Неприятности в ассортименте
Шрифт:
Сыграв в футбол с бабой Катей – она рьяно отказывалась от даров, заключенных в четыре картонные коробки, мы настойчиво предлагали ей забрать их, – Ирина вернулась к машине и достала подушку.
– Вот, – сказала она. – Баба Катя, и вы нам помогите, пожалуйста. Муж у меня пропал.
Старушка минуту молча переводила взгляд с Ириного лица, напряженного и несчастного, на предъявленную подушку и обратно. Потом прижала ладони ко рту.
– Ой, внученьки, да я же не та баба Катя, которую вы ищете, – виновато выдавила она. – Та ясновидящая… Она в Корсавине живет!
– А это что? – тупо спросили мы.
– Степаново.
– Ну ничего, зато сделали доброе дело.
Ирина сосредоточенно смотрела на дорогу – светло-желтой песчаной лентой она петляла между соснами, высокими, прямыми, впившимися темно-зелеными кронами в синее небо.
– Зато потеряли два часа, – уныло пробурчала я.
– Зато бабуля обеспечена едой по крайней мере на месяц.
– Зато ни на шаг не приблизились к своей цели.
– А ты представь, как бы они с Антониной куковали без лекарств и еды, если бы мы не появились? Мы спасли старушек, – с удовольствием констатировала Ириша.
– Думаешь, наверху нам это как-то зачтется?
– Не смеши, Юля! Ты же такая бескорыстная. Когда это ты беспокоилась о личной выгоде?
– Кажется, в последнее время я стала очень въедливой и мелочной, – призналась я, вспомнив, как подсчитывала, исходя ядом, ежемесячные отчисления Никиты Ланочке…
Деревня Корсавино тоже не могла похвастаться указательной табличкой. Хотя, возможно, мы ее просто проглядели. Но, как и в Степанове, мы сразу же попали на улицу Ленина и обнаружили на ней гораздо больше домов. Интуиция, изменившая нам в случае с бабой Катей, теперь сразу же подсказала, куда ехать: мы направились к воротам, собравшим беспрецедентное для заброшенной деревушки число автомобилей – три.
– Прямо автосалон, – буркнула я, рассматривая пыльные бока огромного джипа, «девятки» и «Нивы».
Ирина пристроила рядом еще и свою машину.
Баба Катя-2, очевидно, имела референта. Прямо за воротами нас встретила худая, сгорбленная женщина в темном платке и глухом платье до пят и, проэкзаменовав, отвела в дом.
– Ждите, – велела она. – Авось примет. Я скажу о вашей беде.
Мы с Ириной сели на дряблый диванчик, заставший, предполагаю, правление Леонида Ильича Брежнева. Комната была тесной и захламленной, с какими-то тазами, плетеными корзинами и ящиками по углам. Окна были занавешены пеленками, хранившими следы насильственной смерти мух и пауков. Дощатый пол играл и скрипел под ногами, краска на стенах облупилась. Ира, замерев, смотрела в одну точку, на коленях она держала подушку, в руке сжимала носки Льва. Я осторожно обняла ее за плечи.
В комнате мы были не одни – на расхлябанном стуле сидел мужчина с видом понурым и безнадежным. В руках он крутил брелок с ключами, судя по логотипу – от огромного джипа, припаркованного у забора. На самом краешке «нашего» дивана примостилась женщина, изобретательно одетая в резиновые сапоги, макинтош и вязаную шапочку. Внешний вид дамы доказывал силу и нестандартность ее характера – ведь на улице было не меньше двадцати восьми градусов тепла. Утепленная тоже моргала, ее веки покраснели от нескончаемых слез.
Дверь открылась, и из соседней комнаты прошмыгнула сначала мрачная женщина-тень в темном платке, затем – еще одна посетительница.
– Так нечестно! – гневно объявила она. – Я двести километров отмотала, чтобы сюда добраться! Почему
ваша бабка не хочет со мной говорить?– Она не со всеми разговаривает, – почти беззвучно прошуршал в ответ темный платок. – Вы уж идите. Все равно силком ее не заставите.
– Но надо же иметь сострадание! – обиженно воскликнула отвергнутая посетительница и выскочила из дома…
Мужчина с джипом и дама в макинтоше сделали движение навстречу темному платку, надеясь, видимо, просочиться в кабинет ясновидящей. Референт властным движением руки усадила их на место и кивнула нам, прошелестев:
– А теперь вы идите. Идите, идите.
Мы с Ириной, обменявшись скорбными взглядами, поднялись с дивана. Колени у нас дрожали – за такие неспокойные коленки тренер российской сборной по волейболу наградил бы подопечных парой крепких словечек.
Джип и макинтош не стали оспаривать наше первенство. Видимо, пока они сидели в приемной, в них еще теплилась надежда. Они боялись предстать перед бабулей, поведать о своей беде и услышать окончательный приговор. Нам с Ирой тоже было очень страшно.
Баба Катя-2 внешне мало отличалась от старушки, обнаруженной нами в деревне Степаново: такой же белый платочек, цветастое платье-халат и лицо в тысячах морщин. Она сидела за столом и ловко орудовала крючком, вывязывая нечто из разноцветных ниток. Перед ней красовалась целая клумба из ярких лохматых клубков, намотанных из старья. Приглядевшись, я поняла, что старушка не стремится создать законченное изделие – чепчик там или носки, а вяжет просто ради процесса. Бабуля плела бесконечную паутину, поддевая пряжу крючком и вытягивая нить. В школе нас этому учили… Как же это называется? А, столбики с накидом.
– Ну, что у вас? – строго посмотрела на нас вязальщица. – Подушка? Давайте сюда.
Ириша подобострастно кинулась к бабке с подушкой и бережно установила вещдок на столе.
– Вот еще это. – Она торопливо выложила рядом огромные и черные, как два пиратских флага, носки Льва. От пятки к мыску тянулись буквы – Pierre Cardin. – И фотография.
Ирина достала из сумки снимок и водрузила сверху на подушку. Теперь наша бабуля была снабжена всем необходимым и в то же время отлично забаррикадирована. Ее это ничуть не смутило. Она внимательно рассмотрела и фотографию, и носки, пощупала подушку.
– Жив он. Но лежит, – быстро сказала баба Катя.
Ирина охнула и повалилась вбок. Я успела нырнуть под тело подруги и замерла, словно свая, подпирающая венецианские здания.
– Лежит? Как лежит? Почему лежит? – умоляюще пролепетала Ирина.
– Умирает?!! – трагически выкрикнула я.
– Нет, не умирает… Просто лежит.
– Где? На земле, под кустом, в яме?!!
Ира посмотрела на меня так, словно я дрелью буравила ей зуб. А что? Обычная журналистская привычка – уточнять, выспрашивать подробности.
– Нет, не на земле. И не в яме, – отрицательно покачала головой бабуля. – Больше ничего сказать не могу. Но жив, жив ваш Лев.
– Когда же он домой вернется? – опять начала я. – Где лежит? На природе или в закрытом помещении? А рядом кто-то есть? Ему плохо? Как он себя чувствует? Почему он…
– Все, больше ничего не знаю, – отрешенно пробормотала баба Катя и вновь взялась за крючок.
Аудиенция, очевидно, закончилась.
– Спасибо, – горячо поблагодарила Ирина. – Огромное вам спасибо! – И тут же принялась рыдать.