край берега. Рядом с ружьем был маленький серый пенек, оставшийся от срубленной много лет назад березки. Изловчился, закинул ремень от дробовика за пенек и призвал на помощь Бога, хотя нас и учили, что его нет. Я в тот момент забыл все, чему нас учили и молил Всевышнего, чтобы пенек выдержал нагрузку, равную тяжести моего тела, чтобы ремень у ружья не порвался…
Мои молитвы были услышаны. Я вылез из болота, отжал свою мокрую одежду и бегом припустил к шалашу. Оказавшись в нем, я мигом скинул с себя все, надел сменное нательное белье своего дяди, закутался в старенькое одеяло и вышел к дяде. Он в это время рубил дрова. Я подошел к нему сзади, окликнул его. Он сделал взмах топором, обернулся и, увидев меня в таком виде, опешил. Хорошо еще, что топор на меня вместо березы по инерции не опустил. Я все рассказал ему. Дядя отвел меня к шалашу и там растер мое тело докрасна, а затем снова укутал. Сам сходил к озеру, нашел ружье и утку. Крохаль – утка крупная, немногим меньше гуся. Нам хватило ее почти на два дня. Дядя очень переживал за меня и мое здоровье, ведь совсем недавно я оправился от тяжелой болезни. Но все обошлось.
10. Ловля хариусов
Через день или два я, когда окончательно убедился, что со мной все в порядке, отправился к безымянному ручью, который протекал вблизи нашего шалаша. Смотрю, а на воде, у поваленной через речку ели, словно дождь крупными каплями идет. Присмотрелся, а это рыба с селедку величиной – хариус. Вспомнил об удочке. Но где и чем ее наживить? Попробовал размоченный сухарь – не клюет, да и на крючке такая наживка плохо держится. И тут я заметил, что с ели в воду что-то мелкое падало, а рыба это хватала. Подошел поближе, встал на дерево, несмотря на дядин запрет, и тут увидел, что гнилые сучья у ели обломились, она еще больше осела в воду, и из дерева в воду сыпался какой-то мусор. Так я впервые познакомился с короедами, хотя в то время я и не знал, что эти коротенькие толстенькие червячки носят такое название. Они нагрелись на солнце, и именно поэтому падали периодически в воду. Набрал я этих червячков, наживил на крючок, лег сверху на гнилое дерево и замер. Хариус – рыба осторожная, пугливая, но клев не заставил себя долго ждать. Через несколько минут первая рыба была поймана, а потом пошли одна за другой. За час или два я наловил не один десяток. На берегу, подальше от шалаша, я рыбу очистил. На ужин сварил нам уху и еще в виде шашлыка запек рыбу на костре. А ту, что осталась, мы с дядей немного подсолили. Соли было в обрез. На третий день рыба запахла. Дядя Саша сказал, что получился «мезенский посол». Многие поморы едят такую рыбу, да еще и «мачком». От рыбы появились плевки (большие синие мухи), и ее пришлось отнести примерно на километр выше по течению ручья и оставить на берегу.
11. Медведь
Между тем еда была на исходе. На охоту меня дядя не отпустил, и я решил снова порыбачить. Сколько раз я закидывал удочку – не счесть. Менял наживку, но поймал всего одну рыбку с пораненным хвостом. Но не зря меня в детстве дразнили «Ося-Мося-бык» – я твердолоб и настойчив. Подошел к ранее выброшенной гнилой рыбе. На том месте уже ничего не было, лишь какие-то рисунки с углублениями. Рыбы я тогда больше не поймал. Вернулся. Скоро и дядя пришел с работы. Вскипятил чай. Поужинали. Я рассказал дяде о рыбе на берегу и непонятных следах. Подумав немного, дядя решил как-нибудь осмотреть то место. Велел мне помыть посуду, прибраться и готовиться ко сну, а сам куда-то ушел. Я все убрал и стал ждать его. Вдруг вижу, он идет издалека быстрым шагом. Подойдя, сказал мне взволнованно: