Несгибаемый

В висках молотом застучал адреналин. Вскочив с кровати, я бросился к окну. Во дворе стояли мужики: кто с вилами, кто с лопатами, кто-то просто стоял, почёсывая кулаки. Я насчитал, примерно пять человек на улице и троих возле двери, включая толстобрюхого старейшину. Итого полноценных противников было семеро. Первое, что пришло мне в голову — это спрятать ребёнка. Я взял девочку на руки, положил её в корзину, оставшуюся от старых хозяев дома, и отнёс в соседнюю комнату, накрыв корзину первым, что попалось под руку. Это оказались старые тряпки. После чего пошёл открывать дверь.

— Вот и молодец, — довольно произнёс старейшина, врываясь в комнату.

От его счастливой рожи меня перекосило. Следом за ним вошли остальные, заняв большую часть комнаты:

— Где она?

— Она мертва, — подойдя к кровати и скинув одеяло с мёртвого тела, сказал я, кивком указывая на залитый кровью матрас.

Довольная улыбка старейшины тут же сползла с лица. Он подбежал к женщине и принялся хлестать её по щекам.

— Ну же, вставай, сука! Давай! Очнись! — кричал он.

Я отвернулся, не желая смотреть, как старейшина практически избивает мёртвое тело несчастной роженицы, нервно бросая хмурые взгляды на всех присутствующих. Мужики поснимали шапки, почтенно склонив головы перед смертью. Кто-то из них потянул старейшину за руку, пытаясь оттащить от мёртвого тела. Вдруг старейшина встрепенулся:

— А ребёнок? Ребёнок где?

Я отрицательно покачал головой, показывая всем своим видом вселенскую скорбь. Мужики взяли старейшину под руки и потащили на выход, приговаривая:

— Тут уже ничего не поделаешь. Смирись, Терлак!

Вся толпа медленно направилась к выходу, утаскивая вместе с собой жалобно скулящего старейшину. Я уже почти закрыл за ними дверь, когда из соседней комнаты раздался громкий плач ребёнка. Мужики медленно повернулись, и выражения их лиц меня не обрадовали. Здоровенный детина, шедший последним, угрожающе смотрел в мою сторону.

В этот момент я сделал то, чего сам от себя не ожидал. Стараясь поскорее захлопнуть дверь, угодил ему дверным полотном прямо в нос. Алая кровь брызнула во все стороны. Мужик завыл, хватаясь за переносицу, и с яростным воплем кинулся на меня. Понимая, что дверь закрыть уже не получится, я бросился в соседнюю комнату, где отчаянно плакал ребёнок. Эту дверь я закрыть успел. В неё тут же забарабанили. Дверь жалобно заскрипела, намереваясь выскользнуть из петель.

Думать о том, хорошо ли я делаю или плохо, времени уже не оставалось. Нацепив на спину заплечный мешок и подхватив корзинку с ребёнком, я раскрыл окно. Стук в дверь становился всё настойчивей. Стук моего сердца становился всё сильнее. Я уже был на подоконнике, собираясь прыгать вниз, когда дверь с грохотом упала, подняв столб пыли. Кто-то схватил меня за ногу. Я резко дёрнул ногой, пытаясь стряхнуть руку преследователя, угодив ногой в висок. Худощавый мужичонка свалился на пол и опрокинул на себя ночное ведро, искупавшись в нечистотах с головы до пят. Мужичок тут же попытался вскочить на ноги, но, постоянно поскальзываясь, истошно орал и мешал остальным подойти к окну. Я злорадно улыбнулся, выпрыгивая из окна наружу.

— Эй, мужики! Он в лес побежал! — услышал я чей-то голос за спиной.

— Куда? — послышались удивлённые возгласы.

— Бэл, куда ты бежишь? Мы всё равно тебя поймаем! — кричал старейшина.

Я, не оборачиваясь, нёсся во весь опор, стремясь как можно быстрее спрятаться за кронами высоких деревьев. Главное моё преимущество — я этот лес знал как свои пять пальцев. Каждая кочка, каждый куст был мне знакомы.

— Э-гей, мужики, давай его в кольцо!

