Непрочитанные письма

Итог работы здесь не есть случайная удача, счастливое стечение благоприятных обстоятельств, а убедительное доказательство простой и все-таки трудной истины: успех приходит тогда, когда идея обеспечена материальными ресурсами и организационными мерами.

Читаю дальше.

«Вместе с тем состояние дел в главной для нас отрасли далеко от благополучного... Главным средством, обеспечивающим рациональную разработку месторождений и выполнение заданий по добыче нефти, является фонд скважин. Сегодня на промыслах округа бездействует каждая седьмая скважина. Слабо, практически в одну смену, ведется подземный ремонт скважин. Медленно осуществляется перевод скважин на механизированные способы добычи. С опозданием возводятся газлифтные компрессорные станции... Отстает обустройство, особенно на новых месторождениях, где уровни были значительно ниже планируемых...»

Да на всех месторождениях не поспевает, подумал я. Без исключения. Даже на тех, что сейчас еще держатся, числятся в первых строках, — и какого напряжения сил им это стоит, не расскажет никто: не измерить его ни вольтами, ни амперами, ни тоннами, ни рублями, не выразить словами. Кое о чем могли бы поведать электрокардиограммы, хранящиеся в архивах различных больничек Севера, но и они не дадут полной картины. Не так ли, Виктор Васильевич? И сроки освоения, давние или начальные, особого значения не имеют. Более того: с каждым годом разрыв между необходимым обустройством и фактическим, как правило, нарастает. Варь-Еган осваивается десять лет, его вклад в нефтехранилище страны достаточно авторитетен (вся страна перед войной добывала чуть поболее, чем одно здешнее НГДУ), — но какой ценой? Промышленное обустройство отстало на несколько лет; город Радужный, который должен был стать базой освоения группы месторождений севернее Самотлора, не существует пока вообще.

Быть может, Варь-Егану особенно не везло?

Долгие годы Варь-Еган был в тени прославленного Самотлора; возможно, и это обстоятельство (я имею в виду несопоставимость цифр, обозначавших добычу на Варь-Егане и Самотлоре) невольно лишало новое месторождение повсечасного внимания, планомерной, плодотворной заботы. Но не только оно: для объединения «Нижневартовскнефтегаз», где и без того уже наступил «предел компетентности» (по выражению Сивака), Варь-Еган, отдаленный от Нижневартовска трехзначным километражем, сразу стал обузой; обустройство его столь привычно откладывалось на «потом», что, когда «потом» неожиданно наступило, когда возросли в цене варьеганские тонны нефти, оказалось, что много здесь только лишь предстоит сделать...

Было уже об этом? Да, было. Все повторяется, переменчива лишь география, но суть проблемы неизменна. За последние пятнадцать лет мне случилось видеть различные нефтяные и газовые месторождения страны на разных этапах освоения — Мангышлак, Уренгой, Самотлор, Аган, Варь-Еган, Харасавэй, Усинск, Вуктыл, Нягань... Поражал не только героизм, людей, не только размах работ, — поражала воображение повторяемость ошибок, главная из которых была окрещена в Усинске довольно смелым лексическим сочетанием — «отставание опережающего обустройства». Кругами мы движемся, кругами, но это не круги, образуемые брошенным в воду камнем, — те хотя бы распространяются вширь, все же дают некий незнаемый, не измеряемый нами эффект. А мы движемся кругами по затертой звуковой дорожке старой пластинки. На школьных вечерах нас, великовозрастных балбесов, приводила в смятенное неистовство одна пластинка — повторение случайного обрывка непритязательной строчки вызывало шокирующий результат: «А волны и стонут и плачут, и бьются о борт... о борт... о борт — джик! — корабля...» Надо было легонько подтолкнуть звукосниматель, чтобы несчастный корабль продолжил свое движение.

По старой дорожке, закрученной в спираль.

Плохо используется фонд скважин... Слабо ведется подземный ремонт... Медленно переводят скважины на механизированную добычу... С опозданием внедряется газлифт...

Между прочим, несколько лет назад на Варь-Егане я разговорился с начальником отдела разработки НГДУ Леонидом Григорьевичем Захаровым; он только что приехал в Радужный и был переполнен замыслами и планами: «Нам нужно срочно внедрять газлифтный способ добычи, — говорил он — Здесь два пути: компрессорный газлифт и бее компрессорный. Компрессорный — это понятно: строишь соответствующие установки, создаешь искусственное давление, выдавливаешь нефть. Только зачем нам установки строить, если у нас в газовой шапке пласта Б-четыре давление сто девяносто восемь атмосфер! Двести почти! Пусть оно и работает, верно?» Встретился я с ним совсем недавно. Про газлифт — и компрессорный, и бескомпрессорный — он уже не говорил, а толковал озабоченно о том, что на северном Варь-Егане, месторождении протяженностью тридцать шесть километров, шестьсот скважин — и обслуживают их восемь операторов. «Как обслуживают? Да никак. Чисто условно. Конечно, скважины садятся...» Был Захаров теперь главным геологом НГДУ, работал отчаянно, не щадя себя, но... «Вот только сейчас мы получили проект обустройства северного Варь-Егана. Проект по Варь-Егану в стадии разработки...» Его коллега, главный инженер того же управления, Ананий Михайлович Кузьмин бросил в сердцах: «На амбразуру человек падает, когда уверен, что закроет пулемет. А если не закроет? Второй раз не упадешь...» И добавил: «Когда человек понимает, что работу выполнить невозможно, он вообще перестает что-либо делать». У самого Кузьмина рабочий день начинается — знаю точно — в шесть утра, когда заканчивается, не разумеет никто; однако даже в полных сутках не отыщешь малый промежуток для занятий обязанностями главного инженера: время уходит на текучку, на мелочовку, на выяснение отношений то с буровиками (почему не сдали скважину?), то со строителями (почему какой-то там фланец не врезан?).

