Нереальная реальность

– Они пришли с добром, – произнес Отшельник негромко. Голос его был низок, тембр приятен.

– Мы надеемся на это, – кивнул Строн.

– Их сердца открыты. Верь им, Строн.

Тот приложил руку к сердцу и склонил голову.

– Давайте быстрее! – поторопил Берл рен Карт, уже расположившийся в кабине рядом с пилотом.

«Оса» взмыла в небо, заскользила под низкими тучами среди небоскребов, как стрекоза, затерявшаяся в лесу с высокими голыми деревьями. Через четверть часа она резко пошла на посадку. Пилот слишком сильно дернул ручку, посадка получилась жесткой, у пассажиров лязгнули зубы.

В этом районе Джизентара землянам бывать еще не приходилось. Кому то могло показаться здесь еще тоскливее, чем в «сельве» – но это вопрос вкуса. На горизонте возвышались гигантские бледно‑розовые стеклянные корпуса аэрокосмического предприятия. А вокруг раскинулась многокилометровая свалка. Заброшенная. Запущенная. Омерзительная. Когда‑то здесь была окраина города. Коптили небо заводы, которые немилосердно травили окружающую среду. Почва пропиталась химикатами, как свежий хлеб вареньем. Добавились какие‑то неизученные и непонятные факторы. В результате здесь прочно обосновалась свалка, поскольку ничто живое существовать просто не могло.

Район города площадью более ста квадратных километров оградили высоким забором. Первое время по проволоке был пропущен ток, дабы уберечь народ от желания проникнуть за ограду. Теперь тока не было. Самый последний бродяга в «сельве» знал, что на свалку ход только самоубийцам. Никому не удавалось протянуть тут более двух суток. Впрочем, смельчаки отыскивались. Время от времени какой‑нибудь бедняга забредал сюда. В некоторых закоулках нога человека не ступала десятилетия.

Промышленность благодаря могучей поступи научно‑технического прогресса стала безотходной. Вынашивались планы приведения этого места в божеский вид. Но к власти пришел Кунан, а у него были совсем другие заботы. Его больше интересовал «человеческий мусор», как он сам выражался, и в утилизации последнего он весьма преуспел.

Вертолет стоял на крепкой, как бетон, зеленоватой стеклянистой поверхности. Присмотревшись, Лаврушин поняло, что это не особый бетон, а обычный песок, сцементированный какой‑то химией. У посадочных опор «Осы» неторопливо несла свои воды узкая речка. Она выходила из завалов мусора и уходила в другие завалы. Вдаль тянулись нагромождения ржавого металлолома, корпуса обгорелых бронемашин, метрах в ста на север торчала изломанная серебристая штуковина, напоминавшая прихлопнутый меж двух астероидов космический корабль.

– Сюда, – отшельник подошел к истлевшему фюзеляжу тяжелого бомбандировщика высотой с двухэтажный дом, на нем чудом уцелел герб Джизентара, указал по‑хозяйски на утонувший в мусоре хвост самолета, отступил в сторону.

Строн и Берл рен Карт начали расшвыривать завалы из мусора и пластамассовых изжеванных ящиков. Они управились минут за пять и освободили дырку в земле. Что‑то в этом темном зеве было отталкивающее.

Строн вынул из кармана шарик‑фонарь, остальным раздал такие же.

– Да поможет нам Дзу, – произнес он, сжал три пальца – ритуальный жест, примерно то же, что и перекреститься. И шагнул на уходящие резко вниз ступени.

Лаврушин шел третьим. Перво‑наперво он едва не навернулся, поскользнувшись на скользком, как лед, камне. Такова у него судьба – пытаться везде навернуться, и ни разу в жизни при этом не навернуться по‑крупному.

– Далеко до главных галерей? – спросил он, восстановив равновесие.

– По прямой – восемь километров, – отозвался Берл рен Карт, придерживая его за локоть.

– Четыре часа ходьбы по Лабиринту, – уточнил Типинус.

– Вернемся домой – к диггерам в консультанты пойдем, – сказал Степан. – Только и видим, что канализации да подземелья. Родные они теперь для нас.

