Несбывшаяся весна

– Тут какой-то сбой, – сказал Храмов. – Потому что…

– Правильно! – прищелкнул пальцами Поляков. – Потому что письмо от Пантюхина-младшего пришло к Пантюхину-старшему. А этого произойти, как я понимаю, не должно было. Ответное письмо должно было попасть к тому, кто отправил первое – с вопросом о Босякове. К тому, кого в самом деле интересовала участь Бродяги. Или наш дедуля врет, или никак не могло дойти до него письмо Федора. Вряд ли врет… Значит, письмо попало к нему случайно. Почему?

– Получается, во всей этой истории замешан какой-то почтальон, – сказал Храмов.

– И я так же думаю, – кивнул Поляков. – Но не простой почтальон, а такой, который Пантюхина очень хорошо знает. Знает, что у него племянник в Энске, знает, что тот не сунет в мусорное ведро письмо от дядюшки, а выполнит его просьбу и ответ напишет.

– Ну, в Большаке вообще все друг друга знают, – усмехнулся Храмов. – Круг поиска расширяется.

– А по-моему, сужается. – Поляков соединил указательные и большие пальцы на обеих руках и показал, насколько сужается этот самый круг поиска. – Во-первых, потому, что ответное письмо дошло до Пантюхина-старшего. А во-вторых, потому, что Рыболов пошел к Пантюхину-младшему.

– Не вижу связи, – пожал плечами Храмов.

– Нам нужно искать Почтальона, который работает на той улице, где живет Пантюхин-старший и который в августе, когда разворачивалась история с Бродягой, заболел, уехал, в армию ушел и тому подобное. Что-то с ним, словом, случилось. Новичок так и не узнал об участи Бродяги и сообщил в «штаб Вали» – опять же, не знаю, каким образом! – что участь его осталась невыясненной. Это стало первым заданием Рыболова по прибытии в Энск: узнать, что случилось с Бродягой. Он приехал в больницу и узнал, что Босяков в бозе почил.

– Зачем он в таком случае поехал к Пантюхину на Автозавод?

– Думаю, просто искал пристанища, чтобы не сразу являться к Проводнику. Сослался бы на знакомство с большаковским дядюшкой, попросился бы переночевать… Он знал, где работает Федор Федорович Пантюхин и где он живет, что свидетельствует: большаковский Новичок успел передать информацию в разведшколу.

– И мы снова упираемся в то же самое, – сердито сказал Храмов. – Если он передал информацию в свой Центр, значит, у него все же есть связь. Предположим, она его не устраивает, она не оперативна, если ему так нужен был Бродяга, если Рыболов даже новую рацию привез, а все же связь есть. Но какая? Это не почта: в военное время переписка – дело провальное. И не радио, что для меня очевидно. Я, как в старину говорили, пари готов держать!

– Не спешите, проиграете, – усмехнулся Поляков. – В вашем представлении радист непременно должен находиться рядом с поставщиком информации или резидентом. А вы представьте себе такую ситуацию: Новичок в Большаке, а радист – в другом городе. Может быть, даже в другой области. Новичок по почте (и тут ему опять может быть помощником Почтальон) или еще каким-то образом пересылает ему свои сообщения или запросы, а потом точно таким же путем получает от радиста ответы или инструкции «штаба Вали».

– Как просто… – пробормотал Храмов. – Умница вы, Егор Егорович. Умница! Ваша сила в том, что ваше мышление совершенно неподвластно стандартам и штампам. Вы на каждую проблему смотрите шире, чем я.

– Не хвалите, а то зазнаюсь, – махнул рукой Поляков.

– Я не хвалю, а просто констатирую факт. Один из моих учителей в Военной академии сказал однажды, что истинно масштабным мышлением будут обладать и подлинными профессионалами в нашем деле станут наши дети и внуки (если, конечно, пойдут по нашему пути). То есть люди, за плечами которых будет уже традиция. Опыт поколений. Вы уверены, что в вашем роду не было…

– Сыскных агентов? Служащих охранки? – перебил Поляков. – Надеюсь, вы знакомы с моими анкетами, поэтому такие вопросы кажутся мне…

– Извините, я не о том вел речь, – покачал головой Храмов, и выражение печали мелькнуло на его большелобом лице. – Совсем не о том. У меня и в мыслях не было вас на чем-то ловить.

«Может быть, и не было, – подумал Поляков, который никогда не забывал, что его настоящее имя – Георгий Георгиевич Смольников. – Но беда в том, что я уже никому не верю и никому не доверяю, даже вам, товарищ Храмов, хотя и чувствую, что вы не подлец… В отличие от меня!»

– Извините и вы меня, – неловко пробормотал он. – Ну что, вернемся к Новичку? Думаю, нам нужно искать не только неведомого Почтальона, но также проверить всех, кто был в августе – сентябре зарегистрирован в Большаке, кто обращался в милицию за временной пропиской и тому подобное.

Храмов кивнул, однако разговор уже был смят, и оба почувствовали облегчение, когда раздался телефонный звонок. Храмов надолго застрял у аппарата. Тем временем Полякова позвали в канцелярию по поводу какого-то неправильно выписанного отчета, поэтому поговорить им в тот день больше не удалось.

«Был бы жив Охтин! – с тоской подумал Поляков. – Был бы у меня хоть кто-нибудь, при ком не надо притворяться, от кого можно не бояться удара в спину!»

Такого человека рядом не было, а что хуже всего, не предвиделось ни единого шанса его когда-нибудь найти.

* * *

Ольга проснулась от треска мотора. Этот звук был настолько чуждым и непривычным в тихой Мазуровке, что она испуганно села в постели, подняв к подбородку колени и стиснув руки. Немцы! Их мотоциклетные части! Она видела хронику в Энске, в кинотеатре «Рекорд», еще в начале войны – колонна мотоциклов на дороге, мотоцикл несется по проселочной дороге, въезжает в село… В седле и коляске солдаты в черных касках, с автоматами…

Все. Сейчас на пороге встанет солдат в черной каске, с автоматом – и все!

За дверью прошлепали босые ноги – Ольга узнала легкую походку Варвары Савельевны. Куда она?! Нельзя выходить из дому! Сейчас ее убьют!

Впрочем, в доме тоже убьют!

Но было тихо. Ни выстрела. Ни криков, ни топота чужих ног, обутых в тяжелые сапоги.

Ольга осторожно покосилась на окно. В небе едва брезжил рассвет. По селу разносилась всполошенная петушиная перекличка, слышался раздраженный собачий перебрех.

«Это их мотоцикл разбудил, – сообразила Ольга. – Но почему так тихо? Почему не слышно треска других моторов?»

Скрипнула дверь – Варвара Савельевна выскочила на крыльцо.

– Тимур! – раздался ее изумленный вскрик – и все снова стихло.

Тимур? Казбегов появился?

Ольгу словно сдуло с кровати. Кинулась к окну, выглянула – Казбегов сидел за рулем мотоцикла, упираясь одной ногой в землю. Коляска была прикрыта скомканным брезентом, но видно было, что там металлические канистры. Двумя руками Казбегов пытался отстегнуть ремешок форменной фуражки, плотно застегнутый под подбородком и не позволявший фуражке свалиться с головы. Наконец отстегнул, снял ее, вытер грязным носовым платком бритую голову. Ольге был виден красный воспаленный рубец у него на шее – там, где врезался ремешок. Видимо, Казбегов давно не снимал фуражку.