Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

Следуя обычному своему методу призывать личного слугу, сенатор Опэл, запрокинув голову, принялся подвывать словно лесной волк, и подвывал, пока Блэр Эгглстон не выбежал из-за угла со щеткой в руках. Он был еще далеко, но голос его хозяина гремел звучно:

– Эй! Скорей!

От быстрого перемещения в пространстве Блэр запыхался. Он встал, отдуваясь, точно марафонский бегун у финишной ленты, и стоял, пока сенатор, которому нравилось, чтобы камердинеры его отличались проворством, не схватил его за плечи и не тряханул как следует, подбавляя жизненного тонуса. От сотрясения голова романиста чуть не сорвалась с прикола, зато безраздельное его внимание было обеспечено.

– Эй, вы, идиот пучеглазый! – воззвал сенатор. Нелегко объяснить своему камердинеру, что ему придется поухаживать за горничной с целью выведать, сыщица она или нет. Рядового человека это могло бы и в тупик поставить, но сенатор Опэл рядовым не был. Он умудрился растолковать все в шестидесяти пяти словах.

– Вот так! – заключил он. – Ступайте и выполняйте!

– Но…

– Что я слышу? – опасным голосом поинтересовался сенатор. – Кто-то вякнул «но»?

Джейн почувствовала, что необходимо вмешаться.

– Конечно, – с виноватой улыбкой сказала она, – вы, наверное, решили, что просьба странновата…

Сенатор Опэл терпеть не мог, чтобы перед кем-то лебезили.

– Да плевать, что он там решил! Пусть отправляется и выполняет! И что ты имеешь в виду – просьба? При чем тут просьба?

– Но, папа…

– Нет у меня времени на пустую болтовню! Если этот несчастный недоумок чего недопонял, сама ему растолкуй. – Сенатор повернулся к Пэки. – А с вами я желаю потолковать. Поцелуйте на прощание Джейн, и пойдем.

Чтобы целовать невесту в присутствии ее жениха требуется тонкий такт. Пэки постарался, как мог, осуществить этот подвиг, но ему все-таки показалось, что расположения публики снискать ему не удалось.

Постаравшись не глядеть на Эгглстона – в конце концов и так известно, как тот выглядит, – он двинулся с террасы за сенатором.

5

Заподозрив, что Блэр, пожалуй, обнаружит повод для критики в недавнем спектакле, Пэки не ошибся. Поведение романиста, впившегося взглядом в Джейн, напоминало об Отелло. Он тяжело дышал, и его так захлестнули эмоции, что он даже пригладил волосы одежной щеткой.

– Что, – прохрипел он, – это означает?

Джейн кинулась его успокаивать.

– Я понимаю, милый, тебе показалось странным… Папа забрал себе в голову, будто горничная миссис Гедж…

– Какая горничная, – нетерпеливо отмахнулся щеткой Блэр. – Я говорю про Франклина.

– Ах это… Ну, тут долгая история. Он приехал в шато, выдав себя за виконта де Блиссака…

– Не важно, за кого он себя выдал! Он поцеловал тебя!

Если до этого Джейн была ласковой, то теперь стала прямо медово-масленой.

– Ну да! Я про это и рассказываю. К несчастью, папа почему-то решил, что это в него я влюблена.

– Не удивляюсь. Если ты ведешь себя с ним так…

– Но, Блэр, неужели ты…

– Он поцеловал тебя!

– Ну да! Папа настоял. Ты ведь не считаешь, что это мне нравится?

– Не уверен.

– Блэр!

– Я не заметил, чтобы ты сильно противилась.

– Ну что я могла сделать, когда папа смотрит? По-твоему, мне что, закричать: «На помощь!»? Или, может, тебе хочется, чтобы я открыла папе, что на самом деле это ты?

Последняя фраза оказала должный эффект. Суровый обвиняющий взгляд (любителю поэзии он напомнил бы покойного лорда Теннисона, а точнее, знаменитую беседу короля Артура с Гиневрой в монастыре) сменился тревожным. Способный к психологии, как и все романисты Блумсбери, Блэр давно читал характер своего нанимателя как открытую книгу. И то, что он вычитал в ней, не склоняло его к подобным откровениям.

– Ни в коем случае! – торопливо воскликнул он, чуть позеленев при одной мысли. Его отношения с сенатором Опэлом были отнюдь не таковы, чтобы вселить иллюзии, будто сенатор с восторгом примет новость о помолвке камердинера с его дочерью. – Что ты, что ты, что ты! Ни в коем случае!

– Вот! Ты и сам видишь…

– Однако же…

Блэр задумчиво вертел одежную щетку. Другой рукой он потянулся было покрутить усики – обычный его жест, когда перед ним вставала дилемма. Но усиков на месте не нашлось. Из уважения к словам хозяина о том, что ему противно, когда рядом болтается камердинер с мерзостной порослью на физиономии, фыркающий на него из-за этого супового сита (так грубо сенатор обзывал аккуратнейшее из аккуратных украшений), Блэр сбрил, в конце концов, лелеемое сокровище. Утрата причиняла ему великие душевные муки, но его невесту, судя по всему, позабавила.

– О, Блэр! – воскликнула Джейн. – Без усиков ты такой уморительный!

Восклицая так, она подсознательно понимала, что дело обстоит еще хуже. Мир полон мужчин, которым усов сбривать нельзя, и Блэр Эгглстон принадлежал к их числу. Явив лицо открытым, он показал упомянутому миру, что у него не самый красивый и к тому же брюзгливый рот. Из тех самых ртов, что рождают сомнения у девушек.

Блэр окаменел. Ему в последние дни доставалось и без подшучиваний со стороны.

– Рад, что посмешил тебя.

– Да я же пошутила!

– Понятно.

– Ты что, шуток не понимаешь?

– Меня еще никогда не обвиняли, – веско проговорил Блэр, – в отсутствии чувства юмора…

– Ой, ладно! Так, с языка сорвалось. Ну пошутила. Ради Бога, давай не ссориться!

– У меня и нет такого желания…

– У меня – тоже. Так что все прекрасно.

Повисла пауза. И тут внезапно Блэру открылось, что без всякого желания с его стороны главный предмет дискуссии ловко увели в сторону.

– Однако я категорически возражаю против твоих поцелуев с Пэки.

– Да что же я-то могу поделать?

– Никакой необходимости в них нет.

– Да? Видел бы ты сам. В первый раз папа чуть не ударил Пэки здоровенной палкой, когда тот замешкался, не желая вроде бы целоваться.

– Для тебя он уже и Пэки?

– О, Блэр!

Лидера новых романистов не могли укротить какие-то женские восклицания. Он слегка раздулся и с холодным достоинством помахал щеткой.

– Не думаю, что про меня можно сказать, будто я чрезмерно требователен, когда жалуюсь на… э… на то, что происходит. Но на одном я настаиваю – встречайся с этим Франклином как можно реже. Лично я не могу понять, что он тут вообще толчется.