Несгибаемый

— Откуда ты знаешь моё имя? – спросил я голограмму, специально оставаясь за его спиной.

Мне было интересно, как он поведёт себя в данной ситуации. Стул мужчины из простого с четырьмя ножками тут же превратился в элегантное офисное кресло, обтянутое дорогой кожей, с добротной ножкой на колесах. Мужчина повернулся ко мне лицом, не вставая с места.

— Я знаю о тебе всё, – с самодовольным видом произнес он, – с дня твоего рождения. И даже то, почему тебя так назвали.

Он выдерживал паузы между фразами, чтобы добавить эффекта своим словам. Честно говоря, этот тип начинал меня раздражать. Даже тот факт, что он сидел, а я стоял перед ним, как мальчишка перед учителем, выводил меня из себя.

— Я спросил, откуда ты знаешь, а не что ты знаешь?

Мужчина встал. Вальяжно прошелся по помещению, разглядывая трансляцию, ведущуюся из города. Потом остановился, будто увидел что-то интересное. Махнув рукой, он позвал меня к себе, приглашая присоединиться к просмотру.

Я сделал пару шагов в его сторону так, чтобы и видеть, на что он будет показывать, но не подходил слишком близко. Долбаная голограмма нахально улыбнулась, повернувшись ко мне, и даже не взглянула на экран:

— Как ты думаешь, что это?

На экране почти во всю стену появилось изображение двух планет. Они как две капли воды были похожи друг на друга. Внизу под каждой стояла подпись: Лэвир-орбис и Нэвир-орбис. Я молча смотрел на изображение, начиная догадываться, к чему он клонит, но, не собираясь облегчать задачу, просто вызывающе смотрел.

— Окей! Я понял, – произнес он, взмахнув рукой, – мы не с того начали. Давай заново. Меня зовут Алекс Меджик три тысячи семьдесят Про. Искусственный интеллект города Неос, созданный ещё до появления Великого разлома.

Он произнес это буднично, словно с тех пор прошло всего пару лет:

— Я бы пожал тебе руку, – протянула свою ладонь программа, – но ты же сам понимаешь… Да, кстати! – смутившись, мужчина вышел на середину комнаты.

Рядом с его ногами часть пола поднялась, формируя собой кухонный островок. Из скрытой ниши выехала кофемашина. Также на столе появились две чайные пары и витиеватая вазочка с ароматным печеньем.

— Из меня не очень гостеприимный хозяин, – почесав затылок, произнес Алекс Меджик, – не поможешь? – попросил он, показывая на чашку и кофемашину.

Я поставил чашку в указанное место.

— Латте? Капучино? Или просто чёрный? – в ожидании спросил он.

— Чёрный, – ответил я, заметив удобное кресло, появившееся рядом с кухонным островком.

Кофемашина послушно загудела, наливая в белоснежную чашку густой ароматный напиток. Малой уже стоял возле меня, жалобно виляя рыжим хвостом. Просящий взгляд гримби в надежде рассматривал вазу с печеньем.

Как только кофе был готов, я взял чашку и, не дожидаясь приглашения, удобно устроился в кресле, блаженно вытягивая уставшие ноги. Вазочка с печеньем перекочевала на пол к Малому.

Алекс сел рядом со мной на своё голографическое кресло, положив ногу на ногу:

— Так вот, Бэливер.

— Бэл.

— Что, прости? – переспросил Алекс.

— Просто Бэл, – сказал я, отхлёбывая черную жидкость.

Горячий напиток приятной волной прокатился по пищеводу. Сколько лет я не пил кофе! Кажется, последний раз был лет пятнадцать назад в Лочлэнде. Артон любил по утрам пить кофе и есть свежие булки, намазанные маслом. В моём мире это был очень дорогой напиток, доступный только аристократам.

— Хорошо, пусть будет Бэл, – согласилась голограмма, снова поворачивая голову в сторону экрана.– Так, что ты видишь, Бэл?

Я ещё раз глянул на изображение двух миров идентичных друг другу.

— О чем ты хочешь поговорить? – глядя на Алекса, спросил я, – О теории струн? Об Эйнштейне? О квантовой механике? Всё, что было мне доступно, это теории, которые невозможно подтвердить фактами. Однако то, что я родился в Лэвир-орбис, а сейчас нахожусь здесь, значит, что-то оказалось верным.

— Я понял тебя, – возбужденно произнесла программа и, встав с кресла, зашагала по комнате.

Поведение Алекса почему-то никак не увязывалось в моей голове. Программа, даже если она и совершенная, никак не могла испытывать столько эмоций, и тем более менять своё поведение в зависимости от реакции собеседника.

Однако Алекс вел себя совершенно как человек. Он остановился возле экрана, внимательно разглядывая планеты, а потом, развернувшись ко мне, возбужденно заговорил:

— Ты прав! Это всё теории, которые так и не смогли доказать. Однако ещё Эйнштейн говорил: «Существует загадка о параллельных мирах, которая связана с наличием пятого измерения, помимо временного и трех пространственных. Открытие этого измерения позволит людям путешествовать между различными реальностями».

— Но, насколько я знаю, время перестали считать измерением. Оно не стабильно, имеет свойство ускоряться и замедляться в зависимости от волнения во вселенной, – возразил я Алексу. – Опять же, после того как были доказаны кротовые норы, время потеряло свою линейность.

— Совершенно верно! Гравитация! Вот основополагающая понятия времени. За пределами гравитации время перестает быть линейным. Древние совершили множество открытий, которые текущее поколение теперь считает чудом, – мне показалось или голограмма действительно поддалась ностальгии?

Алекс замолчал. Изображение на экране не менялось. Допивая свой кофе, я немного даже загрустил. Может, все-таки попросить вторую кружку? Вторя моим мыслям, Алекс спросил:

— Ещё чашечку?

— Буду признателен, – согласился я, улыбнувшись и поставил чашку в кофемашину.

— Так вот! Первым открытием было доказательство червоточин или кротовых нор, – продолжил Алекс.

— Да, да, я помню эту историю, – рассмеялся я на слова Алекса. – Парадокс Левински?

— Верно, Алекс Левински, – улыбаясь, ответила голограмма. – Действительно смешная история.

— Сколько он, полгода гулял по кротовой норе?

— Девять месяцев. Алекс Левински зашёл в червоточину и вышел на три часа раньше, создав тем самым себе двойника. А дальше началось веселье. Чем дольше он находился в червоточине, тем дальше в прошлое он возвращался.

— Точно, – забирая вторую чашку с кофе, подтвердил я слова Алекса. – Он тогда собрал двадцать шесть двойников.

— Двадцать семь, – поправила меня голограмма.

Я снова рассмеялся, представив двадцать семь Бэлов, смотрящих друг на друга и не понимающих, что же теперь им всем делать. Всё закончилось, когда червоточина схлопнулась, а двадцать семь двойников исчезли, каждый в своё время.