«А вот хрен вам!» — злорадно подумал я. Ещё десять шагов, и я сверну в сторону обрыва, где меня ждёт моя землянка как раз на такой случай. Однако моим желанием не суждено было сбыться. Я не учёл главного фактора. От сильной тряски девочка у меня на руках не умолкала, сообщая всем о нашем местоположении громким детским плачем. Теперь о том, чтобы спрятаться от своих преследователей, не было и речи. Оставалось одно — бежать!

И я бежал! А бегать я умел. Ещё в раннем детстве, до того как попасть в этот посёлок, я частенько убегал от стражи, которая преследовала меня за воровство. Я был нищим попрошайкой, безродным голодранцем и беспризорником, которого кормили ноги. И сейчас я бежал, не замечая усталости, порой не чувствуя земли. Через полчаса мои преследователи стали отставать, а ещё через час я уже не слышал голосов самых стойких из них.

Сбавив темп, я перешёл на шаг. Девочка на моих руках то засыпала, то просыпалась. Я поглядывал на малютку и совершенно не понимал, что с ней нужно делать.

Меня спас случай. Выйдя на просёлочную дорогу, я увидел повозку, которая ехала в мою сторону. Уставший и голодный после долгой беготни по лесу, я думал только об одном: добраться до ближайшей деревни и найти уютное местечко для ночлега. Однако, когда я подошёл к повозке, я увидел, что она была полностью загружена ящиками и мешками.

— Доброго времечка! — крикнул я возничему.

— Доброго! — отозвался седой старичок, слегка натягивая поводья.

— Как здоровьице?

— Со здоровьем — хорошо, — грустно произнес старичок, добавляя, — без здоровья — плохо!

Я улыбнулся:

— Далеко ли до деревни?

— Да уже рукой подать, — ответил старичок, поглядывая на кричащий свёрток у меня в руках, — Куда это ты дитя без мамки несёшь на ночь глядя?

— Могу рассказать, если так интересно. Только вот пешком за тобой несподручно будет.

— Садись, — произнёс возничий, добродушно останавливая свою старую клячу и приглашая сесть рядом с собой.

Мы ехали неспешно, болтая о том о сём. Рассказав о судьбе девочки, сладко посапывающей у меня на руках, я с удивлением получил предложение, от которого просто не мог отказаться. Старик предложил мне свой кров на ночь и обещал вкусный ужин и заботу о малышке.

— Как зовут крошку? — с интересом спросил он.

Я задумался. Последние два дня я был так занят свалившимися на меня заботами, что даже не спросил ни имени женщины, которая её родила, ни имени её ребёнка. Поэтому я неопределённо пожал плечами.

— Выбери хоть что-нибудь! — возмутился возничий, — Не дело ребёнку без имени.

Вспоминая имена всех женщин, которых я знал, ни одно не подходило для маленькой девочки.

— Бэл, а как зовут твою маму? — поинтересовался старик.

— Я сирота, — пустым голосом сообщил ему я.

Возничий спокойно кивнул в ответ, никак не проявив удивления или заинтересованности в данном факте, чем заслужил большое уважение с моей стороны. И тут я вспомнил, как в тёмной комнате, освещаемой одинокой свечой, я подношу маленький кричащий комочек счастливой матери, и она, улыбаясь, протягивает к ней свои руки:

— Здравствуй, моя Аника! — обращается она девочке, с любовью поглаживая рыжий пушок на голове.

— Её зовут Аника! — довольно вскрикиваю я.

Тощая кляча нервно вздрагивает. Старик суетливо тянет на себя вожжи, осуждающе поглядывая на меня. Я смущённо отворачиваюсь и пытаюсь вернуть потревоженный сон малышке.

— Ну здравствуй, Аника! — улыбается старик, — Будем знакомы. Зови меня дед Барклайд.

Ночью, когда в семье старика Барклайда все уснули, я вышел во двор. Аника, накормленная козьим молоком, умиротворённо спала в детской люльке, заботливо предоставленной стариком. Луна ярким диском грациозно шествовала по небосводу, закрывая собой игриво подмигивающие звёзды. Поддавшись, мрачному предчувствию, я кинул взгляд в сторону посёлка, из которого мне пришлось бежать, бросив всё, что нажил за последние девять лет.