Непрожитое детство

– Смерть, – Екатерина произнесла вслух это ледяное слово.

Три года назад везделет ее сына Степана взорвался. Если бы теракт или двухтысячный «Мерседес» с богатой африканкой, опьяненной шампанским и кайфалином…* Тогда картина мироздания была бы ясна: одним все – цвет кожи, вседозволенность, купленная бесконечность жизни, другим могила длиною в два метра… Но нет, в Степушку влетел старикан с заикающимся взглядом. Екатерине пришлось его навещать, он попал с инфарктом в больницу – так бедняга разволновался…

*ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Кайфалин – наркотик последнего поколения, воздействие более яркое, чем у кокаина, и без неприятных последствий в виде хронического насморка. Привыкание – психическое и физическое.

Екатерина так и не научилась отчаиваться, ненавидеть жизнь и получать удовольствие от злости. А как было бы красиво горевать днями напролет, напоминая себе о материнском сухостое… Вместо этого Екатерина переехала из Москвы в Калининград, устроилась штатным юристом на пивоваренный завод, хозяин которого, китаец-полукровка, еще и ухаживал за ней. А теперь перед ней лежала девочка из подшефного детского дома и дарила надеждой – адвокатесса хотела удочерить Эльзу. Именно по этой причине Екатерина защищала интересы детей бесплатно.

Что-то в этом как бы очевидном деле было неправильно, мутно. И как Екатерина ни пыталась заглушить внутренний голос, обращаясь к надежности фактов, она не могла успокоиться. Она тщательно перебирала доказательства вины приемных родительниц. Все без исключения дети показали на них. Под ногтями Валентины и Сергея были найдены частицы кожи и крови девочки. Медэкспертиза подтвердила, что в вечер преступления у приемного родителя был оргазм. Но однозначность фактов не могла остановить чего-то, поднимающегося снизу живота и жалящего сердце ночными кошмарами.

Екатерина схватила сумку и выбежала из палаты.

В узком больничном коридоре раздался шепот удаляющихся шагов.

В палате Эльзы все было прибрано. Предметы стояли ровно, как на параде. Часы оттикивали время. В отличие от людей, время никуда не спешило и никогда не опаздывало. В нем растворялись культы и культуры, погибали цивилизации, исчезали мириады человеческих жизней, а оно беспощадно продолжало свою работу.

Губы девочки разомкнулись, приглашая жизнь внутрь. Эльза прикоснулась взглядом к окружающему миру… Но палата оказалась пуста. Никто не схватил ее за руку, не позвал медсестру, а всегда работающий компьютер не различил мимолетное возрождение жизни.

И девочка опять погрузилась в забытье…

Сидя в везделете, Екатерина делала заметки, диктуя свои мысли рабочему компьютеру – тоненькому планшету размером с ладонь.

– Родительницы Эльзы явно что-то скрывают – только вот что? Может, еще более тяжкие преступления? А может, и собственную невиновность? Их дети рано научились врать. В прошлом многие из них имели преступный опыт. Увечили, истязали, продавали собственное тело и совершали массу других отвратительных поступков.

Перед глазами Екатерины встали детские лица из зала суда. Через боль и негодование просвечивало что-то еще.

– О чем они молчат?

Везделет Екатерины несся по воздушной трассе. Внизу простирался пульсирующий, искрящийся город. Калининград являлся типичным Российским городом, он перестал выделяться немецкой аккуратностью, разумностью. Как и в миллионах других городов по всей России около домов стояли контейнеры, сразу перерабатывающие отходы. Повсюду пестрели переносные, цветущие круглый год клумбы. Ограды были заботливо покрашены в гармонирующие с домами цвета. Воздух пах навязчивой, химической чистотой. Куда подевались русские провинциальные города с их склизкой неустроенностью, шаткими заборами, горами мусора и всегда пьяными, исповедально искренними людьми? Россия изменилась. Россиянки перестали выкидывать из окон везделетов пивные банки, хамить и укрываться от налогов. Женщины, как и всегда, были сильны и прекрасны, в мужчинах появился универсальный, иногда подправленный пластической хирургией стандарт красоты. Раскосо-темные лица с высокими скулами, пухлыми губами улыбались пружинисто и призывно. Средний уровень жизни россиянок стал одним из самых высоких в мире. Налоги платились исправно, всей правды не говорили, но жили в довольстве и с верой в завтрашний день. Великая госпожа Сеньоль подарила стране закон, вырубив его скрижали в людской плоти. Она связала преступлением и деньгами главные семьи государства, чтобы те в страхе перед собственным беззаконием хранили закон.

– Почему отказываетесь? – прогремел голос высокой милиционерши.

Судья упрямо молчала.

Женщины стояли друг против друга в подвале – крошечном помещении, оборудованном глушилками для секретных разговоров, с узким звукоизоляционным окном, выходящим на неряшливый, сизый пустырь.

– Вспомните, сколько сделала мама! Должны быть благодарны! – милиционерша ткнула судью в грудь.

– Я ей и благодарна, но не могу я помочь. Мне ничего неизвестно о сыворотке. К тому же Николай…

Судья зажмурилась, по лицу прошла судорога, стянувшая ее черты в тугой узел.

– Прекратить! Жалеть не буду, – как всегда без местоимений отрезала Василиса.

– Николай… – еще раз беспомощно сказала судья. Она подняла на Василису растерянный, заикающийся взгляд.

– Гроза! – рявкнула милиционерша, будто приказывая непогоде.

– Что?

– Гроза будет.

– Василиса, пожалуйста, я ничего не могу сделать, – маленькое бледное лицо судьи вытянулось, отразившись, как в кривом зеркале, в нагрудном щетке милиционерши.

– Гнили бы на Арийских островах, если бы не были родственницей! Правда дальней! – прорычала Василиса и вышла из комнаты.

Густое небо прорвала молния. Позади города рухнул гром. Новая вспышка взорвалась. В разные стороны полетели ошметки облаков. Судья заплакала.

Екатерина посадила везделет на наземную стоянку и стала перебирать рабочие видеофайлы. Ей нужен был файл с первыми видео детского дома.

Перед Екатериной развернулось необходимое изображение. Крепкое двухэтажное здание с розовыми ставнями и соломенной крышей, – в моде стиль a la russe. На заднем дворе огород с изумрудной ботвой моркови и трепетными цветами картофеля. В саду детский смех, смешанный с птичьими сплетнями и шепотом ветра.

Екатерина открыла следующее видео. Дети с нежностью смотрели на Валентину. На террасе, окруженная воспитанницами, она читала им книги. Оторвавшись от старинных хрустких листков, Валентина сказала:

– Писатели – такие бесстыдники. Никогда не расскажут всей правды. Никогда не научат жить, – и она залилась мелодичным звонким смехом.

Екатерине нравился этот искренний, мелодичный смех. Она увеличила изображение до крупного плана. Как Валентина с таким честным лицом могла совершить подобное преступление? Что эта женщина прячет за доброй внешностью?

Екатерина открыла следующий файл. Они только познакомились. Екатерина в качестве консультантки по юридическим вопросам взяла шефство над интернатом. Валентина рассказывала ей о распорядке дня:

– В будни дети встают в семь утра. Делают зарядку, умываются и идут завтракать. На завтрак я обычно варю овсяную кашу. Или жарю многоокую, похожую на мутанта, глазунью. В праздничные дни пеку оладьи. Комбикорм я не признаю.

– Комбикорм?

Екатерина вздрогнула от своего голоса.

– Я так называю пищевые пилюли, тюбики и банки с консервами. Еда должна приносить наслаждение.