Нераскрытые тайны гипноза

С Месмером невозможно расстаться без некоторой ностальгии, наверное, этим объясняется, что литература о Месмере и месмеризме не только не иссякает, но и, напротив, множится. Так, только в 1985 году вышло значительное число англоязычных работ: Роджер Кутер «История месмеризма в Британии. Бедность и обещание» (Cooter, 1985); Адам Крэбтри «Месмеризм, расчлененное сознание и множественная личность» (Crabtree, 1985); Роберт Фуллер «Месмеризм и американское лечение душ» (Fuller, 1982) и «Американский месмеризм» (Fuller, 1985).

Число работ немецких авторов так велико, что их перечислить здесь просто невозможно. Назовем только главнейших авторов: Кернер (Kemer, 1829), Карус (Cams, 1846), Кизеветтер (Kiesewetter Karl, 1893), Гензель (Haensel Carl, 1940); Тишнер и Биттель (Tischner Rudolf und Bittel Karl, 1939, 1941).

Предыстория месмеризма отражена в работах Каеха (Kaech Rene 1954, s. 2154–2158), Бенца (Benz Ernst, 1977). Влиянию Месмера на современную духовную жизнь посвящены исследования Либранда (Leibbrand Werner, 1937); Артельта (Artelt Walter, 1951) и Тишнера (Tischner Rudolf, 1924); Бремма (Bremm Jakob 1930); Мозера (Moser Fanny, 1935); Купша (Kupsch Wolfgang, 1985a,19856).

В связи с круглой датой, 250-летием со дня рождения Месмера, на его родине в Месбурге с 10 по 13 мая 1984 года состоялся Международный научный симпозиум. В очередной раз собравшиеся светила мировой медицинской науки признали огромный вклад Месмера в науку. Материалы конгресса были изданы через год в Штутгарте.

Академия возвращается к проблеме магнетизма

Граф Прованский, брат Людовика XVI, добился своего: искусно интригуя, он вызвал недовольство политикой короля, которое как детонатор побудило кровавую резню, а пронесшийся вслед за ней революционный вихрь унес тысячи жизней, включая его брата и его сына Людовика XVII. В конце концов это привело его в 1814 году на французский трон под именем Людовика XVIII. Основанная его указом от 1820 года Academie de Medecme (Парижская медицинская академия) воскресила и объединила в себе деятельность славных в свое время двух медицинских учреждений: Academie royale de Chirurgie (Королевская хирургическая академия, основанная в 1731 году) и Societe royale de Medecine (Королевское медицинское общество, основанное в 1776 году), — низвергнутых вместе с другими научными и учебными учреждениями вихрем первой французской революции.

В 1823 году Парижский медицинский факультет был снова реорганизован, он получил расширенные штаты: ставку получили 23 ординарных профессора и 36 доцентов (aggreges). Такое положение сохранялось вплоть до 70-х годов, с 1877 года оно изменилось. У Национальной медицинской академии появилась возможность особенно развернуться в 1835 году, когда изменился ее устав, по которому и теперь она действует, издавая ежегодно свой «Bulletin» и свои труды под названием «Memoires». Академия была разделена на 11 секций, в которых трудились почетные и действительные члены (более 300 под именем associes libres nationaux et etrangers) и члены-корреспонденты.

В 1824 году в Париже умер Людовик XVIII, граф Прованский. Его погубила ужасная гангрена, которая буквально разрушила его тело. Когда с него перед смертью снимали чулок, вместе с чулком сняли большой палец ноги. Разложение шло с такой ужасающей быстротой, что к трупу было невозможно подойти. Долго еще после этого у парижан была в ходу невежливая поговорка: «Смердит, как в день смерти Людовика XVIII». Престол перешел на шесть лет к его младшему брату, графу Д'Артуа, назвавшему себя Карлом X. Время затягивало раны, Франции пришлось выплатить эмигрантам огромную компенсацию за понесенный ущерб. Карл X, свергнутый очередной, Июльской революцией 1830 года, прожил еще шесть лет.

В этом же году, 6 мая 1824 года, Национальная медицинская академия открыла свое первое заседание. Декретом от 3 декабря 1824 года секретарем академии был назначен профессор психиатрии Паризе [62] , написавший «Историю членов Медицинской академии» (1850). Это было сделано, несмотря на указ от 20 декабря 1820 года, предоставлявший самой академии право избирать секретаря. Дух Месмера продолжает будоражить умы.

Прошло уже десять лет, как прах основоположника психотерапии Месмера упокоился в мире, а Национальная медицинская академия начиная с 1825 года вынуждена время от времени возвращаться к рассмотрению его детища — животного магнетизма. Первое настоятельное требование в виде письменного запроса было получено от члена Парижского медицинского факультета, д-ра Поля Фуассака, в котором он извещал: «В течение двух лет я ежедневно произвожу магнетические опыты и пришел к убеждению, что врачебный мир не должен больше игнорировать это великое открытие. Мои сомнамбулы обладают способностью с помощью одного прикосновения диагностировать болезни лучше самого Гиппократа. Я открыто объявляю себя сторонником магнетизма и желаю, чтобы Национальная медицинская академия проверила истину моих слов и убедилась в существовании у них удивительных способностей» (Foissac, 1925). Это письмо огласили на заседании 11 октября 1825 года.