– Вернись сначала, – ответил Лаврушин.

Он насчитал девяносто восемь ступеней. Дальше шел квадратный, метра два шириной, коридор. Воздух затхлый. Шаги отдавались четко, как пистолетные выстрелы. Лучи фонариков рассекали мрак, но тьма прямого, как стрела, коридора ослабляла, а потом и проглатывала свет. Иногда к стуку каблуков примешивались посторонние шорохи, от них становилась как‑то неприятно. Не хотелось тревожить обитателей лабиринта. О них сложено много легенд, и все они носят характер страшилок. Хотя, скорее всего, шуршали все те же вездесущие крысы, но богатое воображение подсовывало другие картины.

Все ощущали себя не в своей тарелке. Было здесь что‑то помимо обычного знобливого и ирреального пыльного духа всех подземелий.

– Кто такой ход прокопал? – спросил Степан.

– Этот ход прорыт гораздо позднее Лабиринта, – сказал Типинус. – Каких‑то тысячу лет назад.

– Годы правления Мадката Синего, – выдал Лаврушин, сведения об истории Джизентара вбили на Тании в его голову как гвоздями.

– Воистину так, – согласился Типинус. – Кто знает прошлое, тот знает будущее. Ты молодец, инопланетник… Семьсот лет назад войска Хоррора и связанные с ними узами договора лесные орды осадили город. Осада длилась несчетное количество дней. И пришли ее спутники – болезни, голод. «Гнилая язва» унесла тысячи жизней. На улицах не осталось кошек и собак. Город задыхался. Он доживал последние дни, а хватка врагов не ослабевала. И тогда один мой предшественник вознес молитву Дзу, прося у него прощения. И открыл правителю этот ход. И провел по нему пятьсот отборных воинов. Они ударили в тыл осаждавшим. Город был спасен. Ценой жизни почти всех смельчаков. Хранитель Лабиринта был опозорен.

– Почему? – удивился Степан.

– Он нарушил запрет. Избранные не имеют права раскрывать тайны Лабиринта простым смертным. Они не могут участвовать в делах мира.

– Но… – начал Степан.

– Не могут, – настойчиво повторил Отшельник. – После той битвы о подземном ходе забыли.

Лаврушин ударился обо что‑то носком ботинка. По полу будто покатилась пустая консервная банка. Лаврушин поймал этот предмет в круг фонаря. Бронзовый шлем.

– Из тех пятисот несколько оказались трусами, – Типинус обернулся и остановился, глядя на помятый шлем. – Через ход они бежали обратно, в Джизентар. Но город не принял их. Они погибли в лесах. Лес тоже не принял трусов.

Лаврушин нагнулся и поднял шлем. Он на миг представил, как семьсот лет назад по этому коридору, позвякивая металлом, шли на верную смерть храбрецы. Шли, чтобы спасти свою Родину. И отпущенный им шанс был куда меньше двадцати процентов.

– Прорвемся, – прошептал он. На душе стало как‑то светлее.

Прямой путь кончился. Коридор принялся раздваиваться, растраиваться, извиваться змеей. Несть числа было боковым ходам, галереям залов, лестницам, ведущим во тьму – куда‑то в недра планеты. Наконец коридор закрутился спиралью, на каждом витке которой было несколько ответвлений. Нужно было иметь не голову, а Дом Советов, чтобы ориентироваться здесь. Лаврушин ждал, когда Типинус, вежливо извинившись, скажет, подобно Сусанину: «Извините, сам заблудился». Но Отшельник уверенно двигался вперед.

– Осторожно, – воскликнул Строн, когда Лаврушин привычно растяписто едва не налетел лбом на выступ. Землянин пригнулся и испуганно вскрикнул.

– Тьфу, окаянный.

Луч фонарика высветил лежащий на полу скелет, у его ребер валялся нож со ржавым лезвием и золотой рукояткой, украшенной драгоценными камнями.

– Ну что за лабиринт без скелета? – хмыкнул Степан.

– Что за трагедия тут произошла? – задумчиво произнес Лаврушин, нагибаясь. – Когда?

– Об этом известно только Дзу, – сказал Типинус.