Несколько дней из жизни следователя (сборник)

— Он что, играл постоянно?

— Да как тебе сказать... Не так чтобы постоянно, но поигрывал.

— Послушай, капитан,— после долгой тяжелой паузы сказал Петрушин, — их уже стало трое, не хватит ли?

— Бог любит троицу, — легкомысленно заметил Красин.

— Ты-то уж, небось, отчитался — такой выбор! Шепнул бы, кто у тебя там значится по отчету,

— Не шепну.

— К сожалению, — вздохнул Петрушин, — при таком раскладе у нас нет гарантий в том, что не появится кто-нибудь еще, четвертый.

— Нет, троих достаточно, — решил Красин.

Дело № 23385.

Накануне Симонину снился страшный сон. Снился день рождения. Домой приходили незнакомые люди и дарили цветы, роскошные цветы с дурманящим ароматом. Люди приходили, оставляли цветы и уходили, приходили и уходили, приходили и уходили... На столе, креслах, стульях, серванте, софе, диване — всюду лежали горы цветов, а люди все приходили и уходили, приходили и уходили. И вот уже цветами завален весь пол. Он, Симонин, стоит в цветах уже по колено... уже по пояс... уже по грудь, а люди все приходят и уходят — радостные, улыбающиеся. Вот уже и дышать нечем, он рвет на себе рубаху, пытается выбраться из-под цветов, открыть окно, но никак не может. Он кричит, зовет на помощь, но голоса не слышно — голос вязнет, пропадает, теряется. Разбудила его жена. Потом уже, утром, он понял причину своего сна: жена положила в белье сверх меры ароматизированных бумажных листиков. Они хоть и импортные, хоть и пахнут тонко и изысканно, но требуют дозировки.

Возвращаясь с работы, Симонин уже в подъезде почувствовал что-то неладное, какую-то тревогу. Дверь его квартиры оказалась распахнутой. В квартире были четверо работников милиции и какие-то люди. Симонин растерялся, но быстро взял себя в руки.

— По какому праву?! — возгласил он с ложным пафосом.

Работники милиции оставили свои дела .и повернулись в недоумении к Симонину.

— Это мой муж,—объяснила им законная половина, а затем весьма невозмутимо сообщила. — Сережа, нас обокрали.

Симонин обежал глазами обстановку, расслабился и несколько виновато спросил:

— Что украли?

— Твою коллекцию, — ответила жена.

Симонин потрясенно застыл, затем рванулся к «стенке», распахнул дверцы ящика. Пусто. Ноги его ослабли. Симонин опустился на пол.

— Что, ценная коллекция? — участливо спросил капитан милиции.

Симонин не отреагировал, вместо него ответила жена:

— Очень ценная. Ефимка с этим... с признаками.

— Какие признаки, опишите, — деловито попросил капитан.

— Прекрати, Маша, — приходя в себя, процедил Симонин.

— Будем искать, — пообещал капитан не очень уверенно.— Вы нам опишите поподробнее монеты, признаки, чтобы легче было.

— Они все подписаны «Симонин», — опять встряла жена.

— Маша! — с досадой оборвал Симонин. — Пустое... Что упало, то пропало. Ничего особенного... Так, увлеченье, — произнес он с придыханием.

Жена удивленно поглядела на Симонина, вроде бы опять намеревалась встрять, но не решилась.

Дело № 23561.

Секретарша вручила Петрушину пакет, который он ждал с нетерпением.

«...Изучением следа, обнаруженного на внешней поверхности крышки ящика-сейфа при опылении восстановленным железом в смеси с сажей и откопированного на светлую дактилопленку, установлено: в следе отобразилась центральная часть завиткового папиллярного узора, внутренний рисунок которого имеет вид петли-спирали. Потоки папиллярных линий направлены по ходу часовой стрелки. В следе отобразилось достаточное количество мелких признаков, что позволяет признать его пригодным для установления личности...»

Переведя дух, Петрушин с опаской и надеждой принялся читать дальше.

«...Сравнительным исследованием установлены совпадения как по общим, так и по мелким признакам, которые в своей совокупности индивидуальны и дают основания для вывода о том, что след участка ладони на лицевой части крышки ящика-сейфа оставлен ульнарным участком кожного покрова ладони левой руки Сапогова».

Петрушин облегченно вздохнул и расслабился: «Это уже что-то, с этим надо считаться. Но главное впереди, на следующей странице акта».

