Неприкаянное Племя: Сурвивалист

Опять смена декораций; пред зрителями предстал верховный суд - грозный, как всегда. На сцене установили плаху. Около неё стоял палач с остро наточенной секирой. Его помощники держали наготове заострённые и обитые железом колья. Но сэр Майкл фон-Бург вошёл в это грозное судилище с гордо поднятой головой, с презрительной улыбкой на маске, как человек, у которого в карманах нет ничего чужого. Старейший из судей сказал:

– Сэр Майкл фон-Бург, сын Грегори фон-Бурга, ты обвиняешься в том, что не знаешь своих лошадей. Это причинило тяжёлое несчастье крестьянину Андрону, который, благодаря твоему незнанию, должен умирать с голода. Так обвиняют тебя люди. Обвиняет ли тебя твоя совесть?

Сэр Майкл фон-Бург с достоинством поклонился судьям и ответил:

– Нет! В том, что крестьянин Андрон, когда у него взяли лошадь, помирает с голода, я не виноват: не моя вина, что у него, кроме старой клячи, ничего не было. В том же, что я не знаю своих лошадей, я виноват не больше, чем вы. Сделаем опыт. Прикажите смешать вместе все ваши табуны. И пусть каждый из вас отберёт своих. Всякий, который чужого коня примет за своего, платит большой штраф. А все лошади, которые не будут опознаны их хозяином, идут в пользу короля. Желаете?

В верховном суде все переглянулись. Сэр Майкл улыбнулся:

– Почему же, в таком случае, вы судите меня, а не я - вас?

Старший из судей спросил его:

– А сколько у тебя лошадей?

Сэр Майкл фон-Бург ответил:

– Сто пятьдесят.

Верховный суд вынес приговор:

– Принимая во внимание, что невозможно знать в лицо сто пятьдесят коней, признать сэра Майкла фон-Бурга оправданным.

Сэр Майкл отправился к королевскому наместнику, поклонился ему и сказал:

– Правосудие изрекло своё слово. И всё ли должно пред ним преклониться?

– Всё!
– твёрдо отвечал наместник.

– Даже клевета?

– Как низкая гадина, она должна ползти по земле, пока её не раздавят пяткой.

– Почему же я не вижу ползущего у моих ног Андрона?
– воскликнул сэр Майкл.
– И почему же твоя пятка не раздавит его? Он обвинил невинного - это доказал суд, оправдавши меня. Ты справедлив. Ты не отказал в правосудии крестьянину Андрону. Надеюсь, ты не откажешь в справедливости сэру Майклу фон-Бургу.

– Ты прав!
– воскликнул наместник.
– Я требовал правосудия, но и сумею заставить его уважать, когда оно пришло.

Он приказал немедленно привести Андрона. Но крестьянин, оказалось, скрылся.

– Он бежал в тот же самый день, как ты приказал отдать под суд Майкла фон-Бург!
– донёс посланный.

– И о нём нет ни слуха, ни духа?
– спросил королевский наместник.

– Убегая, он оставил письмо домашним.

Наместник развернул свиток, а из-за кулис раздался голос крестьянина, читавшего послание:

«Дорогие мои, завтра, с рассветом, увидев, что меня нет, вы спросите с горем и недоумением, почему же Андрон бросил свой бедный, милый дом, близких, которых он любил, деревню, в которой родился, страну, населённую его народом? И когда же? В тот день, когда его злодей, когда сэр Майкл фон-Бург отдан под суд? На это я вам отвечу старой сказкой.

Лисица встретила на опушке леса зайца. Заяц летел сломя голову из родного леса.

– Что случилось?
– спросила лисица.

– И не говори!
– ответил заяц.
– Большое горе: пришли люди, убили волка!

– Тебе-то что? Разве ты так любил волка?

– Любил! Тоже скажешь! Первый лиходей! Деда, прадеда, пра-пра-пра-прадеда разорвал. Всех моих близких!

– Чего ж тебе так волноваться?

– Не понимаешь! Раз уж волка - и того убили, чего же, значит, зайцу-то ожидать?

Вот почему я бегу из моей страны, мои близкие. Раз самого сэра Майкла отдали под суд, чего же Андрону ждать?»

Королевский наместник сложил письмо. Долго молчал и, наконец, сказал:

– Да! Дворян не надо отдавать под суд. Это пугает простой народ.

Занавес.

Площадь взорвалась громом аплодисментов. Среди толпы, как по волшебству, возникли молоденькие девушки, в фривольных нарядах, которые абсолютно не оставляли места для мужской фантазии, но, тем не менее, в масках, скрывающих лица. Они держали большие блюда, куда местные жители охотно сыпали свои деньги.

А на сцену уже поднимались жонглёры - праздник продолжался.

Обратного Свитка Портала у нас не было и в Риницу мы возвращались своим ходом. Дневной марш-бросок утомил меня не столько физически, сколько морально - ничегонеделанье, когда остаётся тупо переставлять ноги, обозревая унылые однообразные пейзажи, действовало угнетающе. Хатальтуль уже прибыл в епископство и надо было переговорить с ним, моего внимания требовали хозяйственные дела ордена, но, вместо того чтобы заняться ими, я бездумно шел.

В поздний час, когда от холмов потянулись пурпурные тени, пред нами предстали стены Риницы. Часовые на башнях заметили армию, подали сигнал и в городе зазвучал радостный колокольный перезвон. Я поднял руку, останавливая полки, и обратился к солдатам:

– Бойцы, вы одержали победу! Вы герои! И горожане с нетерпением ждут встречи с вами. Они будут с восхищением смотреть на своих защитников, а вечером, после роспуска, постараются затянуть вас в трактиры, где будут слушать ваши истории и угощать выпивкой. Но кого они увидят? Уставших голодранцев?! Нет! Десять минут, чтобы привести обмундирование в порядок! По моему сигналу, запоёте песню.

Солдаты и послушники спешно вычистили одежду, проверили оружие, подтянули ремни и выстроились в походную колонну. Даже выражения лиц бойцов изменились - вместо усталых людей я видел лихих рубак, которым не страшен любой враг, хоть сам повелитель бездны.

– Бой! Бой! Бой!

Слышен колокольный звон - пора на войну,

Бери меч, вставай в строй.

Наточи свой клинок и в подвале старик,

Ты запри свой покой, вспомни молодость,

Пой!

Если столкнуться мечи, то узнаешь ты,

Если столкнуться мечи, то узнаешь ты,

О воинах храбростью полных, идущих на смерть без оглядки.

О полководце, который выполет вас, как сорные грядки.

И о том, как выглядит страх,

Когда солнце в глазах,

Тебе выклюют вороны.

Так мы и шли по улицам Риницы. Несмотря на поздний час, город не спал: жители высыпали из домов, чтобы встретить победителей, наиболее догадливые, залезли на крыши, в попытке хоть что-то рассмотреть; трактирщики выкатывали огромные бочки с алкоголем из дверей заведений и многозначительно поглядывали на солдат.