62

Паризе Этьен (1770–1844) — французский психиатр, ученик Пинеля, работавший под его руководством в госпитале Сальпетриер; читал лекции на факультете по анатомии и физиологии.

Содержавшийся в письме призыв вызвал протест большинства членов академии. Профессор Ренодин выразил мнение многих участников заседания, когда сказал: «Зачем нужна комиссия, магнетизм давно похоронен». «Нет, не похоронен, если вокруг только и разговоров, что о нем, — заявили другие. — Нужно раз и навсегда разобраться с ним». Поскольку голоса разделились, президент Национальной медицинской академии, г-н Дубль [63] , предложил: «Так как академия не готова к предложению такого рода, то не следует ли избрать комиссию, чтобы она подготовила вопрос к обсуждению: стоит ли академии вообще разбираться с магнетизмом?» Предложение в целом было одобрено, и в комиссию вошли: Аделон [64] , Паризе, Марк и Ренодин и другие. Поскольку последний заявил, что этот вопрос не достоин внимания академии, его заменили на Бурде де ла Мулье [65] . Хотя в ученом мире считается аксиомой, что научные вопросы не решаются голосованием, здесь этот принцип был нарушен.

63

Дубль Франсуа Жозеф (1776–1842).

64

Аделон Николас Филиберт (1782–1862).

65

Бурде де ла Мулье Жозеф Франсуа (Bourdier de La Moullere, 1757–1831), профессор медицинской клиники переподготовки персонала, заменивший A. Royec-Collard.

Два месяца спустя, 13 декабря 1825 года, комиссия постановила рассмотреть вопрос о животном магнетизме на общем собрании Национальной медицинской академии. Она мотивировала свое решение тем, что хотя академия в свое время осудила магнетизм, но в настоящее время он совершенно видоизменился и у него появилось много известных сторонников, в том числе и за границей. К примеру, в 1813 году во Франции вышел труд Жозефа Делёза «Критическая история животного магнетизма» [66] ; в других странах Гуфеланд, Пассаван [67] , Борке, фон Штофреген (лейб-медик российского императорского двора) и многие другие объявили себя приверженцами животного магнетизма.

66

Историей животного магнетизма занималось большое число авторов, среди которых можно выделить Дюбоа, Дешамбра, Барсо, Фигье. Но единственный труд, который заслуживает внимания, принадлежит Полю Рише. Он был опубликован в «Nouvelle Revue» 1 августа 1882 г.

67

Даниил Пассаван, ученик Даниила Вернули — математика-физиолога, защитил в Базеле в 1748 г. докторскую диссертацию «Сила сердца», где на основании расчетов англичанина Стефана Гальса (1677–1761) попытался определить силу правого и левого Желудочков.

Произошли перемены. Уже миновали теологическая и метафизическая стадии прогресса, учил сен-симонист философ О. Конт, наступает век позитивных наук, точное знание сменяет общие рассуждения. Только наука спасет мир, вещал апологет Сен-Симона, революции — это бред, тормоз, кровь. А технический прогресс действительно набирал силу. Вот, например, Англия. Семь лет назад в Клайде поплыл первый железный корабль, ныне по рельсам побежал паровоз Стефенсона, вот уже 20 лет по всему миру стучали Жаккардовы станки. Мир менялся на глазах, ускорение не коснулось разве что академии.

Решение комиссии возвратиться к вопросу животного магнетизма вызвало недоумение у многих членов Национальной медицинской академии. Приведем стенограмму этой дискуссии, поскольку она представляет собой как научный, так и исторический интерес. Особо обращаем внимание на тот факт, что принявшие участие в дискуссии врачи являлись не только цветом французской медицины, но и мировой медицинской элитой.

Первым высказался уважаемый коллегами за свою опытность и ученость барон Деженетт [68] . «Само решение комиссии, — заявил Деженетт, — признающее возможность заниматься рассмотрением проблем магнетизма, может дурно повлиять на молодые умы. Если уж мы начнем заниматься магнетизмом, то зачем студентам учиться медицине, нам остается только закрыть медицинские школы» (Шойфет, 2004, с. 169).

68

Деженетт Николас Рене (Desgenettes-Dufriche, 1762–1837), — барон, военный врач, глава санитарной службы французской Восточной армии, участник множества походов и битв, заслуживший большие почести у Наполеона.

Следующий докладчик, барон Дюпюитрен, был верен себе, выразив опасение: «Если правда, что говорят магнетизеры, то это угроза общественному порядку. Какой-нибудь магнетизер-авантюрист, сидя на своем чердаке в Париже, захочет потрясти устои миропорядка. Что тогда делать?»

К Гийому Дюпюитрену привыкли прислушиваться. Все-таки знаменитый хирург, ученик Пинело и Кювье. Казалось, он удостоен всех званий: профессор хирургии Парижского медицинского факультета (1813), лейб-хирург Людовика XVIII (1823), член Парижской академии наук (1825) и Национальной медицинской академии (1820) (Шойфет, 2004, с. 206).