«...В представленном фрагменте следа, обнаруженного на внутренней поверхности крышки ящика-сейфа, папиллярные линии проходят двумя потоками. В левом потоке они образуют сложный рисунок в виде петли, у которой ножки направлены влево. В правом потоке папиллярные линии проходят снизу вверх, вертикально. Оба потока образуют у основания фигуру в виде дельты...»

Изучать «потоки» и их «основания» у Петрушина не хватило терпения, и он, перевернув страницу, заглянул в конец.

«...В результате раздельного сравнительного исследования установлен ряд совпадающих признаков фрагмента следа, оставленного на внутренней поверхности крышки ящика-сейфа, с оттиском ладонной поверхности правой руки Сапогова. Однако совокупности этих признаков недостаточно для идентификации личности».

Эти заключительные строки нельзя было читать без глубокого разочарования, и следователь испытал его. Он потерял верную улику. След, обнаруженный на внешней поверхности крышки, говорил лишь о том, что Сапогов прикасался к ящику, и не более того. Этот факт можно использовать в психологических целях, по сделать из него доказательство вряд ли возможно. Внешняя поверхность заветного ящика не являлась для Сапогова запретным местом — запретным были его внутренности. А здесь вышла осечка. Поскольку на самого Сапогова изливать досаду не имело смысла, а на кого-то излить надо было обязательно, Петрушин излил ее на эксперта-перестраховщика, который испортил ему улику. «Совокупности недостаточно»,— раздраженно повторял он про себя. — А кто определяет эту достаточность? Сколько нужно совпадений этих завитков и петель с раскоряченными в разные стороны ножками, чтобы было достаточно, — шесть, восемь, десять?»

Петрушин не сомневался в том, что след оставлен Сапоговым, Достаточно положить рядом фотоснимки, и их идентичность определится невооруженным взглядом. А если этого мало, можно наложить друг на дружку негативы и посмотреть на свет — линии совместятся, как защитная сетка на денежных купюрах. Да, это один след.

Но слава богу, что вопросы эти решает все же эксперт, а не следователь. Эксперту ровным счетом все равно, раскроет Петрушин это преступление или нет, — он за следствие не отвечает. Это один из немногих случаев, когда ведомственность, межучрежденческие барьеры и рогатки приносят обществу пользу. Эксперт должен отвечать и отвечает только за качество своей экспертизы. И пусть не один Петрушин, но и сам Сапогов клятвенно заверяет, что след принадлежит ему и никому другому, эксперт повторит свое заключение: «Совокупности признаков недостаточно».

Показав эксперту кукиш в кармане и сняв таким простым, проверенным способом раздражение, Петрушин стал прикидывать, можно ли использовать как-либо и этот ущербный отпечаток.

«Вызвать на допрос Сапогова и показать ему экспертизу следа на внешней поверхности крышки. Будет заметная растерянность, нервное дрожание нижней губы, вероятен синдром кататонического ступора. Затем, после мучительной паузы, возможны два варианта. Вариант номер один: тело Сапогова обмякает, лоб покрывается испариной, он просит воды, а затем охрипшим от пережитого голосом объявляет о своем чистосердечном раскаянии в содеянном и выражает желание тут же показать, где зарыты награбленные сокровища. Вариант номер два: Сапогов обмякает, лоб покрывается испариной. Неуверенным хриплым от пережитого голосом он делает заявление: «Ничего не знаю и знать не хочу. Отпечаток мой, но я оставил его тогда, когда по просьбе свояченицы Лели передвигал ящик, чтобы вымести из угла мусор и снять паутину». Хорошо, предположим. Я соглашаюсь и медленно достаю две другие фотокарточки. «Взгляните сюда, Сапогов, — говорю я. — Вот это — дактилоскопический отпечаток вашей ладони, зафиксированный несколько лет назад во время вынужденной процедуры ареста за особо злостное хулиганство, сопряженное с попыткой применения оружия. А это — отпечаток (я не буду говорить «ваш», пусть он сам это скажет), обнаруженный на внутренней поверхности крышки. Понимаете — внутренней... Посмотрите внимательно, здесь отмечены красными цифрами совпадающие признаки». Сможет ли Сапогов после первого стресса и наступившего вслед за ним расслабления пережить повторное потрясение, еще более кошмарное? Вряд ли. Дело будет кончено за полчаса».