Неслабое звено

Долго он боролся с подонками, затем пришлось самому стать одним из них, так уж распорядилась судьба, однако теперь вот продолжать эту мерзость, оставаться тварью, топить своего пусть теперь уже не друга, но человека, спасшего его, до сих пор верящего ему – нет! Этот номер не пройдет! Есть кое-что и поважнее жизни! Надо же, осознать это только перед неминуемым концом, ну не ирония ли судьбы, а?! Хотя… Можно попробовать сблефовать даже в этой поганой ситуации, только не переиграть, не сдаться слишком рано, не то просто не поверят. И торговаться о гарантиях. Значит, придется выдержать еще хотя бы два «сеанса». А потом он уступит. «Поползет». Ах, только бы выйти отсюда живым, он покажет этим шустрикам настоящую, подлинную, качественную кузькину мать!

– Что, па-а-скуда? А яйца-то небось поджались, тва-р-рюга, и слезки из глаз, а?! Так сделаешь или нет? Смотри, ур-род, это с тобой пока добром говорим, а будешь дальше Зою Космодемьянскую корячить – заканчивать будем! Я тебе твоих лихих маханий ручками-ножками не простил еще. До сих пор челюсть как чужая и руку оттоптал мне, сволочуга. Ишь, хрен старый, на погост пора, а как махаться еще может, а, Колян?! Колян на тебя тоже сердитый, вон до сих пор дышать не может полной грудью, все за ребра держится! И яйца ты ему почесал неслабо, зар-раза! Так что не кобенься, все равно я тебя заставлю петь то, что прикажем. А для начала, чтобы гм-м… взаимопонимание наладить, ты еще разик подышишь как следует. Давай мешочек, Колян, клиент упрямится!

Совсем, совсем не обязательно загонять человеку иголки под ногти, капать на головку члена азотной кислотой, пытать электротоком и все прочее в том же духе, чтобы привести его к покорности и «взаимопониманию». Это для дилетантов или садистов, к тому же следы оставляет. Можно гораздо проще. Называется «скафандр». Всего-то напяливаешь на голову прочно привязанного к креслу «клиента» полиэтиленовый мешочек, на горле перехватываешь веревочкой. Для пущего эффекта предварительно добавляешь в тот самый мешочек несколько капель десятипроцентного нашатырного спирта, он в любой аптеке копейки стоит. Есть, правда, оригиналы – они хлорную известь в мешочек добавляют, но это изыски. Вот и все. А затем ну оч-чень интересная, поучительная картинка наблюдается… Больше минуты в таком «скафандре» мало кто выдерживает за раз, а три-четыре сеанса ломают почти любого; при этом – ну никаких внешних следов!

– Заканчивай, придурок, не лепи горбатого, а самое лучшее – не строй из себя, – он проглотил ругательство, лишний раз зачем сквернословить – большего дебила, чем ты есть. Хрен вы чего от меня дождетесь!

Отхрипев, окашлявшись, чуть отдышавшись после второго «сеанса», он начал игру:

– Ладно, выродки… Если… Если выполню ваши требования, где гарантия, что не мочканете? Я требую…

Старший из «выродков» довольно хмыкнул, потер руки, подмигнул своему «ассистенту»: клиент поплыл! И решил ковать железо, пока горячо, не подозревая, что совершает тяжелейший промах:

– Ща я тебе, па-а-скуда, «потребую»! Ща я тебе устрою та-а-акую «гарантию»! Повтори процедуру, Колян, клиент чего-то недопонял!

«Нет, я неплохо сыграл, – лихорадочно думал он, когда на голову ему снова напяливали кошмарный мешок, – эти гоблины купятся, обязаны купиться. Сейчас я сдамся. Пора. Четвертого раза мне не выдержать. Скажу Петру все, что они потребуют, но поставлю условие – звонить не отсюда, иначе убьют сразу после звонка, а из людного места какого-нибудь… Согласятся? Нет? Если нет, придется геройски подыхать, потому что предавать Орлова я ни при каком раскладе не стану. А вот если согласятся… Тогда еще бабулька очень надвое сказала, попрыгаем, тряхнем стариной. Ох, как же легкие жжет! Воздуху! Воз…»

Да, шанс выиграть у него был. Даже неплохой. Но… Изношенное сердце уже весьма пожилого человека имело на этот счет собственное мнение, вот чего не учел и он сам, и пытавшие его гоблины. Оно резко, болезненно дернулось, дернулось снова, снова – и остановилось. Он осознавал, что не выдержит четвертого раза, но чуть ошибся – не выдержал третьего. Все-таки получился выигрыш, выигрыш – пусть ценой жизни! Господь оказался милосердным к нему: он успел это осознать. «А ведь спрыгнул, ушел!» – облегченно подумал он и умер.

– Слышь, эта-а, а ведь дедок-то, – с недоумением и даже некоторой обидой в голосе прогундосил Колян, – того… Эта-а он, сучара, похоже, кони бросил!

