Неприятности в ассортименте
Шрифт:
– Сильно заметно? – тщательно скрывая слезы в голосе, переспросила я.
– Видно, что ты капитально запарилась. Ничего, сейчас мы примем холодный душ. Ты прости, у Генри такие вольные манеры. Она со всеми лезет целоваться. – Никита потер щеку, куда его чмокнула француженка.
– И с дамами тоже? – язвительно поинтересовалась я.
– Представь, только с мужиками. Как она тебе? Понравилась?
– Девушка с шармом, – сухо заметила я.
Лучше бы – со шрамом.
Через всю рожу.
Туго
Отвратительный, как крысиный хвост!
Чтоб неповадно было с чужими парнями целоваться!
– А почему ты все время называешь ее Генри?
– Так она же Генри.
– Вообще-то она Генриэтт.
– Она сама об этом попросила. Ей так больше нравится.
– А-а, понятно. Только Генри – мужское имя. А она так женственна, сексуальна, – с тоской признала я.
– Да, у каждого свои тараканы. Имя Генриэтт она вообще ненавидит. Говорит, с ним связаны плохие ассоциации. Да ради бога! Генри так Генри. Гораздо важнее, что тебя зовут Юлей, а не Розамундой.
– Розамундой?
– Обожаю твое имя. Оно сладкое и детское. И ты сама такая же.
Приплыли…
И что же мне думать после таких слов?
Француженка – побоку? Она для Никиты ничего не значит? Или он просто морочит мне голову? Вопросы, вопросы, вопросы… Подозреваю, мне придется теряться в догадках до самого отъезда Генриэтт из России.
Поскорее бы она свалила.
На тумбочке в прихожей лежала сумка из тисненой кожи малинового цвета. Я невольно залюбовалась этим совершенством. Ручки крепились к корпусу золотыми кольцами, карманы были филигранно отстрочены. Две переплетенные буквы на боку сумки, а также повторяющийся мотив на шелковой подкладке свидетельствовали – Ириша отдала мне вещь громкой марки, упоминание которой заставляет трепетать модниц всего мира. Ярлычок с ценой был предусмотрительно отрезан. Подруга позаботилась, чтобы меня не хватил удар…
– Ух ты! – удивился Никита. – В глазах слепит. Что это – мечта ставропольской фермерши?
– Сам ты мечта, – отбрила я друга.
Мечта Генриэтт Нувель.
– Это подарок для твоей мамы.
– Да что ты!
– Фирменная сумочка. Не видишь, крутизна какая?
– Думаешь, ей понравится?
– Ты сам мне скажи об этом. Ты ведь знаком с Ланочкой немного дольше, чем я.
– Ну… Наверное, понравится. Ты молодец, что позаботилась о подарке. Ладно, пошли мыться. Давай-ка, быстро!
Загадка, почему мы не убились в душе. Там скользко и тесно. Пришлось держаться зубами за край ванной. Наверное, меня спасли семь лет, отданные художественной гимнастике. Благодаря тренировкам я все еще довольно изворотлива. Но выдержать натиск Никиты, распаленного француженкой до критического состояния, было нелегко.
Значит, из всего можно извлечь выгоду. Даже из присутствия Генриэтт Нувель. Главное – чтобы весь пыл, вырабатываемый в обществе мадемуазель, Никита тратил
только на меня. А не на утонченную французскую грымзу.Измены я не вынесу.
Это станет концом наших отношений.
– Ах, здравствуйте, дорогие мои! – заворковала Лана Александровна, встречая нас у двери. – Проходите, проходите.
На СПА-курорте с Никитиной матушкой изрядно поработали. Она и до поездки радовала глаз, а сейчас выглядела просто божественно. Ее шестьдесят лет остались при ней, однако они были совсем другого качества, чем годы какой-нибудь труженицы-пенсионерки, всю жизнь вкалывавшей на производстве и домашних каторжных работах. Нет, как я уже поняла, Ланочка Александровна правильно воспитала мужа, а потом и сына. Она всегда являлась для них центром вселенной и никогда не думала о деньгах.
Лучше не вспоминать, сколько стоила путевка на этот СПА-курорт. Честное слово, до того момента, как мы с Никитой сблизились настолько, что стали доверять друг другу информацию о своих банковских счетах, я спала гораздо спокойнее!
– Мамуль, привет, – сказал Никита и поцеловал мать.
– Вы чудесно выглядите, Лана Александровна. Понравилось на курорте? – Я тоже потянулась к будущей свекрови с поцелуем, но клюнула воздух: мадам уже стремительно понеслась по паркету в сторону гостиной, ее шелковый наряд развевался, как парус.
В центре комнаты сверкал фужерами и блестел синим английским фарфором накрытый стол. Две скатерти контрастного цвета, положенные одна на другую, свисали углами, салфетки из той же ткани, что и нижняя скатерть, были ловко завязаны крендельком – бог мой, какие сложности! Пусть Ланочка не утруждала себя кухонными процедурами, но подать блюда, приготовленные чужими руками, она умела с максимальной помпой.
Я в нерешительности маячила в коридоре, не зная, чем помочь. Больше всего мне хотелось сейчас рухнуть в кресло, закрыть глаза…
И достать сигарету!!!
И, глубоко затянувшись, растворить в сигаретном дыме этот суматошный, дикий день, превратить его в ускользающий фантом, неспособный ранить или тревожить…
– Юля, лапочка, не путайся под ногами, – одернула меня Лана Александровна. – Сядь на диван. А то разобьешь чего-нибудь.
Можно подумать, у меня руки-крюки.
Я проглотила обиду, послушно села на диван и тупо уставилась в пустую тарелку. Синий охотник с ружьем и синяя собака выслеживали синюю утку на белом фоне.
А подарок?
– Лана Александровна, у меня же есть для вас подарок, – вспомнила я. – Сейчас-сейчас… Вот, держите!
За секунду до появления в моих руках сумки на лице у свекрови промелькнуло мученическое выражение – именно такое обычно прикрывают экзальтированной радостью, получая в подарок какую-нибудь идиотскую безделушку. Но едва Ланочка увидела всю эту роскошь – малиновую кожу великолепной выделки, золотые логотипы, – она остолбенела от удивления.
Вот вам всем!