В одном управлении мне под ба-альшим секретом помните, как в детские времена: «Только из моих рук!») позволили посмотреть очередное указание Миннефтепрома. Главная рекомендация этого строго засекреченного документа была известна самому отпетому двоечнику нефтяного техникума — необходимо, указывало министерство, вести работы по обустройству месторождения. Приятно, конечно, что эта мысль наконец-то дошла до министерства; долгие годы оно, кроме тонн и метров, и слушать ни о чем не желало... Нынешние беды Самотлора не столь уж внезапны: обустройство этого прославленного месторождения, в конечном счете, та же бессмертная времянка, не сбалансированная с ростом добычи, не обеспечивающая ее стабильность.

Пока гремели фанфары, об этом старались не думать или думали слишком мало, а теперь... Теперь судорожным рывком дела не поправишь, работа предстоит мучительная и не сулящая лавров.

Генеральный директор объединения «Красноленинскнефтегаз» Борис Иса-оглы Нуриев (привычно откликавшийся и на имя Борис Исаевич), небольшого роста, крепко сбитый, с энергичной, или, говоря точнее, яростной, жестикуляцией, напористым, неукротимым голосом, начал беседу без предисловий и вводных слов:

— Главная задача — вывести объединение из прорыва. Для достижения этой цели необходимо скоординировать все средства и возможности — стратегические и тактические, производственные и социальные. Все в равной мере важно! В части стратегии — добиваемся созидания мощных строительных трестов и строительной базы. Мы пришли сюда не на один год! Еще: меняем первоначальное направление развития бурения и добычи. Я имею в виду Ем-Егу. Глупо на малоизученных, технологически и энергетически не обеспеченных площадях, без устойчивой транспортной схемы разворачивать эксплуатационное бурение. С нового года сосредоточиваемся на Талинке. И чуть южнее — в районе перспективных разведочных скважин восемьсот и восемьсот два. По дебитам — это явно куполок, дальнейшее разбуривание позволит увеличить добычу. Но просто увеличить — мало. Необходима стабильность. А стабильность — это надежное, грамотное обустройство. Стабильность — это грамотные, надежные кадры, а значит — это жилье, соцкульт, город. Пока не будет нормального города, нам не поднять ни инженерной, ни исполнительской культуры. Работать грамотно без этих условий нельзя. А с малограмотной работой мы больше мириться не можем и не станем! Слишком много людей и целых организаций, которые пригрелись у нефти и жили себе потихонечку, ни о чем не заботясь. Конечно, были и остаются объективные трудности. Но никакими трудностями нельзя оправдать, что НГДУ практически не работало с фондом скважин! Про это расскажешь где — не поверят. Нет, такого больше мы не потерпим!

И он прошелся по кабинету мягкой кошачьей походкой, но в этой мягкости, легко угадывалась готовность к прыжку. Под Новый год ему стукнет сорок девять. В Тюмени относительно недавно — шесть лет всего. А прежде, сразу после института, — двадцать один год в Татарии. Вырастил там семерых детей — и вдруг снялся с места, полетел на Север, Нижневартовск, Нефтеюганск, теперь вот — Нягань...

— Я так скажу: мы должны пробудить и людях гордое отношение к работе. В том, что в них накопилось слишком много безразличия, повинны не только они сами — обстоятельства тут тоже не последнюю роль сыграли...

— Борис Исаевич, — сказала секретарша. — Чаун на проводе.

— Соединяйте. — И в микрофон: — Слушаю, Владимир Григорьевич. Чем порадуешь? Что? На восьмисотой?! Голову ему надо оторвать, а не задвижку! Немедленно во всем разберитесь! — Положил трубку, пробормотал: — Еще и на восьмисотой скважине авария... А отчего? От распущенности и расхлябанности! От безответственности!.. Ладно, — оборвал себя Нуриев. — Разберемся. На чем мы остановились?

— На обстоятельствах, которые...

— Обстоятельства мы будем ломать! Понимаете? Ломать! — твердо произнес Нуриев. — Отношение к Нягани переменится. Оно уже меняется. Нам помогают. Нас поддерживают. Сегодня к нам первый секретарь окружкома приехал, Китаев Виктор Васильевич. Сейчас он на Талинке. А вечером, думаю, встретимся вместе со всеми руководителями служб, поговорим о наших проблемах и заботах. Откровенно поговорим.

— Надолго? — спросил я у Китаева.

— Дня на три. В субботу надо быть в Вартовске. Потом — Сургут. А ты?

— Думаю еще недельку побыть.

— И правильно. Хорошее ты местечко выбрал. Есть на что поглядеть и над чем подумать.

— Не я выбирал. Это вы выбрали... Да, как раз сегодня с утра, можно сказать, с карандашом в руках доклад твой читал. Ну, если точнее — отчет окружкома.

— Именно — точнее. Это же работа всего коллектива.

— Только...

— Что — только? — спросил Китаев.