Когда до старшего гоблина дошел смысл сказанного, когда он убедился в несомненной правоте своего «ассистента», его физиономию перекосило так, что хоть кикимор пугай.

– Ат, м-мать твою! Перестарались! Чего стоишь, придурь, чмо недоделанное, сам вижу, что «холодный». Тащи водку и грелку со шлангом, ща заливать будем, да быстрее, пока он остывать не начал! Нет, стой! Слушай меня внимательно: мужик, который нас нанимал, человек серьезный. Мне по херам, что ты его не знаешь, зато я знаю. Ты не хочешь со спущенной шкурой погулять, а? Вот и я тоже. Этому шнырьку все едино такой конечик нарисовывался, даже если б он по-доброму согласился, мы его потом мочкануть должны были. Зачем, спрашиваешь? А хрен его знает зачем, не наше дело, меньше знаешь – дольше живешь. Но! После того мочкануть, как он позвонит куда надо. После, а не до. Так вот, Колян, крепко запомни: он позвонил куда надо, он все сказал, что на бумажечке написано, слово в слово, и хрен кто узнает, что он раньше дуба врезал, понял? А уж после этого мы шнырька… согласно плану. Тут ты да я, да мы с тобой. Я болтать не буду; ты, если еще пожить хочешь, хоть и дурак, а тоже не будешь. Тогда и деньги наши, и шкуры целы, а как там этот крутой дядя свои проблемы решит – насрать нам зигзагом с Марса. Коли он нам так доверя-я-яет… Не проверя-яет, сам ручки пачкать не жела-ает на мокрухе…То и хер с ним! Пусть я шестерка, но мозги у меня тоже имеются. Мы ничего не знаем, не понимаем, мы в стороне! Подрядились заставить дедка по номеру тренькнуть да фамилию назвать, так он и тренькнул – мы его убедили. А потом ак-куратно мочканули. Согласно договору. Деньги на бочку и адье – мы с вами незнакомы! Дошло, дебил сраный?! Вот так-то, см-мотри у меня… А теперь бегом за грелкой, бегом, я сказал! И сам чтоб ни капли, все в жмура вольем.

… Вот так и вышло, что заказчик пребывал в святой уверенности, что Орлов получил-таки очередную порцию «дезы» – конкретную личность на неприглядную роль взбесившегося русофобствующего толстосума – Юнеса Саидовича Набокова. Хотя, откровенно говоря, это было уже неважно.

Все это случилось во вторник, ровно за шестнадцать часов до разговора Гурова с Орловым в генеральском кабинете. Такой вот «черный вторник» выдался, день, в который расстались с жизнью Константин Павлович Иванов и Владимир Евгеньевич Жирафчиков. Два мента, пусть один из них и бывший. Такие разные люди…

ГЛАВА 9

Со Станиславом он договорился встретиться не в управлении, а у себя дома, в шесть вечера. Как раз минут сорок до срока оставалось, нужно было заставить себя съесть хоть что-нибудь, хоть раз за весь этот похабный денек, хотя какой тут, к чертям собачьим, аппетит – с такими-то впечатляющими достижениями. Он, конечно, и без ошеломляющих известий о двух вчерашних смертях осознавал, что дело с расследованием по иконе идет сикось = накось. Погано идет. Но при тщательном обдумывании, детальной оценке ситуации выяснилось, что он ошибался: все оказалось значительно хуже, чем он полагал.

Гуров тяжело вздохнул, поставил на плиту небольную кастрюльку с водой, зажег газ. Подождал, пока закипит, и полез в морозильник за дежурными пельменями. Вроде и Машины кулинарные шедевры в избытке наличествовали, а вот поди ж ты – странная штука человеческая психология – не хотелось в таком настроении. Пельмени смерзлись в ком, он поковырял этот ком ножом, разобрал его на фрагменты и бросил то, что получилось, в белый кипяток. Посолил, закрыл крышкой, убавил пламя. Раз он такой дурак и неумеха, то ничего вкусного ему не положено, стрескает пельмешки как миленький.

Нет, некоторые результаты накапали даже сегодня. По крайней мере, у Гурова не осталось никаких сомнений – икону Богоматери, а скорее всего, и те четыре Боровиковского украл Сукалев. Он же убил Каленова, хотя Лев был уверен, что слово «убил» тут не подходит. Не было умысла, это Гуров чувствовал однозначно. С места преступления Сукалев удирал в расстроенных чувствах, в ужасе от содеянного. Хладнокровный убийца озаботился хотя бы запереть входную дверь, не оставлял бы ее нараспашку! Такие «шибко глубокомысленные» – Лев горько усмехнулся, даже замычал от бессилия – выводы последовали после трехчасового допроса Музы Григорьевны, муторного, тягомотного донельзя. Она явилась-таки по повестке, хоть опоздала на полтора часа, а то Лев всерьез подумывал – не придется ли посылать за церковной овечкой двух дюжих сержантов. В сопровождении машины «Скорой помощи», а то ведь жалко сослуживцев. Нет, обошлось.